1. Социологические определения действия и нормы поведения

Организующие и упорядочивающие функции социального регулирования направлены на общественную систему в целом, совокупность социальных отношений, обширные массивы со­циальной деятельности, группового поведения, отдельные по­ступки и действия людей. Все перечисленные объекты отлича­ются друг от друга. Регулирование общественных отношений не сводимо к воздействиям на поведение. Люди могут строить великолепные планы, ставить себе заманчивые и, на первый взгляд, выполнимые цели, стремиться изо всех сил к их дости­жению, но в решающий момент тщательно продуманная стра­тагема действий перечеркивается каким-либо непредвиденным внешним обстоятельством или чьей-либо злой волей.

Действие является центральной категорией социологии, ко­торую Вебер определял как науку, стремящуюся понять и ис­толковать социальное действие, тем самым каузально объяснить его процесс и воздействие. Действием, писал Вебер, «мы назы­ваем действие человека (независимо от того, носит ли оно внешний или внутренний характер, сводится ли к невмешатель­ству или терпеливому приятию), если и поскольку действую­щий индивид или индивиды связывают с ним субъективный смысл. «Социальным» мы называем такое действие, которое по предполагаемому действующим лицом или действующими ли­цами смыслу соотносится с действиями других людей и ориен­тируется на него»¹. По Веберу, социальное действие ориентиро­вано на поведение других людей, но никак не на поведение вещных объектов. Исходя из этого, можно предположить, что социальное действие есть отношение, установленное по край­ней мере со стороны одного из участников. Регулировать дейст­вие в данном случае означает регулировать отношение. Но дей­ствие, направленное на вещный объект, также подлежит норма­тивному регулированию, как это видно на примере трудовых и технологических процессов, в которые вовлечен человек. Дей­ствия лица по управлению автомобилем регулируются правила­ми, неукоснительно выполняемыми и тогда, когда рядом нет другого человека, наблюдателя или контролера.

В рамках современной структурной социологии изучению механизмов социального действия придается первостепенное значение. Человек сможет более успешно воздействовать на подконтрольную ему общественную среду, если с помощью на­учно-аналитических приемов он овладеет социологическими законами поведения социальных систем, в частности систем социального действия.

Существует минимальный набор структурныгх элементов действия — целей, средств, условий и норм, которые, в свою очередь, подразделяются у Парсонса на два противоположных типа — ситуативные и нормативные элементы. В этой схеме без труда распознается старая проблема соотношения факта и нор­мы, своего рода камень преткновения в этике и юриспруденции, однако здесь норма не вынесена, как у многих теоретиков, за пределы действия, но включена в его структуру, мыслится в кон­тексте существующего отношения между двумя типами струк­турных элементов — нормативными и ненормативными. Необ­ходимость такого включения сам Парсонс объясняет следую­щим образом: действие как процесс является не чем иным, как чередой изменений ситуативных элементов в направлении соот­ветствия нормам. Благодаря этому система элементов действия приобретает законченный вид. «Таким образом, — замечает он, — условия должны рассматриваться на одном полюсе, цели и нормативные правила — на другом, а средства и усилия — в ка­честве связующих звеньев между ними»¹. Нормативная ориента­ция, считал Парсонс, является весьма существенной для поня­тия действия. Она отличается от целевой (телеологической) ори­ентации, указывает на присущее субъектам чувство, будто нечто является целью само по себе, независимо от его статуса как сред­ства достижения какой-то другой цели, преследуемой отдельны­ми людьми либо коллективами.

Итак, норма имманентна действию, включена в систему его координат, увязана в единой схеме с ситуативными (фактиче­скими) структурными элементами действия. Как социолог, пребывающий на позициях ценностной нейтральности выводов своей науки, Парсонс намеренно не задается вопросом: откуда происходят нормы — от Бога, морального авторитета, законо­дателя, доброй или злой воли? Все может быть, но социология не должна углубляться в разбор достоинств авторитетов, анали­зировать их нравственные качества, ибо ее задача состоит в вы­работке рациональных схем действия, выявлять соответствую­щие структуры, элементы, функции. Парсонс вошел в историю социологии XX в. как один из виднейших представителей функционализма, влиятельного методологического направле­ния социологических исследований. Вот и здесь он подчерки­вал важность того, что у нормы есть свое место в структуре дей­ствия, оно должно быть занято и будет занято элементом, вы­полняющим функции нормы. Более того, опираясь на схему взаимодействия двух типов структурных элементов, ситуатив­ных и нормативных, он как бы заново переформулировал вебе- ровский закон рационализации, подтверждая, что процесс дей­ствия может прогрессировать только в сторону усиления свойств рациональности. Этот закон «весьма широкого диапа­зона и значения» определяется в предварительном виде так: «В любой конкретной системе действия процесс изменения... может происходить лишь в направлении приближения к реали­зации рациональных норм, рассматриваемых как обязательные для акторов, функционирующих в этой системе»^[170].

Отмечая сходство этого закона со вторым законом термоди­намики, который также определяет направленность изменений в физической системе в сторону увеличения энтропии, Пар- сонс писал: «Рациональность занимает в системах действия ло­гическое место, аналогичное энтропии в физических системах (по крайней мере, в рамках классической физической теории).

Во времена Парсонса синергетическая критика уподобле­ния социологических выводов физическим знаниям еще не была известной, не мешала социологам откровенно высказы­ваться на этот счет. Но именно в этих положениях выражается высокая степень признания нормативного подхода к изучению социологических материй, в особенности проблем, касающих­ся действия, поведения, коммуникативной организации обще­ства. Это производит отрадное впечатление на фоне «гонений» против нормативно-ценностной методологии, которые посто­янно предпринимались в ХХ в. ревнителями строго позитив­ной науки.

Все сказанное выше относится к общей социологической теории действия, разработанной в трудах Парсонса, но он мно­го и успешно занимался теорией социальных систем, их струк­тур и функций, где также нашла отражение тема социальных норм и нормативности. С формальной точки зрения эти систе­мы распадаются на отдельные единицы, каковыми выступают коллективы, организации, вернее, коллективы как организован­ные системы действий индивидов. Между единицами социаль­ной системы, т. е. коллективами развертываются стандартизи­рованные отношения, которые отчасти являются нормативными, отчасти — ценностными. «Ценность — нормативный стандарт, который определяет желаемое поведение системы относитель­но ее окружения без дифференциации функций единиц или их частных ситуаций. Норма, в свою очередь, является стандар­том, определяющим желаемое поведение для единицы или класса единиц в специфических для них контекстах, дифферен­цированных от контекстов, связанных с другими классами еди­ниц»¹.

Среди социологов, которые проявляли живой интерес к участию нормативного элемента в процессах социального регу­лирования, а в общем плане — движения общества по ступе­ням упорядоченности — были не только функционалисты, в частности Парсонс, но и представители других течений социо­логической мысли XX в. Их вклад в развитие названной про­блематики, может быть, более скромен и лежит дальше, чем, скажем, выводы Парсонса, от предмета обсуждения или реше­ния задач юриспруденции, но и они отличались оригинально­стью выводов, полезных для исследования некоторых аспектов права. Имеются в виду интеракционистские (теории взаимодей­ствия) и обменные теории, принципиальная позиция которых предполагала перемещение исследовательских акцентов с об­щественных структур на общественные процессы, со схем и моделей — на динамические изменения, прослеживаемые на­шей мыслью по эмерджентным (неожиданно появляющимся) внешним признакам и символам.

Слово «регулирование» социологи указанных направлений, впрочем как и функционалисты, почти не употребляют, а по­рядок означает у них скорее регулярность развития социаль­ных институтов, чем упорядоченность самих общественных структур. Интеракционизм часто называют символическим вследствие непринятия им стабильной структуры в качестве предмета анализа, увлечения символической стороной дела и символами — сигналами процессов развития, которые нередко остаются нерасшифрованными. Общество движется по зако­нам взаимодействия между группами и индивидами, законы эти меняются вместе с самим движением. Процесс взаимодей­ствия представляет собой сдвиги в поведении, которые отвеча­ют взаимным ожиданиям (экспектациям), проистекающим из социальных ролей его участников. Будучи одной из ключевых категорий интеракционистских теорий, экспектация занимает место, явно принадлежащее регулятору. Индивиды, вступаю­щие во взаимодействие, оперируют прежде всего представле­ниями о собственном Я, образами и предметами, вводимыми в ситуацию либо изначально в ней присутствующими, но кон­кретная линия их поведения должна отвечать экспектациям, классу регуляторов, к которым принадлежат нормы и ценности. Здесь, как и в других социологических теориях, нормативная регуляция окружена плотным кольцом общественный факто­ров, упорядочивающих социальную организацию.

В социологических теориях обмена продолжена линия на преодоление схематизма и статичности концептуальных по­строений, относящихся к стратегиям упорядочения социаль­ных систем, регулированию общественных отношений. Прав­да, это не легко удается, поскольку возведение обмена в родо­вой тип общественного отношения и трактовка всех других социальных связей в качестве его видов уже таит в себе угрозу редукционизма. За ним стоит возможность невольной утраты целостного взгляда на социальную организацию, соблазн по­нимать общественные процессы скорее в экономических тер­минах, чем каких-либо иных. Центральной категорией теории обмена выступает взаимодействие, но оно определяется как поведение, посредством которого «люди обращают свои дея­тельности друг на друга с целью извлечь вознаграждение и из­бежать наказания»¹, т. е. как обмен, объектом которого может быть не только нечто материальное (деньги, вещи и т. п.), но и все, что представляет собой жизненную ценность, включая лю­бовь, уважение, одобрение, привязанность, уступки и прочие нематериальные блага.

Дж. Хоманс, видный представитель теории обмена, характе­ризовал всю человеческую деятельность как область поведе­ния, имеющего целью приобретение вознаграждений. Тем, ко­му казалось, что здесь имеет место неоправданное распростра­нение рыночной парадигмы на все общество, он упорно разъ­яснял: рынок не представляет собой какую-либо автономную область в сфере человеческого обмена, так как все ситуации взаимодействия предполагают индивидов, обменивающихся вознаграждениями (и наказаниями), стремящихся извлечь из этого пользу. В какой же роли выступают здесь социальные нормы? Они принадлежат к области средств реализации обме­на, получения вознаграждений. Нормы, утверждал Хоманс, есть вербальные утверждения, посредством которых люди уста­навливают, какие виды деятельности следует или не следует предпринимать в определенной ситуации. «Институты сущест­вуют и сохраняются вовсе не потому, что они закреплены в нормах... Они сохраняются потому, что предполагают награды, в конечном счете награды для индивидов. Общество вовсе не является вечным двигателем, вырабатывающим свое собствен­ное горючее. Оно не может поддерживать свое существование внушением молодежи иметь те, и только те блага, которое оно в состоянии обеспечить. Оно должно обеспечивать блага, кото­рые люди считают вознаграждающими не просто в силу того, что они совместно пользуются данной культурой, но потому что они являются людьми»^[172]. Подобно дорожным указателям, нормы расставляют стрелки на пути к вознаграждениям и пре­дупредительные знаки — на склонах, по которым люди обычно скатываются к наказаниям. Ценности и чувства в обменных отношениях выполняют важные функции, причем ценности характеризуют степень способности индивида удовлетворять потребности в обмене, а чувства показывают «внутреннее рас­положение» обменивающихся субъектов друг к другу.

Теории обмена в большей мере, чем другие социологические учения, склонны замечать, фиксировать и концептуализиро­вать то, что мы сегодня называем саморегулятивными процес­сами внутри общественной системы. Это лучше получается у социологов, которые исходят из ситуативного понимания об­менного отношения, приближенного к модели экономического обмена. Питер Блау, другой крупнейший представитель рас­сматриваемой теории, определял обмен как специфический тип ассоциации, включающий «действия, которые зависят от получаемых от других лиц вознаграждений и которые прекра­щаются при прекращении ожидания этих вознаграждений»^[173]. Хотя сам он не говорил об универсальности своего подхода, яс­но, что такое определение относится к большинству обменных ситуаций неэкономического характера. Факторами, определяю­щими динамику обменных отношений, являются особые прин­ципы или законы, за которыми стоят интересы экономическо­го человека (homo economicus). Один из таких законов гласит: «Чем большую выгоду человек ожидает от другого, осуществляя определенную деятельность, тем более вероятно, что он будет осуществлять эту деятельность»^[174]. В самом акте обмена выража­ется принцип взаимности, который сам по себе имманентен процессу обмена. При повторяющихся актах обмена он с тече­нием времени трансформируется в социальную норму взаимно­сти, нарушение которой вызывает негативные санкции, вклю­чая прекращение обмена между сторонами. Для характеристи­ки нормативно-ценностного аспекта обменных отношений как Хоманс, так и Блау прибегали к понятию распределительной (дистрибутивной) справедливости, которое обязано своим суще­ствованием в основном экономическому обмену и распределе­нию. Но Блау в этом направлении шел дальше, признавая нор­мативность принципов распределительной справедливости: «несмотря на то, что каждому человеку, безусловно, присуще чувство справедливости, пониманию им справедливости прида­ет специфическое содержание и значение система ценностей и норм, доминирующая в обществе»^[175]. Нормы справедливого об­мена возбуждают минимальные ожидания сторон относительно того, что они должны получить или дать в обменных отноше­ниях.

Из сказанного следует, что наиболее разработанной социо­логической теорией, проливающей свет на проблемы упорядо­чения общества средствами целенаправленного, рационального регулирования социальных отношений и структур, по всей ве­роятности, была и остается социология Парсонса. Интеракцио- низм, теории обмена, конфликтные и другие теории, которые тоже были позитивистскими, имели дело с реальным поведени­ем и действиями людей, все же не могли претендовать на созда­ние целостного образа социального порядка. Ограниченные специфическими требованиями методологического характера, которые не позволяли свободно действовать в исследователь­ском пространстве, но вынуждали социолога держаться ближе к так называемым центральным категориям (обмена, взаимо­действия, конфликта и т. д.), эти теории, кажется, не всегда претендовали на выработку общих представлений о социаль­ном порядке. Парсонс представлял социологию, которая была в полном смысле этого слова теоретической. Он сблизил в неко­торой степени социологические и этические позиции (это ведь «большой грех» с точки зрения позитивистской методологии), когда в структуре социального действия объединил фактиче­ские и нормативные элементы, выделил на институциональном уровне нормативные экспектации, показав их мотивационное значение. Он, наконец, высоко поднял планку использования нормативных методов, близко подошел к проблематике социо­логии права и социологии морали. «Уровень обобщенности нор­мативной системы, — писал он, — имеет первостепенное зна­чение для сочетания высокого уровня социальной интеграции с высокой адаптивностью в экономическом смысле и высокой эффективностью — в политическом»^[176].

Во всех высокоразвитых обществах, отмечал Парсонс, ос­новная часть нормативной системы имеет правовой статус, но юридические нормы не исчерпывают собой нормативного со­держания, широко действуют и неправовые нормы и санкции. Нормы, имеющие правовой статус, санкционируются не толь­ко правовыми, но и другими способами, а неправовые нормы иной раз принудительно проводятся в жизнь. Если добавить к этому мысль о том, что фактическая эффективность права за­висит от получаемой им моральной поддержки, от норматив­ных систем, которым, с точки зрения большинства людей, внутренне присуща справедливость^[177], — то перед нами, по сути, черновой вариант схемы действия нормативно-регулятивных систем общества. Однако основной вклад Парсонса и других социологов в изучение нормативных явлений связан с решени­ем проблемы социального порядка.

В восприятии многих социологов модель социальной систе­мы Парсонса быша выстроена для решения проблемы социаль­ного порядка, выражала его поиски рациональных способов упорядочения общества на базе эмпирических методов класси­ческой науки, защищаемых позитивизмом. Сам Парсонс исхо­дил из теории систем, уже тогда ставшей научной классикой: «Наиболее общее и фундаментальное свойство системы — это взаимозависимость ее частей или переменных. Эта взаимоза­висимость основывается на существовании определенных от­ношений между частями или переменными, что противопо­ложно случайной вариабельности. Другими словами, взаимоза­висимость — это порядок в отношениях между компонентами, входящими в систему. Этот порядок должен обладать тенден­цией к самосохранению, что наиболее обобщенным способом выражено в понятии равновесия»¹. Налицо классические пара­дигмы, лежащие в основе стратегии социального (и правового) регулирования — объективный, закономерный характер связи между элементами системы, преодоление хаотических, случай­ных движений, сохранение стабильности в условиях подвиж­ного равновесия и т. п. Кроме того, решение проблемы соци­ального порядка Парсонс последовательно связывает с сущест­вованием общих норм и ценностей, что, вообще говоря, можно считать бесспорным.

Модель социального порядка, которую предложил Парсонс, часто подвергается сомнению в социологической литературе на общем фоне снижающегося престижа методологических уста­новок, послуживших основой для ее разработки, а также усили­вающейся критики позитивизма, структурализма, функциона­лизма. Выдвигаются альтернативные решения проблем, причем некоторые из них менее приемлемы и просто неудачны. Для на­шей темы не безразличны, например, разногласия между функ- ционалистской и феноменологической социологией (Г. Гар- финкель и др.) по проблеме социального порядка. В полемике с функционалистами феноменологическая социология оспари­вает, прежде всего, объективность и закономерность общества и его структур, а веру в фактическое существование социального порядка объявляет иллюзорной. Все, что упорядочено в мире, не выходит за пределы опыта человека и его понимания вещей. «Социальный порядок с этой точки зрения оказывается продук­том деятельности описания и объяснения, не имеющим незави­симого существования вне этой деятельности»^[178].

Схему, в соответствии с которой социальный порядок есть нечто внешнее, созданное взаимоотношениями между такими внешними факторами, как общие нормы и ценности, следует отвергнуть как устаревшую и позитивистскую, потому что не­определенность понятия «общие нормы и ценности» в тради­ционной социологии приводит к тому, что требующие объяс­нения процессы положены в основу самого данного объясне­ния. Не нормы и ценности как внешние факторы лежат в основе взаимодействия, а типизированные концепции, ориен­тации индивидов по отношению к их среде, короче говоря, взаимное понимание ситуации действующими индивидами.

Понимание — важнейшая категория феноменологической социологии — не избавлено от случайностей и ошибочных эле­ментов, ибо индивид конструирует свое повседневное поведе­ние «методом проб и ошибок». Нормы в качестве формальных правил реализуются «только посредством постоянной интер­претации их смысла в контекстах обыденного принятия реше­ний». Более важными, чем формальные правила, являются про­цедуры, посредством которых индивиды показывают, что их действия соответствуют правилам и потому могут считаться ра­зумными. «Социальные значения и социальный порядок, кото­рый они создают, являются, следовательно, результатом совме­стной деятельности участников в ситуациях взаимодействия»^[179].

Получается, что порядок есть продукт понимания и интер­претации, мыслительной деятельности, причем невысокого уровня (практических теорий, рабочих понятий, обыденных представлений). Отсюда все несовершенства порядка. Для его характеристики феноменологическая социология использует два определения: «эмерджентный» и «конвенциональный». Первый из них означает непредвиденность, непредсказуемость, появление социального порядка в образе неожиданном для тех, кто старался рационально его организовать, планировать, про­граммировать, надеялся аккуратно перенести, имплантировать нынешние социальные структуры в будущий порядок вещей. Как бы ни пытались люди создать образ будущего порядка, ка­кие бы усилия они ни прилагали для его реализации, в итоге получится то, что получится; в нем всегда будет нечто новое, чего человек не предполагал и, возможно, не желал. В развитии социального порядка, как его понимают и объясняют люди, никогда нельзя поставить точку. Он постоянно возникает зано­во, он — развивающийся процесс, а не застывшая структура. Здесь поставлены проблемы, которыми занимается сегодня си­нергетика, а именно — проблемы динамизма социальной эво­люции, преходящего значения внешних структур, нелинейного развития, обратимости и необратимости социальных процессов во времени. Феноменологическая социология ничего принци­пиально нового к синергетической постановке соответствую­щих вопросов не добавляет, но нужно учесть, что данное на­правление в социологии складывалось во времена, когда синер- гетические исследования не были столь развернутыми, как в наши дни.

Основанием для утверждения конвенционального характера социального порядка служит вытекающая из природы челове­ческого взаимодействия необходимость согласовывать позиции и процедуры, которым приписывается регулятивное значение наряду или вместо общих норм и ценностей. В ходе разверты­вания социальных ситуаций люди сами интерпретируют дос­тавшиеся им роли, понимают и уточняют смысл собственных действий в постоянном диалоге и сотрудничестве с другими участвующими в ситуации индивидами. «Во многих отношени­ях это конвенциональный порядок, в котором определения си­туаций возникают в ходе взаимного соглашения и уточнения точек зрения участников»¹. В отличие от контрактуалистских теорий, где общественный договор выступает в качестве нор­мативного общественного института, пребывающего в более или менее стабильном состоянии, конвенция в данном случае есть не что иное, как получение индивидом согласия от других на поступок в собственном его понимании и исполнении. Та­кое согласие не может быть дано заранее и установлено в нор­мативном порядке, оно связано с пониманием смысла собст­венного действия в данной ситуации и данное время. В сущно­сти, сама ситуация жестко привязана ко времени, существует ad hoc, «на данный случай». Завтра будет другая ситуация, ко­торая потребует новых решений и пониманий, взаимных со­глашений на других основаниях. Положения феноменологиче­ской социологии относительно эмерджентности и конвенцио- нальности социального порядка, так же как и некоторые другие ее выводы, привели к пересмотру традиционных подхо­дов к изучению социального порядка, оставив за ним место центральной проблемы социологических исследований. Прав­да, новая формула «социальный порядок — это созидаемый, а не просто изначально данный порядок»^[180] опять-таки восходит к синергетической парадигме.

Можно было бы продолжить анализ социологических тео­рий, пытающихся внести ясность в процессы упорядочения поведенческих структур общества, но мы, ограничившись наи­более известными теориями и именами, позволим себе выска­зать некоторые суждения по поводу общего уровня разработки проблем социального регулирования общественных отношений в современных социальных науках, прежде всего в социологии. Наиболее интересным звеном соответствующей проблематики являются дифференциация системы социального регулирова­ния по его направлениям и видам, выявление специфики этих видов, в особенности видов нормативного регулирования, и, самое главное, состыковка относящихся к ним линий, слияние потоков, реальных сил и потенциальных энергий в огромном человеческом пространстве, в миропорядке. Отсюда и возника­ют основные разочарования в современной науке, которая на теоретическом уровне доказывает, что мир сложен, не урегули­рован, с величайшим трудом поддается управлению. Синерге- тические «откровения» о том, что мир намного более сложен и неопределен, чем ученые до сих пор себе представляли, лишь подливают масло в огонь.

Число скептиков повсюду возрастает, так же как и сомнений в достижимости высокой организованности и порядка средства­ми, доступными современному человечеству. Однако не менее известно, что люди могут организовать свои отношения, когда этого желают, когда предусмотрительно и вовремя создают со­действующие этому факторы, устраняют все, что им мешает. Успех — все равно, большой или малый — зависит от опыта и умения разумно устраивать общественные дела, управлять об­ществом, регулировать его. Какая общественная наука может сегодня взять на себя задачу и, стало быть, ответственность за изучение сферы социального регулирования в целом? Скорее всего социология. Ведь еще М. М. Ковалевский определял ее как «науку о порядке и прогрессе человеческих обществ»¹. Как мы видим, основные усилия социологов в ХХ в., главные их споры и поиски решения трудных проблем сосредоточивались вокруг организации общественной системы во всех ее жизненно важных аспектах и проявлениях. Но разве не тем же самым за­нимаются другие известные нам социальные науки?

Общество как организация и как организм, имеющий свою природу, действительно, является объектом изучения каждой науки, даже физики, математики, астрономии, куда человек допущен по крайней мере в качестве наблюдателя за природ­ными процессами, затем — исследователя, манипулятора и, ес­ли удается, активного деятеля-изобретателя, который стремит­ся, скажем, подчинить энергию ядерной реакции человеческим целям, «поставить атом на службу миру». Суть культурного «триумфа» человечества в том, что человек становится не толь­ко организатором собственно общественных отношений, но и устроителем социальных структур, находящихся в связке с природными процессами, что предполагает его вторжение в природную среду. А оно может быть конструктивным или де­структивным, удачным или неудачным. Уже это свидетельству­ет об исключительно важной роли современных средств орга­низации и регулирования, в выработке которых должны при­нимать участие все общественные науки.

Социология, исходя из присущих ей методов и задач, рас­сматривает процесс упорядочения социальных структур как сплошной поток действия разнообразных регулятивных факто­ров, среди которыгх отмечается (и то далеко не всеми авторами) роль общих норм и ценностей. Такой подход и его результаты, очевидно, устраивают социологию, отвечающую за широкий круг проблем организации социального порядка, но оставляет не вполне удовлетворенными, скажем, этику и юриспруден­цию, объект изучения которых составляют специальные виды нормативного регулирования. В социологических исследовани­ях они ищут ответы на вопросы о том, как сочетаются в сфере социального регулирования ненормативные и нормативные факторы, какие варианты их связи являются наиболее успеш­ными. На уровне факторного регулирования не представляется возможным подвергнуть анализу все относящиеся к нему регу­ляторы. Для дальнейшего рассмотрения мы выбираем наиболее репрезентативные из них — интересы, за которыми стоит ряд таких мотивационных факторов, как потребность, воление, же­лание, стремление, намерение, эмоциональное состояние и эмоция, и институты, культурно-исторические явления слож­ного типа, представляющие собой комплекс разнообразных элементов. Интерес есть типичный и, пожалуй, самый сильный ненормативный регулятор, он — факт, показывающий направ­ление и заряд человеческой энергии, которая упорно ищет и находит для себя норму или правило. В сфере права интерес может подвергнуться институционализации, приобрести неко­торые нормативные качества, но об этом речь пойдет ниже.