Введение: рациональные начала социального и правового регулирования

До появления современных научных методологий юристы слабо себе представляли, до какой степени право и его регуля­тивный потенциал зависят от состояния более широких сфер регулирования, частью которых они являются. Полагали, что закон есть самый действенный и доступный инструмент для изменений в общественном развитии. Автономность права как регулирующей системы преувеличивали до того, что право объясняли «из права», задачи юридического регулирования вы­водили из потребностей самой правовой системы.

В этой связи сразу же возникает вопрос о том, в каком отно­шении правовое регулирование, равно как и всякое социальное нормативное регулирование, находится к процессам саморегу­лирования (саморегуляции) систем, объектов, подвергающихся нормативному воздействию. Приставка «само-» в данном слу­чае означает, что система упорядочивается автономно в соот­ветствии с присущими ей внутренними закономерностями раз­вития, она самодостаточна в информационном смысле, т. е. у нее имеется все необходимое, чтобы поддерживать себя и ус­пешно развиваться. Нередко высказывают предположение, что не только природные, но и многие социальные системы спо­собны достигать высокой степени упорядоченности на основе саморегуляции. Распространенное ныне либертарианское убе­ждение относительно больших саморегулятивных возможно­стей свободной рыночной экономики выражено в требованиях ограничить всякое внешнее, особенно государственное, регули­рование, чтобы рынок, предоставленный самому себе, работал эффективно. Различие между понятиями регулирования и са­морегулирования некоторые авторы доводят до разрыва и про­тивопоставления: чем меньше объект регулируется извне, тем в большей степени он вынужден саморегулироваться.

Попытаемся представить другой взгляд на этот вопрос. Из­вестно, что все регулятивные процессы в природе и обществе могут быть описаны в терминах организации и самоорганиза­ции, упорядочения и самоупорядочения динамических систем. Во всех случаях происходит движение внутренних элементов, идет непрерывная перестройка связей между ними, при кото­рых система должна: а) быть способной воспринимать инфор­мацию извне, использовать ее для перехода в новое состояние; б) сохранять на каждом новом витке своего развития равнове­сие, устойчивость; в) обновлять свои элементы и структуры, подтверждая собственную идентичность. Эти задачи достижи­мы вследствие того, что внешнее регулирование и саморегулиро­вание являются фазами единого процесса организации и упоря­дочения системы. Ни одна из фаз не может существовать без другой: если регулирование не вызовет внутри объекта саморе­гулятивных эффектов, оно теряет смысл, а саморегулирование без внешних направляющих воздействий обречено на посте­пенное ослабление, оно в конечном счете затухает. «Вечное движение» в природе и обществе сохраняется благодаря тому, что системы, формируя среду, детерминируются и подталкива­ются действием многообразных и разнонаправленных сил.

Каждый импульс влечет за собой цикл изменений, которые, захватывая на своем пути линии развития, происходящие от других внешних побуждений, постепенно ослабевают, а вся система вновь приходит в состояние равновесия вплоть до сле­дующего импульса. В природе и обществе нет таких систем, ко­торые могли бы двигаться только за счет внутренних энергети­ческих ресурсов (вспомним проблему «вечного двигателя»), не нуждались бы в направленном подталкивании со стороны, а это подталкивание есть начальный момент регулирования динами­ческих систем, за которым следуют внутренние саморегулятив­ные процессы. Таким образом, регулирование есть комплекс воздействий на систему извне, исходящих от бессознательного фактора либо сознательного субъекта, а также саморегулирова­ние, развертывающееся внутри системы. Вначале внешний агент производит толчок и задает определенные параметры для системы, а затем вступают в действие саморегулятивные про­цессы, обеспечивающие необходимый эффект. Именно от этих процессов зависит, примет система заданные параметры или отвергнет их, выйдет на путь прогрессирующего развития или будет стремиться к упадку.

Какая фаза системной организации является решающей, трудно сказать. Природные системы развиваются циклически: в пору «молодости» они, переходя от простого к сложному, развиваются по восходящей линии, а затем после некоторого расцвета начинается период регресса, который характеризуется несовпадением фаз внешнего регулирования и саморегулиро­вания.

В системном плане регулирование есть внешнее воздейст­вие или совокупность воздействий на некоторую систему, не­обходимые для установления и совершенствования нормально­го (правильного, субъективно ожидаемого, желаемого) порядка взаимодействия элементов внутри системы, а также самой сис­темы со средой. Возможности организации взаимодействия элементов природы и общества в пределах того, что есть, и то­го, что должно быть, восходят к способности (функции) одних факторов вызывать изменения других, обусловливать, детерми­нировать их, создавать новое положение вещей. В сущности, любой фактор, который может быть использован системой в качестве причины, порождающей заранее определенные след­ствия в данной сфере, является потенциальным регулятором. Таким образом, системное регулирование отражает природу и особенности каузальных связей, а применительно к социаль­ным системам можно говорить также о других связях, дейст­вующих наряду с причинно-следственными отношениями. Со­циальное регулирование есть воздействие субъекта на объект, человека на социальную действительность, природу, на отно­шения общества и природы. Это комплекс воздействий, объе­диненных общей целью, методами, более или менее рациона­лизированной программой достижения порядка в какой-либо точке или секторе реальности.

Регулирование не есть одномоментный акт, это многофаз­ный процесс, который складывается из внешних воздействий на систему, внутренние структуры ее элементов. Невозможно представить себе регулирование как сугубо внутреннее разви­тие абсолютно замкнутой системы, не получающей никакого притока информации извне. Назначение любого регулятора (а он всегда выступает как активный фактор среды) состоит в том, что в систему привносится информация, подталкивающая ее к определенным изменениям. Действует некий план, прави­ло, норма, иначе говоря, задаваемый системе параметр регуля­тивного и управляющего характера. Совокупность подобных параметров, накладываемых на систему извне, создает регуля­тивный эффект, реорганизует систему, вызывая внутренние изменения, в наибольшей степени отвечающие направлению ее связей с внешней средой.

Целостной теории регулятивных процессов в природе и об­ществе нет, хотя многие методологические конструкции и нау­ки об организации, возникшие только на протяжении XX сто­летия, могли бы претендовать на ее создание. Остается неяс­ным, возможна ли такая теория и нужна ли она вообще, тем более что лучшие интеллектуальные силы сегодня решают за­дачу создания новой, неклассической картины мира, которая, безусловно, включает в себя универсальные, т. е. действитель­ные для природы и общества, схемы развития и саморазвития, организации и самоорганизации, упорядочения и самоупоря­дочения, регулирования и саморегулирования. При всем мно­гообразии и противоречивости формы эволюции сливаются в едином потоке мирового движения. В общем смысле регулято­ром является любой природный и социальный фактор, появление, наличие и действие которого вызывают определенные изменения в определенных процессах, означают преобразование последних, новый сдвиг, шаг или этап в их эволюции. При таком понима­нии легко устанавливается близость регулятора к понятию причины, регулирования к понятию детерминации (детерми­низма). В нашем мире, действительно, причины регулируют следствия, в том смысле, что соотношение между явлениями, одно из которых необходимо вызывает (детерминирует) другое, многократно повторяется, воспроизводится постоянно либо в течение известного времени. Причина, действующая в ходе осуществления закономерности, природного и социального за­кона, есть не что иное, как регулятор. Однако в природе и об­ществе существуют корреляции явлений, не относящиеся к причинно-следственным связям, их эволюция подвержена воз­действию регуляторов, которые не могут быть отождествлены с причинами. Таковы, например, временные и пространствен­ные корреляции явлений, функциональные зависимости, веро­ятностные и некоторые другие соотношения, регулируемые статистическими законами. Само их существование опроверга­ет механистический взгляд на существо детерминистских про­цессов в мире, а их изучение показывает возможности управ­ляющего и регулирующего воздействия на системы, внутрен­ние элементы которых между собой не связаны, либо связаны слабо или непостоянно.

В таких ситуациях регулятором может стать внешнее усло­вие (стимул, толчок), который в отличие от причины не вызы­вает строго определенное следствие, но провоцирует множест­во разнообразных внутрисистемных движений и результатов, возникающих случайно, однако в пределах просчитываемого, в конечном счете, вероятностного распределения возможностей. В ответ на регулятивный стимул система начинает вести себя неопределенно, приходит в неустойчивое состояние. В ней развертываются процессы самоорганизации и саморегуляции, скорее всего, в режиме «черного ящика», т. е. они скрыты от наблюдателя и непонятны для исследователя; установлению либо фиксации подлежит лишь финальный результат самораз­вития, имеющий для системы конструктивное или деструктив­ное значение. Естественно, возникает вопрос: можно ли при­менительно к вероятностным системам и статистическим зако­нам говорить о какой-либо регуляции (саморегуляции) и регуляторах? Современные научные парадигмы, классические и неклассические, позволяют дать на него утвердительный от­вет при известных существенных оговорках.

Регулирование бессмысленно в отношении совершенно не­возможных процессов и событий, но если у последних имеется хотя бы малейший шанс превратиться из возможности в дейст­вительность, если эта действительность имеет позитивное зна­чение для развивающейся (саморазвивающейся) системы, ре­гулирование оправданно и необходимо. Его смысл состоит в достижении некоторой регулярности необходимых и случай­ных событий, которая выражается в том, что в определенном массиве случаев снижена или, точнее, исключена вероятность деструктивных изменений в системе, повышена вероятность появления положительных результатов. При наличии широко­го «коридора» возможностей наступления случайных событий развивающаяся (саморазвивающаяся) система подвержена сла­бой регуляции или нерегулируема вообще, но по мере сужения этого «коридора» она все более поддается регулированию из­вне. Кроме того, согласно теории систем в ситуациях, когда среда лишена возможности непосредственно воздействовать на отдельные элементы динамической системы в силу их неустой­чивости и слабой связи между собой, она как бы ищет способ повлиять на систему в целом, которая в процессе саморазвития приводит свои элементы в определенный порядок.

Относительно понятия регулятора необходимо подчеркнуть его связь с эволюцией, развитием процессов и явлений в мире. Регулирование, регуляция, вообще говоря, это универсальные категории эволюционного процесса, развертывающегося на всех уровнях природного и общественного бытия. Вслед за Ч. Дарвином эти категории часто и продуктивно используют биологи. Известно, какое значение придается им в психоло­гии. В обществе социальные процессы регулируются созна­тельно в соответствии с заранее установленными целями и ин­теллектуально продуманными стратегиями. Но и здесь соци­альная эволюция, развитие индивидов и сообществ людей определяются в значительной мере биологическими и психи­ческими детерминантами, которые проявляют себя как под контролем человеческого сознания, так и в обход его, образу­ют параллельные либо пересекающиеся линии регуляции ин­дивидуального и коллективного поведения. Человеку, который полагает себя существом, если не исключительно, то по пре­имуществу социальным, не очень приятно сознавать, что гор­моны регулируют его жизнедеятельность так же, как растений и животных, что от содержания «какого-то» адреналина или тестостерона, от концентрации глюкозы в крови зависят его желания, выбор целей и т. п.

За исключением специалистов люди, прежде всего полити­ки и законодатели, плохо представляют себе действие биологи­ческих регулирующих систем, их сложность и хрупкость. При обсуждении актов социального поведения, например при оценке человеческих действий в суде, мы позволяем себе не вникать в обстоятельства, связанные с влиянием на поведенче­ские процессы биологических ритмов человеческого организ­ма, геомагнитных и иных природных факторов. Возможно, это объясняется тем, что более или менее полной картины зависи­мости индивидуального и социального поведения от биопсихи­ческой природы человека пока нет.

Мы не всегда отдаем себе отчет в том, насколько сложны и совершенны механизмы биологического регулирования. На­пример, «гормоны щитовидной железы влияют на скорость ос­новных клеточных процессов. Эти гормоны сами контролиру­ются гормонами гипофиза, которые в свою очередь находятся под контролем гипоталамуса. Регулирующее действие гипота­ламуса в этом цикле определяется уровнем гормона щитовид­ной железы в крови»^[2]. Сознание — не единственное, что связы­вает человека с внешним миром, он принадлежит ему «душой и телом», связан с ним на клеточном уровне, через нервную сис­тему, функции желез и внутренних органов. Можно лишь в об­щей форме представить себе, какое значение все это имеет для социальной регуляции человеческого поведения, но грамотно использовать конструктивную силу биопсихических процессов в общественной жизни человек еще не научился. Понятно, что социальная эволюция и отвечающее ее курсу социальное регу­лирование человеческой деятельности не должны разрушать либо подвергать искусственной трансформации тонко устро­енные, природные саморегулирующиеся системы, исключать опыты над ними в случаях, когда биологическая наука (биотех­ника) со слишком большой легкостью берется за улучшение природы человека. Надо ли ее улучшать — роковой вопрос для человечества. Мыслящее существо, сформировавшееся в ходе антропогенеза и социогенеза, генетически наделено всеми за­датками, которые под влиянием социокультурных условий ста­новятся свойствами и качествами человеческого поведения.

Что представляют собой люди и каковы взаимоотношения между ними — это зависит в немалой степени от того, как рас­порядится культура богатейшим, разнообразнейшим генетиче­ским материалом, заложенным в природе человека. Природа эта вряд ли изменилась на протяжении множества тысячеле­тий, представивших бесконечное множество социальных орга­низаций, в которых человек ценился то высоко, то низко, где он выступал то как раб, то как свободная личность, где преус­певал то личностный тип эгоиста, то альтруиста, индивидуали­ста, коллективиста, прагматика-материалиста, идеалиста. Если современный человек, ожесточенный борьбой за жизнь, увле­ченный погоней за богатством, властью и удовольствиями, де­монстрирует личные качества, сопоставимые со свойствами поведения хищных животных (агрессивность, жадность, безжа­лостность и т. п.), и даже превышающие эти свойства (человек бывает более жестоким к себе подобным, чем животные), то не природу человека следует «винить» в этом, а исключительно культуру, которую необходимо совершенствовать. Правда, для этого потребуются цели и программы, по духу превосходящие существующий уровень культурного развития. Они появляются в свое время, когда динамические социокультурные процессы (по П. А. Сорокину) подводят общество к смене типа культу­ры. Кроме того, сфера социального регулирования по опреде­лению не предполагает изменения природы человека или вы­ведения «новой породы» людей, она всегда работала, работает и будет работать с тем природным и социальным типом лично­сти, который реально существует. Ей нужен нормальный чело­век, соматически и душевно здоровый. Право, например, есть образец нормативно-регулятивной системы, которая более или менее удачно адаптировалась к природе нормального человека в ее разнообразных нормальных проявлениях. Это оказалось возможным вследствие того, что право, как и все другие соци­альные регуляторы, основывается на процессах природной, т. е. биологической и психической, саморегуляции, выражает как правило последовательное отношение культуры к естест­венной норме в жизнедеятельности человека.

В процессе регуляции среда подтягивает систему до своего уровня, не позволяет ей отставать в развитии, а тем более де­градировать и распадаться. Безликая природная среда регули­рует биологические системы в режиме, направленном на под­держание внутреннего равновесия и устойчивости, до полного исчерпания их жизненных ресурсов и только после этого об­рекает жизнь на умирание. В социальных системах, кроме внешних регуляторов, инструментов упорядочения их внут­ренних связей, активно выступает социальный агент, вопло­щающий авторитет, власть, сильную волю, поддерживающий стабильность динамичных систем ради известных обществен­ных интересов, принимающий ответственные решения по по­воду регулируемых объектов. Прежде чем мы рассмотрим все эти факторы в контексте проблем социального регулирования, попытаемся охарактеризовать общую схему регулирования об­щественных систем, которая идет от понимания культуры как феномена сознательной, рациональной организации общества. Хотя схема, повторяем, универсальна для всей соционорма- тивной культуры общества, покажем ее особенности на при­мере близкого нам правового регулирования.

Хорошо известно, что термин «регулирование» принадле­жит к лексикону не только юристов, но широкого круга уче­ных-обществоведов и практиков, которые используют его в са­мых разнообразных значениях. Например, в наше время много говорят об экономическом регулировании и регуляторах ры­ночных отношений, объективно данных рычагах и инструмен­тах организации предпринимательских и иных хозяйственных отношений, которые функционируют на принципиально нево­левой основе. С помощью цен можно регулировать спрос и предложение на рынке, но можно регулировать и цены, пони­жая либо увеличивая спрос и предложение. Экономическая наука отслеживает и изучает действие многочисленных регуля­торов, организующих процессы производства, обмена, распре­деления и потребления, упорядочивающих рынки товаров и услуг, финансовый рынок, рынок труда, ценных бумаг и т. п.; она способна объяснять, почему экономические регуляторы в одних случаях действуют хорошо, в других — плохо, а в треть­их вообще не действуют, вытесняются другими факторами влияния на процесс. Она указывает на ситуации, в которых экономические регуляторы должны быть поддержаны, усилены законом или, наоборот, минимизированы, даже устранены средствами правового регулирования. Такого же рода объек­тивно функционирующие институциональные регуляторы име­ются в политике, культуре, искусстве, спорте, можно сказать, во всех сферах общественной жизни. Они, как правило, вырас­тают из структур психической деятельности человека, из обще­ственных потребностей, интересов, целей, желаний, которые са­ми по себе принадлежат к упорядочивающим общественным факторам. В свою очередь эти факторы в той мере, в какой они способны устанавливать и контролировать рамки регули­руемого процесса, можно рассматривать как инструменты со­циального регулирования, как социальные регуляторы. Их дейст­вие в простейшем варианте начинается там, где объективная зависимость одного предмета от другого (причинно-следствен­ная связь между ними) сознательно используется для того, что­бы организовать стройную систему взаимодействия этих и дру­гих предметов. Смысл регулирования состоит в том, чтобы увязать причины со следствиями, вызвать желаемое положение вещей, предопределить результаты и последствия действий, предотвратить воздействия, которые затрудняют либо исклю­чают достижение интересующего людей результата.

Дело в том, что потребности, желания, интересы, намере­ния, замыслы, цели и т. п. выступают знаковыми явлениями в области социального регулирования, они сами в себе несут не­который упорядочивающий смысл. Если индивид совершает по­ступок, исходя из собственного интереса, хотя бы и весьма эгоистического, значит, он действует не беспорядочно. Тот, кто осуществляет свои желания и цели, жизненно связан ими и в этом смысле не должен вести себя произвольно. Уже на уровне психической регуляции поведения человека мы наблю­даем упорядочивающий эффект ряда интеллектуальных и эмо­циональных факторов (внутренних потребностей, ощущений, восприятий, представлений, эмоций, эмоциональных состоя­ний, чувств, мотивов, мотивационных механизмов, воли, на­выков, целей и др.) по отношению к внешнему проявлению действия или поступка. Данные факторы называются психиче­скими регуляторами поведения, с их помощью на индивидуаль­ном уровне человек начинает и выигрывает «бой» за рацио­нальный строй поведения против бессистемности и хаоса. При переходе на макроуровень в действие вступают социальные ре­гуляторы поведения, те же социальные потребности, интересы, замыслы, намерения, которые наряду и в различных сочетани­ях с малоизменчивыми культурными традициями и ценностями оказывают непосредственные воздействия на общественную жизнь. Все вместе они составляют инструментарий социального многофакторного регулирования, который активно и непрерыв­но используется для организации общественных отношений.

Упорядочивающие функции психических регуляторов про­должаются в действии социальных регуляторов. Последние не­сут в себе заряд больших общественных энергий, принимают на макроструктурном уровне характер функций социального кон­троля, благодаря которым общество и его культура осуществ­ляют известную власть над индивидуальными мотивами и це­лями, корректируют, усиливают, ослабляют, подавляют их, а в некоторых случаях навязывают человеку поведение, идущее вразрез с его психическими установками. Между регуляторами различных уровней существуют своего рода ранговые отноше­ния. Потребности, интересы и цели могут видоизменять и да­же снимать эффект психических регуляторов, контролировать институциональные регуляторы, которые, вообще говоря, спе­цифичны, действуют с большими ограничениями во времени и пространстве. Над потребностями, интересами, целями возвы­шается универсальный регулятор — норма, которая может их контролировать, смягчать, «приглаживать», признавать или не признавать. Высший социальный контроль воплощается в со­циальном нормативном регулировании, а не в том уровне регули­рования общественных отношений, который мы за неимением лучшего термина называем многофакторным, имея в виду, что помимо институциональных регуляторов он включает в себя потребности и интересы людей, их желания, стремления, цели и т. п., наконец, культурные традиции и ценности. Социальное, т. е. моральное, правовое и иное регулирование есть осуществляе­мое определенным авторитетом или властью упорядочение обще­ственных процессов посредством сознательного их подчинения ус­тановленным нормам (правилам) с целью организации целесооб­разного развития общественной жизни. Так, мы думаем, можно определить нормативный способ социального регулирования, основанный на общественном авторитете, на исключительной роли нормы при безусловной активности факторов сознания, воли, целей, интересов, научного подхода, ценностного вос­приятия действительности.

Социальное регулирование не является простой надстрой­кой над сферой действия природных регуляторов. С одной сто­роны, оно как бы поддерживает и продолжает их действие, переводя внутренние стимулы во внешнюю плоскость, прида­вая силу инстинктивным движениям, влечениям, потребно­стям, желаниям, бессознательным порывам или сознательным стремлениям. С другой стороны, оно корректирует природные регуляторы всеми доступными человеку средствами сознатель­ного контроля над собой вплоть до отказа от некоторых по­требностей и желаний либо их существенной трансформации. Социальные и природные регуляторы многовариантно связаны между собой. Область социального регулирования, которая стоит над природными регуляторами, в значительной мере, но не до конца, снимает непосредственность их действия, придает им в одних случаях общественно приемлемую, а в других — скрытую, неявную форму. В этом одна из причин того, что первичное социальное регулирование, которое можно назвать многофакторным, способно обеспечивать лишь весьма предва­рительный, черновой вариант организованности и обществен­ного порядка, где существует множество «помарок», нестыко­вок, противоречий и случайностей, проявляется природное на­чало в его несглаженном виде, господствуют неустойчивые процессы и т. п.

Регулирующим фактором, регулятором может выступать любое существенное обстоятельство, от которого зависит раз­витие социального процесса в определенном направлении. Об­щественное отношение развивается благодаря многочислен­ным подталкиваниям с разных сторон, при этом курс может неоднократно меняться в зависимости от того, куда сильнее толкают. Социальные факторы, постоянно или временно вы­ступающие в качестве регуляторов, как правило, весьма под­вижны, образуют в совокупности огромную динамическую массу, которую даже в современных обществах не удается ра­ционально организовать. Первичная социальная факторная регуляция — это «поле побудительных сил», в рамках которого отдельные процессы и структуры часто движутся при наличии «силовых равнодействий» в сторону, не предусмотренную идейными предначертаниями и общественными программами. Парадокс в том, что факторы социальной регуляции, призван­ные вносить элементарный порядок в общественные отноше­ния, в совокупности сами не организованы, должным образом не могут быть упорядочены.

Действие разнообразных факторов в качестве регуляторов с различными позитивными и негативными эффектами состав­ляет суть саморегулирования общественных процессов и струк­тур. Однако здесь, как и во многих других сферах, саморегу­лирование выступает в диалектическом единстве с началами сознательного регулирования. Большинство факторов, выпол­няющих функции социальных регуляторов, находятся в веде­нии человеческого сознания, могут направляться и контроли­роваться им, но они не всегда стабильны, постоянны, находят­ся перманентно в стадии формирования и трансформации, распадаются и исчезают, претерпевают функциональные изме­нения, оказывают побочные нежелательные воздействия на об­щество. В области многофакторного регулирования человече­ское сознание не может долго и надежно удерживать преобла­дающие позиции, оно их быстро утрачивает и если потом вновь приобретает, то с большим трудом. Вот почему современное, казалось бы, высокорационализированное общество так и не научилось регулировать экономические и политические про­цессы до такой степени, чтобы исключить периодические раз­рушительные кризисы. Многие факторные регуляторы, будь на то человеческая воля, были бы упразднены, но они действуют объективно, с ними приходится считаться. Относительно соци­ального многофакторного регулирования мы подчеркивали его первичность, предварительность, ибо здесь социальная мотива­ция человеческих действий закрепляется на своих первых, еще не вполне прочных, позициях, демонстрирует собственное ав­тономное значение и отличие от непосредственности природ­ных мотиваций, психических переживаний. За первичным сле­дует вторичное, более основательное социальное нормативное регулирование, которое по определению является полностью рациональным способом организации и упорядочения общест­венных отношений. К нему близко подходит, на него непре­рывно работает та сфера многофакторного регулирования, в центре которого стоят потребности и интересы.

Социальные регуляторы, представленные интересами, целя­ми, ценностями, традициями, не дают надежных гарантий дос­тижения спроектированного порядка. Отдельный интерес ли­ца, осознанный им с морально-ценностных позиций, может приводить его к положительному регулятивному эффекту. Ве­роятность последнего возрастает при согласовании интересов различных субъектов, но все же надо видеть, что человек, пре­следующий свою цель, действующий в собственном интересе, занятый собою по преимуществу, не склонен сильно заботить­ся о том, чтобы его дела (или дела его группы) аккуратно укла­дывались во всеобщий «образ порядка». О нем он вообще ни­чего не знает и если принимает все же правильное решение, то делает это интуитивно или на основе представлений о добре, справедливости и других ценностях. Регулятивный потенциал присущих субъекту интересов и целей оказывается часто не­достаточным для установления и поддержания порядка в мас­совых, комплексных обществах со сложными структурами и напряженным ритмом жизни. Именно поэтому на первый план выходит общая социальная норма, в которой находят опо­средствованное выражение многие другие социальные регуля­торы, прежде всего интересы, цели, ценности. Последние не утрачивают своей непосредственной регулятивной функции, но коль скоро они инкорпорированы в содержание нормы, их задача состоит теперь в том, чтобы активно поддерживать нор­му, содействовать ее реализации.

Таким образом, норма интегрирует социальные регуляторы, придает индивидуальным и групповым интересам, разнообраз­ным целям недостающий им элемент всеобщности: мой личный интерес, который признан и опосредствован нормой, становит­ся всеобщим, а я как носитель этого интереса могу рассчиты­вать на его беспрепятственную реализацию везде и всегда, пока соответствующая норма является действительной. Норма есть наиболее совершенный (хотя тоже не идеальный) инструмент ре­гулирования, она представляет высшую организацию социального контроля. Норма появляется там, где все другие социальные ре­гуляторы — интересы, цели, ценности и т. д. действуют нена­дежно или вообще не могут работать. Среди социальных регу­ляторов норма отличается высокой степенью императивности и всеобщей обязательностью. Она лежит в основании соционорма- тивного регулирования — самого надежного уровня регулирова­ния общественных отношений. Схема соответствующих уров­ней может быть представлена следующим образом:

Необходимость выделения двух уровней социального регу­лирования диктуется соображениями, вытекающими из про­стых, повседневных наблюдений за процессами упорядочения общественной жизни. Множественность и непосредственный характер таких регуляторов, как потребности, интересы, цели, взятые не в абстрактной форме понятия, а как реальные, при­сущие субъекту мотивации его поведения, приводят к тому, что основная, «черновая» регулятивная работа осуществляется на многофакторном уровне. Бывает, что норма появляется позже, часто приходит «на готовое», выступая в контролирующей и ох­ранительной роли по отношению к тому, что уже создано по­средством интересов и ценностей.

Поступая законосообразно, человек не всегда знает норму, но он непременно отдает себе отчет, ради каких интересов он действует. Нормативное регулирование опирается на регуляцию многофакторную, оно не может без нее обойтись, вынуждено воспринимать и продолжать выработанные в ней тенденции, идти тем же общим курсом. Однако в нормативном регулирова­нии не было бы нужды, если бы оно являлось всего лишь санк­ционированием того поведения, которое диктуется потребно­стями, интересами и ценностями. Еще раз отметим, что такие виды нормативного регулирования, как правовое, моральное и религиозное, обладают высокой способностью сопротивляться «диктатуре интересов и ценностей», что очень важно, когда ин­тересы чрезмерно субъективизированы, а ценности слишком идеологизированы. Если разнообразные социальные регулято­ры всех уровней, включая нормативный, действуют согласован­но и непротиворечиво, то это симптом гармоничного развития общества и большая удача для него. Историческая судьба редко посылает такое счастье людям, живущим в мире, где много со­циальной непримиримости и вражды. В социально дифферен­цированном, классовом обществе право как формальный спо­соб регуляции считается нейтральной нормативно-регулятив­ной системой, способной беспристрастно обращаться со всеми отдельными интересами, учитывать их в той мере, в какой это совместимо с общим благом, широко признанными ценностя­ми, формальными целями правового регулирования.

По отношению к непосредственным социальным регулято­рам, прежде всего потребностям и интересам людей, каждая из нормативно-регулятивных систем имеет собственные зада­чи и функции. Но что это такое — нормативно-регулятивная система?

Социальное нормативное регулирование представлено раз­личными способами или видами регуляции, основным инстру­ментом которых является социальная норма. В самом первом приближении ее можно определить как идущее извне, предуста­новленное требование должного к человеческим действиям, а также к порядку вещей, создаваемому в результате сознатель­ной деятельности людей. Во всех случаях эти требования адре­суются человеку, коллективам, социальным группам, иногда государству и обществу в целом. В отличие от многочисленных институциональных регуляторов типа цен и тарифов в эконо­мике, властных рычагов в политике, от факторов психической регуляции, наконец, от социальных потребностей и интересов, находящихся всецело в плоскости сущего, норма дает возмож­ность осуществлять регулирование исходя из должного, пред­ставлений о должном. С этим связан переход регулятивных процессов из сугубо эмпирического состояния, которому все­гда свойственна немалая степень спонтанности, случайности, неорганизованности, на уровень обеспеченной стабильности законов и закономерностей, предсказуемости действий и со­бытий в течение более или менее длительного периода. Когда нормы права, морали, религии настаивают на том, что нечто должно быть всегда и везде, где имеются условия для действия нормы, это порождает ценное чувство уверенности людей в бу­дущем многократном воспроизведении форм жизни, к кото­рым они привыкли и которые высоко ценят. Но для этого нор­ме необходимо глубоко войти в сознание и практику, опирать­ся на ценностные идеи, быть способной воздействовать на общественные отношения. В составе нормативно-регулятивной системы нормы (совокупность норм) выступают в едином ком­плексе с соответствующими массивами идей (ценностей) и отно­шений. Высокий регулятивный эффект достигается в результате четкой организации структурно-функциональных связей внут­ри нормативно-регулятивной системы, но для этого еще важ­нее, быть может, духовное созвучие ее элементов. Представляя соционормативную сферу культуры, эти системы имеют много общего в своем действии, демонстрируют социальное единство и ценностную близость:

Кроме права, морали и религии, о которых мы будем гово­рить ниже, к разряду нормативно-регулятивных систем можно отнести эстетику (эстетические нормы — эстетические ценно­сти, идеи, отношения), охватывающую специфическую область жизни — художественную деятельность, законы и закономер­ности творения прекрасного, возвышенного, которые проявля­ют свои регулятивные начала даже в том случае, когда худож­ник считает себя абсолютно свободным от всяких канонов и предписаний. Хотя социальное регулирование, осуществляе­мое с помощью политических норм, часто находится, к большо­му сожалению, в тени других функций политики, последнюю следует рассматривать как нормативно-регулятивную систему, способную иногда оперативно упорядочивать общественные отношения быстрее и точнее, чем право или мораль. Отдель­ным видом нормативно-регулятивной системы является, на наш взгляд, этикет, правила внешнего поведения и обраще­ния людей друг с другом, конвенциально принятые нормы, за­коны приличия, мода, условности, церемонии и обыкновения, которые в строгом смысле не принадлежат к морали, представ­ляют собой самостоятельное нормативное образование.

Весь ряд нормативно-регулятивных систем, перечень кото­рых мы оставляем открытым, представлен, прежде всего, круп­ными и многофункциональными общественными явлениями. Каждое из них имеет не одно, а несколько назначений, решает задачи, выходящие за рамки социального регулирования, хотя это очень широкие рамки. Называя религию нормативно-регу­лятивной системой, мы, конечно, не думаем, что она создана и существует единственно для того, чтобы руководить поступка­ми людей: это миссия необходимая, но все же производная от высшего назначения религии быть связью между Богом и че­ловеком, между миром высшим, небесным, «горним» и миром земным, «дольним». Благодаря этому религия приобретает си­лу и специфический характер регулятивных функций, реаль­ность которых сомнений не вызывает.

Кому-то может показаться проблематичным включение в указанный ряд политики, которую трудно полностью вместить в соционормативную сферу культуры. На первый взгляд пред­ставляется, что эмпирико-прагматическое начало в политике оттесняет или подавляет нормативное, но в политическом поле идет игра множества разнообразных социальных интересов, а игры без правил не бывает. Политика, в самом деле, есть ярко выраженная «игровая» сфера общественной жизни, поэтому для ее участников высшей целью является выигрыш, тогда как ценность порядка и организации воспринимается ими через эту цель. Поскольку это все же необходимо и важно для самой игры, политика вырабатывает свои нормы и свои ценности, не сводимые к соответствующим правовым и моральным феноме­нам. Сами по себе нормативные политические регуляторы, возникающие из динамики интересов, обладают «коротковол­новым» действием, работают на близких расстояниях, их судь­ба зависит от непрерывно меняющейся расстановки политиче­ских сил. Неудивительно, что для обретения стабильности многим (но не всем) политическим нормам приходится носить правовую форму. Огромное число юридических норм, особен­но в конституционном, государственном, административном, словом, публичном праве, являются в сущности политически­ми нормами, в чем легко может убедиться каждый гражданин. Но в политике есть также нормы, не нуждающиеся в правовой институционализации, так же как и нормативные ценности, которые действуют непосредственно. Поскольку нормативные политические регуляторы выработаны собственными имма­нентными процессами в политике, они для нее выступают своими, что является одним из серьезных оснований считать политику отдельной нормативно-регулятивной системой. Для сравнения отметим, что экономика располагает собственными инструментами факторного регулирования и саморегулирова­ния (цены, тарифы, кредитные ставки и т. п.), но что касается нормативной регуляции, то на этом уровне экономика не име­ет своих средств и целиком находится в зоне действия юриди­ческих, политических и моральных норм. Технико-экономиче­ские данные и показатели, если они важны для экономики, становятся юридически обязательными нормативами, получа­ют все ту же правовую форму. Этику, право и мораль, как пра­вило, внедряют в экономику, рыночные отношения и, как из­вестно, делать это приходится с великим трудом.

Помимо крупных нормативно-регулятивных систем в со- ционормативной сфере активно действует множество сходных с ними систем среднего и малого формата. «Кроме права и нра­вов, — писал французский юрист Ж. Карбонье, — нашу жизнь регламентирует немало других норм, хотя мы и не воспринима­ем их таковыми. Это правила гигиены и терапии, система мер и весов, порядок деятельности магазинов и учреждений. Все эти нормы — продукты цивилизации. Однако нормативность мо­жет быть скрыта и в более глубоких пластах, за квазиавтоматиз­мом большинства человеческих действий. Язык — это тоже нормативная система, и, даже не зная языковых правил, мы следуем им»^[3]. К этому он добавлял также всеобщие, во всяком случае, наднациональные нормы, определяющие технику тело­движений, — например, стереотипы жестикуляции, которые кажутся интуитивными, но в действительности незаметным об­разом регламентированы. Мы могли бы отнести сюда огромное число игровых правил, широко разделяемых, например, участ­никами олимпийского движения, неофициально кодифициро­ванные нормы типа «кодексов чести», «кодексов дуэли» и т. п. Количество этих систем так велико, а действие настолько раз­нообразно, что проанализировать их в рамках одного исследо­вания просто невозможно.

Вопросы, поднятые в связи с классификацией нормативно- регулятивных систем и общей схемой социального нормативно­го регулирования, конечно, нуждаются в детальной проработке, для чего необходимы широко организованные исследования, совместные усилия ряда общественных наук. Но в контексте данной работы следует обратиться к структурно-функциональ­ным аспектам действия соционормативной сферы, прежде всего правового регулирования. Напомним, что по природе своей со­циальное регулирование возможно лишь как субъектно-объект- ное отношение, имеющее вертикальное строение. Это значит, что регулирующий субъект выделен из среды регулируемого объекта, находится сверху или хотя бы в стороне от нее. Вслед­ствие данного обстоятельства субъект привносит норму в регу­лируемый объект (данный момент отличает регулирование от саморегулирования), а норма получает силу от внешнего авто­ритета регулирующего субъекта. Признак авторитарности нор­мативного регулирования выдает сокровенную тайну, этически неудобную особенно для юристов, заключающуюся в том, что именно сила и власть дают субъекту право регулировать объект, создавать норму и применять ее. Что бы ни говорили, но сила предшествует праву, и это верно для неюридических норм, ибо моральные и религиозные требования тоже надо обеспечивать, продвигать в жизнь силой вопреки сопротивлению с чьей бы то ни было стороны. Отдельные виды социальных норм авторитар­ны в различной степени: от почти лишенных этого свойства эстетических норм, слабо- и среднеавторитарных моральных норм до юридических регуляторов, достигающих наивысшей степени авторитарности. Порядок организации, защиты и кон­троля общественных отношений, устанавливаемый и поддержи­ваемый нормами права, обеспечивается принудительной государ­ственной властью.

В современных обществах широко признаются функции (полномочия) государства в целом, его частей (субъектов феде­рации, автономных образований, административных единиц), его органов создавать нормы права, применять их. Состояние, при котором государство удерживает монополию на принятие законов, создание правовой системы, на формирование прак­тически всего массива общеобязательных норм, иногда опреде­ляют как юридический монизм. Его противоположностью явля­ется юридический плюрализм, указывающий на наличие в обще­стве множества регулирующих субъектов, способных создавать автономные правовые системы, в разной мере зависимые или независимые от государства, его законов, подобные, например, церковному или каноническому праву, корпоративному праву, некогда существовавшим «праву общин», «праву самоуправ­ляющихся городов» и т. д. В попытках найти средства сниже­ния авторитарности правового регулирования, исходящего от государства и его структур, некоторые либеральные круги об­суждают меры, означающие отход от юридического монизма, по их мнению, слишком жесткого, к состоянию юридического плюрализма, усиливающего в правовой жизни гражданского общества начала самоорганизации и саморегуляции. Между тем, в не столь далеком прошлом, несколько столетий назад, юридический плюрализм подвергался активному вытеснению со стороны государства при определенной поддержке общест­ва, потому что правовая жизнь в Средние века, например, представляла собой мозаичную картину; регулирующий субъ­ект сидел в каждом герцогстве, графстве, в каждой провинции и в монастыре с его уставом. Для чужаков и несведущих по­всюду расставлялись хитроумные ловушки из правил и рас­порядков, а местные «законники» нередко действовали хуже разбойников. Получалось совсем плохо, когда регулирующих субъектов оказывалось много, а объект регулирования был един. С того времени юристы усвоили принцип, согласно ко­торому число регулирующих субъектов нужно не увеличивать, а сокращать, используя для этого любую представившуюся возможность.

Но здесь возникает еще одна проблема, непростая для пра­ва: кто такой субъект регулирования? Тот, кто создает норму права, кто выступает организатором ее применения, кто кон­тролирует правотворчество и реализацию юридической нормы, кто олицетворяет власть, за которой общество признает функ­ции правового регулирования? Каждый в отдельности или со­бирательный образ носителей всех этих функций? В таких слу­чаях отечественные юристы часто прибегают к фразе «законо­датель регулирует...», англо-американские юристы говорят о «суверене», называют норму права «приказом суверена», ис­пользуются для этого и другие термины. Можно предполо­жить, что субъект правового регулирования — это родовое по­нятие, включающее в себя ряд видовых, таких как субъект пра­вотворчества, субъект правоприменения. Словом, имеются в виду те субъекты, которые на различных стадиях регулятивного процесса создают и применяют нормативный инструментарий для работы с объектом регулирования.

Следует выделить по крайней мере три крупные стадии: а) создание проекта идеального образа порядка, переложение его на «язык целей» с постановкой стратегических и тактиче­ских задач; б) выработка норм, правил (нормотворчество) на ба­зе представлений о должном, соответствующем данному поряд­ку; в) реализация норм в соответствии с целями, стратегически­ми и тактическими задачами упорядочения общественных отношений. Только все это в целом можно назвать социальным нормативным регулированием, необходимым элементом кото­рого выступают ценности, они объединяют стадии в психиче­ском и духовном плане, включают целостный регулятивный процесс в общий контекст культуры. Законодатель, «творец» правовой нормы, должен иметь в голове образ правопорядка, прежде чем он приступит к осуществлению правотворческих за­дач; правоприменитель должен располагать заранее установлен­ной, хорошо ему известной нормой, прежде чем он задастся це­лью привести то или иное отношение в должный порядок. Ста­дии, как мы видим, хорошо «пригнаны» друг к другу, образуют непрерывный процесс.

Весьма существенным является вопрос о том, из какого ма­териала человек создает идеальный образ порядка, предшест­вующий нормотворчеству и реализации норм. Прежде всего, это научные и ценностные знания об объекте регулирования, представления о характере и возможностях самого объективно­го порядка, присущего соответствующим общественным отно­шениям. Успеху социального нормативного регулирования вряд ли может содействовать радикальная ломка естественного хода событий в регулируемой сфере, но этот успех более ве­роятен, если человеку удается «оседлать» объективные законо­мерности, использовать через них определенные механизмы саморегуляции. Так что идеальный образ порядка по своему логическому происхождению не так уж идеален, поскольку в значительной мере основывается на том, что есть, на внутрен­них резервах системы, ее способности саморазвиваться и само­сохраняться.

Объект и объективная реальность лежат в начале конструи­рования образа порядка, на них он ориентирован, к ним воз­вращается на финальной стадии регулирования, в сфере реали­зации нормативных требований к поведению людей. Посколь­ку этот образ проецируется в будущее, предназначен к тому, чтобы наложиться на развивающиеся общественные отноше­ния в регулируемой сфере, он должен быть развернут как про­грамма или проект порядка, в осуществлении которого люди за­интересованы. Но человеческие проекты, целевые программы создаются, как известно, ради определенных социальных по­требностей и интересов. Образ правопорядка, спроектирован­ный для будущего, формируется на базе знаний, отражающих динамику разнообразных потребностей и интересов, находящих­ся в области объективно-субъективного бытия, а также на ос­нове чисто субъективных замыслов, желаний, намерений и иных волевых устремлений, которые во многом предопределяют нор- мотворческий процесс. Если исходить из известного положе­ния о том, что по форме норма есть должное, нечто вполне ав­тономное по отношению к сущему, то с содержательной сторо­ны она, конечно, представляет собой явление социальное, возникающее в точке пересечения множества потребностей, желаний, интересов и т. д. Последние стоят за каждой нормой, присутствуют в ней явно, открыто либо выступают под различ­ными «масками», определяющимися в ходе борьбы, согласова­ния интересов, достижения компромиссных решений. Посту­лат «юриспруденции интересов», согласно которому правовое развитие может быть надежно прослежено скорее путем изуче­ния динамики интересов, чем наблюдениями за движением норм, в общем не противоречит реальному положению вещей, но только в общем.

В наше время в правовом регулировании нередко усматри­вают элемент управления, или, еще проще, часть государствен­ного управления. С технократической точки зрения, действи­тельно, средства права, направленные на упорядочение обще­ственных отношений, целесообразно использовать в качестве инструментов управленческой деятельности, с помощью кото­рых можно решать сложные оперативно-тактические и страте­гические задачи руководства обществом. Но право никогда не бывает всего лишь инструментом в руках государства, оно по сути должно нести некий «высший план» общественного раз­вития, предначертанный правопорядок, по отношению к кото­рому государство и его управление, в свою очередь, выступают в инструментальной роли, т. е. являются средствами его дости­жения, постоянно корректируемыми по юридическим схемам.

Указанный аспект взаимоотношений государства и права четко просматривается в концепциях правового государства. Но он заложен и в природе самих организационных процессов ре­гулирования и управления. В самом деле, это очень близкие яв­ления, одновременно развертывающиеся, перекрывающие друг друга, но полностью они не совпадают. Управлять сферой об­щественных отношений невозможно, не регулируя их. Управ­ленческие и регулятивные воздействия входят в единые ком­плексы, развивают систему в одном направлении, поддержива­ют и оптимизируют системные характеристики, имеют общую информационную базу, производят согласованные упорядочи­вающие эффекты. Но тогда чем же они различаются? Видимо, прежде всего, назначением соответствующих процессов; управ­ление есть комплекс воздействий на систему (объект), который упорядочивает курс ее движения к определенной цели или це­лям, это — процесс, имеющий телеологическую (целевую) приро­ду. Управление есть сознательное продвижение развития объек­та к определенной цели, предотвращение при этом отклонений от курса, застоя, попятных движений. Регулирование есть ком­плекс воздействий на систему (объект), упорядочивающий ее внутренние и внешние связи в соответствии с предустановлен­ными нормами; это процесс, имеющий нормативную природу.

Применительно к действиям отдельных людей и социаль­ных групп вытекающие из целей и норм варианты поведения часто не совпадают. Норма предписывает одно, а цель влечет к другому; отсюда проистекают противоречия между требова­ниями правового регулирования и социального (государствен­ного) управления. Кроме того, существуют различия, связан­ные с тем, что управленческий процесс, предполагающий активное взаимодействие субъекта и объекта управления, уси­ливает разнообразие вариантов достижения цели с тем, чтобы найти среди них самый эффективный и малозатратный, тогда как регулятивный процесс унифицирует поведение, сводит его в принципе к одному обязательному варианту, соответствую­щему норме права. Всего этого вполне достаточно, чтобы по­нять, почему на макросоциальном уровне государственное управление и правовое регулирование выступают как само­стоятельные явления, тесная связь между которыми очевидна.

Сказать, что система социального регулирования многим обязана норме, значит ничего не сказать. В действительности нормы составляют самую суть регулирования, не случайно этот термин происходит от латинского слова regula (правило, нор­ма). Будучи выверенными и образцовыми формулами поведе­ния, предназначенными для многократного воспроизведения и стереотипизации человеческого поведения там, где это необхо­димо для нормальной и правильной жизни людей, нормы в со­вокупности составляют матрицу правового регулирования, его основу и программу. Они придают единство процессу регули­рования, выражают его системность. Если мы говорим, что норма права регулирует общественное отношение, то имеем в виду все виды воздействия нормы на отношения, коль скоро они осуществляются ради единой упорядочивающей цели.

При желании можно, наверное, выделить множество таких воздействий, но мы укажем лишь на основные виды. Первый из них — формирующее, формотворческое (формообразующее) воздействие нормы на отношение, в результате которого регули­руемая система перестраивается, изменяется, в ней появляются новые формы, элементы, внутренние и внешние связи. Норма при этом выступает как источник и причина системных коли­чественно-качественных трансформаций согласно заранее оп­ределенному образцу. Вторым по важности видом является стабилизирующее воздействие нормы на отношение, направлен­ное на закрепление внесенных новшеств, сохранение всей пе­реналаженной системы в целом. В результате акта регуляции состояние системы или объекта регулирования на определен­ное время фиксируется как нормальное, а всякие отклонения от него становятся нарушениями. Еще один вид воздействия нормы на отношение можно назвать информативным, посколь­ку акт регуляции меняет, иногда весьма кардинально, количе­ство и качество информации о регулируемом объекте. А это, в свою очередь, влечет за собой перестройку стратегии и тактики правового регулирования в будущем.

Указанные виды воздействия являются прямыми, непосред­ственными и всеобщими в том смысле, что наблюдатель может устанавливать их и изучать в каждом акте правового регулиро­вания. В свое время в отечественной юридической науке быто­вала концепция трех функций права (регулятивной, охрани­тельной, воспитательной), которая неполно, может быть, упро­щенно, но все же отражала основные виды воздействия нормы права на общественные отношения. Однако функций у права, очевидно, больше, чем три, так же как и виды правового воз­действия на общество можно выделять в зависимости от боль­шого числа различных критериев. Не всегда, но часто в сфере правового регулирования используется принудительная сила государственной власти, а в таких случаях имеется возможность говорить о принудительном воздействии нормы на участников общественных отношений. В рамках основного формирующе­го, формотворческого воздействия четко выделяется значение стимулирующего воздействия норм в отношении одних форм по­ведения и их ограничивающего воздействия в отношении других форм. Говоря о разнообразных воздействиях, которые в сово­купности составляют феномен правового регулирования, мы должны различать в них как сам процесс, требующий организа­ции и переорганизации, так и его реальный результат, который можно назвать регулятивным эффектом. Это может быть запла­нированное изменение порядка вещей, появление новых форм жизни и социальных институтов, придание устойчивости тому или иному общественному отношению, формирование право­вых знаний и юридического опыта, а также многое другое.

Наши представления об эффективности правового регулиро­вания есть не что иное, как осознание степени достижения це­лей права с учетом затраченных усилий и средств. Но в отличие от экономики, где эффективным считается тот социальный агент, который «меньше затратил, больше получил», правосоз­нание исходит из аккордной оценки регулятивных эффектов в поведении субъекта, из специфических требований к различ­ным видам воздействия нормы права на общественные отно­шения. В большинстве случаев такие требования сводятся к оптимальной, а не максимальной либо минимальной мере пра­вового поведения. Если бы, скажем, стабилизирующее воздей­ствие права осуществлялось «по максимуму», то устойчивость общественных отношений перешла бы в состояние неподвиж­ности, закостенелости. В цивилизованном обществе никому не может прийти в голову намеренно усиливать принудительное правовое воздействие на людей, умножать, ужесточать кара­тельные санкции. Да и новых форм, институтов, возникающих в результате правового регулирования, должно быть не много и не мало, а ровно столько, сколько нужно, причем таких, какие необходимы. Иначе говоря, с точки зрения задач правовой системы регулятивные эффекты различных форм правового воздействия выражают оптимальные действия и меры, поэтому всякое право по сути должно противиться любым избыточным результатам регулирования, так же как и недостаточным. Во­прос о том, каким образом право влияет на общество, как оно проявляется функционально в различных жизненных ситуаци­ях, заслуживает особого внимания. Но здесь необходимо отме­тить, что все виды воздействия норм права на общественные отношения, все связанные с ними функции права, регулятив­ные эффекты могут быть поняты и исследованы только с сис­темных позиций, а единой и сложноорганизованной системой, к которой они, безусловно, относятся, является правовое регу­лирование.

Если социальное и правовое регулирование общественных отношений суть процессы, направленные на образование по­рядка, то последний приобретает в результате действия разно­образных регулятивных инструментов (норм, правил, максим, заповедей, законов) легитимный характер. Качество легитим­ности (оправданности, узаконенности), в свою очередь, указы­вает на нормативную природу всякого социального порядка: религиозного, политического, морального, правового и т. д. М. Вебер, например, называл легитимным порядком содержа­ние социальных отношений только в том случае, когда поведе­ние (в среднем и приближенно) ориентируется на отчетливо определяемые максимы^[4]. Нормативный порядок, установлен­ный для относительно автономной системы социальных от­ношений, может не только показывать некоторую степень не­зависимости по отношению к внешней среде, но и отторгать либо нейтрализовать ее воздействия, которые вызывают откло­нения (флуктуации) данной системы от нормативов. Более то­го, система, организованная и действующая в качестве норма­тивной, сама, регулируя различные стороны общественной жизни, стремится упорядочить социальную среду на свой лад и по собственному образцу. Это хорошо видно на примере пра­вопорядка, взятого по отношению ко всему обществу (общест­венному порядку) или отдельных правовых режимов, функцио­нирующих в рамках правопорядка.

Юридические характеристики привносятся в регулируемые отношения извне, а право воспринимается как чисто внешний регулятор, упорядочивающий многие сферы общества, способ­ные развиваться в автономном режиме, имеющие собственные средства самоорганизации (например, рыночная экономика), В силу этих обстоятельств противники «экспансии» государст­ва и права в широкие сферы гражданского общества зачастую преднамеренно путают понятие «правовое регулирование» с по­нятием «вмешательство права в общественные отношения», тре­буют для последнего всякого рода ограничивающих условий и пределов. Действительно, существуют области социальной жизни, где правовое влияние, если оно и вправду нужно, должно быть крайне осторожным, чтобы не повредить тончай­шие саморегулятивные механизмы, действующие в ситуациях, когда в поведении людей преобладают поисково-творческие элементы, порыв, инициатива и импровизация, вдохновение и озарение, большое значение имеют случайности, иногда рав­ноценные чуду. Есть в нашем мире вещи и проблемы, которые вообще не являются «делом права», есть такие области жизни, где формализм и стандартизация поведения, выходящие за из­вестные пределы, могут приносить большой и непоправимый ущерб. Однако эти сферы, требующие высокого подъема духа и физических сил, свободной инициативы и подвижничества, к которым никого нельзя обязать и принудить, настолько важ­ны для общественного строя, что их невозможно исключить из целостности урегулированного общественного порядка, уста­навливаемого и контролируемого юридическими средствами. Высшая миссия и долг законодателя в том и состоят, чтобы вводить или усиливать внешнее регулирование там, где внут­ренние ресурсы саморегулирующейся системы (подсистемы) оказываются недостаточными для поддержания обычного уровня порядка. Полностью отстранить законодателя хотя бы от одной из этих сфер значит освободить их от ответственно­сти за упорядоченность общества в целом. Если государство пытаются «ставить на место», говорят: «сюда не вмешивайся, это не твое дело», важно разобраться, кто это говорит, какими мотивами руководствуется. Современный этап развития циви­лизованных обществ, характеризующийся развитием множест­ва процессов, вышедших из-под разумного контроля, объек­тивно нуждается в расширении границ правового регулирования, осуществляемого государством. Сегодня возрастает потребность в праве, государство вынуждено все чаще прибегать к закону, создавать системно действующие правовые институты там, где раньше оно обходилось спорадическими и поверхностными воздействиями. Во всем мире быстро растет число норматив­ных правовых актов в таких прежде слаборегулируемых сфе­рах, как наука, медицина, спорт, искусство, театр, кино и т. п. Конец XX в. был периодом неудержимого разрастания законо­дательства развитых стран по проблемам внутренней экономи­ки, не говоря о шквальном росте международно-правовых норм в области международных экономических связей.

Некоторые зарубежные и отечественные юристы заговори­ли даже о «спросе на право», внося двусмысленность в об­ласть правовых отношений, используя лексикон, применяе­мый обычно для характеристики товарного рынка. Когда дело понимают так, что общество, его отдельные слои, сектора и ячейки заявляют «спрос» на законы и иные нормативные ак­ты, а законодатели и другие «творцы права», со своей сторо­ны, должны «предлагать» нечто, удовлетворяющее спрос, то­гда почему же не допустить того, что законы в условиях то­тальной коммерциализации общества становятся предметом сделки между сторонами, их можно будет покупать, делать на заказ, проталкивать путем лоббирования и другими средства­ми? Тогда почему бы не признать оправданными инвестиции в законодательство, сделанные частным бизнесом, особенно его мощными организациями, с расчетом и выгодой?

В сущности, почти все перечисленное уже существует и в сегодняшней жизни, но пока еще таится, стесняется, скрыва­ется от глаз демократической общественности, маскируется лозунгами общественной пользы. Перспектива развития тен­денций, в основе которых лежит отношение к закону как това­ру, является чудовищно деструктивной для права и правового регулирования. Если современная демократия еще на что-то способна, то она должна пресечь развитие в подобном направ­лении, развернуть право к гражданскому обществу, поставить его на службу целого, а не отдельным частям. В частнособст­венническом мире гордое слово «спрос» означает «платежеспо­собный спрос» (чего хочу, за то и плачу), а не «всепокорней­шую просьбу», «нижайшее прошение». В спросе сокрыты сила требования и право иметь то, что хочу. Поставить развитие правовой системы, определение пределов и предмета правово­го регулирования в зависимость от «спроса на право» значит подтвердить далеко не новую, но жестокую мысль о том, что «закон есть право сильного», на опровержение которой раз­личные демократические теории потратили немало усилий.

То, что всегда лежало в основе правового развития, — это не спрос на право и не просьбы общественности, но объектив­но данная, возвышающаяся над ними, но не отделенная от них, общественная потребность в правовом регулировании. Вы­явить и сформулировать ее можно лишь при активном сотруд­ничестве множества носителей социальных интересов, каждый из которых, двигаясь в собственном направлении, должен ува­жать интересы других участников общественной жизни, идти, где надо, на уступки, сдерживаться, быть готовым к отказам, ограничениям и компромиссам во имя общего блага.

С учетом сказанного можно решить вопрос о соотношении понятий правового регулирования и вмешательства права в об­щественные отношения. Невозможно регулировать социаль­ные процессы, не вмешиваясь в них, но не всякое вмешатель­ство можно рассматривать в качестве акта регулирования. Под вмешательством обычно понимают воздействие, оказываемое со стороны, на процесс, развивающийся в автономном режи­ме, т. е. имеющий собственную логику движения, обладающий параметрами, которые данная система способна достигать и изменять самостоятельно на базе сложившихся связей с внеш­ней средой. Если система хорошо отлажена, устойчива, удачно вписана в свое окружение, значит, она может эффективно са­морегулироваться так, что излишние воздействия на нее со стороны, скорее всего, вредны. В таком случае вмешательство деструктивно, может иметь тяжелые последствия для нормаль­ного развития системы. Из этой схемы пытаются исходить ли­бертарианские круги Запада и их российские последователи, защищающие свободный рынок от вмешательства государства.

Особенно остро поставлен вопрос о возможности и преде­лах правового регулирования частнопредпринимательских от­ношений, сферы частного бизнеса, которая изображается как одна из самых образцовых саморегулятивных систем в общест­ве, постоянно страдающая от бюрократических интервенций государства, совершенных под прикрытием закона. Говорят, что за некомпетентное вмешательство государства в экономику обществу приходится платить непомерно высокую цену в виде социальных кризисов, бедности, безработицы, экономической неэффективности, отсутствия поступательного экономическо­го роста. Так как внутренний порядок важен и для самой ры­ночной экономики, необходимость правового регулирования частного бизнеса в принципе не оспаривается, но регулятив­ные функции государства должны быть «приватизированы», переданы, по требованию либертарианцев, организованному частному бизнесу, негосударственным саморегулирующимся организациям, включая транснациональные корпорации: они- то лучше знают, какие законы нужны для успешной экономи­ческой деятельности. Общественные выгоды и «светлое эконо­мическое будущее», которое ожидает человечество после того, как государство «прогонят» из экономики, а правовое регули­рование станет частным делом, сильно напоминают очередную социальную утопию.

Дело в том, что в рамках общества нет систем и подсистем, полностью автономных, способных к совершенному саморе­гулированию. Экономика и сфера частнопредпринимательских отношений, конечно, не составляют исключения. Напротив, это зоны, притягивающие повышенный интерес со стороны всех слоев общества, для которых важны не показатели эконо­мического роста и экономической эффективности сами по себе, а реальная возможность удовлетворять разумные материальные, высокие духовные потребности, свобода от нужды, доступная каждому человеку. Чтобы дать людям то, что необходимо для свободного их развития (и ничего лишнего, избыточного, не­нужного), экономике вовсе не надо стремиться к запредельным показателям, бесконечно расти, расточая ресурсы, рискуя здо­ровой окружающей средой. Ей достаточно быть рациональной и упорядоченной. Следовательно, правовое регулирование эконо­мических отношений было и остается непременной задачей об­щества и государства как выразителя всеобщих интересов граж­дан, организации публичной власти, представляющей все общест­во, а не отдельную ее часть или части. Государство, что и говорить, далеко не всегда находится на высоте своей социаль­ной миссии, но и частный бизнес, одержимый погоней за при­былями, «деланием денег из денег», устремленный к сверхдо­ходам и сверхбогатствам, никогда не пользовался широким общественным доверием, которым должен располагать беспри­страстный субъект правового регулирования, действующий ис­ключительно в публичных интересах. Не могут быть приняты всерьез разговоры о том, что функции регулирования хозяйст­венных отношений от имени общества должны осуществлять представители частного бизнеса, потому что именно они обес­печивают экономический рост, созидают благосостояние лю­дей. В конце концов, экономический прогресс достигается со­вокупными усилиями всего общества: учителя, врачи, техниче­ские специалисты, ученые, изобретатели, люди творческих профессий вносят в него вклад не менее значительный, чем биз­несмены.

Что касается вмешательства государства в экономические отношения, то его легитимность определяется в соответствии с целями и условиями правового регулирования. Допустимы за­конные, т. е. основанные на нормах права, вмешательства в ча­стнопредпринимательские дела, исключены произвольные и незаконные вмешательства. В процессе правового регулирова­ния государство делает закон критерием оценки для различных актов вмешательства государственных органов и должностных лиц в область свободной предпринимательской деятельности, различает законные и незаконные вмешательства, ведет с по­следними борьбу, предоставляя потерпевшим физическим и юридическим лицам правовые средства искать восстановления нарушенных интересов. С другой стороны, «законное вмеша­тельство» государства в дела частного бизнеса имеет контроль­ный либо вынужденный характер, является реакцией на внут­реннюю неупорядоченность в системе предпринимательской деятельности, от которой могут пострадать отдельные лица или общество в целом.