3. Институциональное регулирование общественных отношений 3.1. Формирование социальных и юридических институтов

Выше, рассматривая процессы социального регулирования, осуществляемого посредством интересов, нам пришлось, пови­нуясь логике изложения, основательно входить в институцио­нальную проблематику.

Среди группы регулятивных факторов, о которых идет речь, наиболее представительным и емким выступает социальный ин­ститут, в тесной связи с которым осуществляют свои регуля­тивные функции социальные организации, социальные роли, соци­альные статусы (позиции). В любом обществе, независимо от степени его сложности и типа, развивается сеть институтов, на которые ложится основная работа по организации социального порядка, привидению общественных структур и функций в со­стояние определенного единства, и, не в последнюю очередь, «инструктированию» субъектов деятельности, как они должны вести себя в тех или иных ситуациях.

Социальный институт в соответствии с изначальным смыс­лом этого слова в латинском языке ^шШиШш — установление, устройство, учреждение) означает некую сознательно сконст­руированную людьми устойчивую структуру, культурный арте­факт и позитивное установление, развернутые в сторону регу­ляции и упорядочения массивов человеческого поведения. В отличие от интереса, принадлежащего так или иначе к миру объективно возникающих, но преходящих фактов, несущих в себе собственное оправдание, институт создается людьми в ус­ловиях плюрализма социальных интересов и в расчете на опре­деленную, сознательно принятую цель. Основания, по кото­рым он может быть оправдан, лежат вне его, они должны существовать в действительности и быть подтверждены в про­цессе борьбы интересов, столкновения противоречивых мне­ний и оценок. Это придает особую сложность проблеме леги­тимации социальных институтов в современном обществе, где слишком часто встает вопрос о недостатке и слабости такой легитимации. Отметим далее, что интерес есть ненормативный регулятор, в своем первозданном виде это просто социальный факт и не более того.

Оставим пока в стороне сугубо юридические институты и обратим внимание на то, что в структурном составе институтов экономики, политики, культуры и т. п. присутствуют, помимо нормативных, множество организационных, персональных, материально-технических элементов. Институт — созданная на нормативной основе многоликая социальная структура, спо­собная выступать в различном формате, объединять своим дей­ствием все или почти все общество либо государство. Часто институтами называют предпринимательство, политическую систему общества, федерацию как форму государственного устройства, право в целом, да и само государство. Они и в самом деле демонстрируют определенные институционные свойства, проецируемые на массовые отношения, объем кото­рых трудно себе вообразить. Вместе с тем институты действуют и на микросоциальном уровне, охватывают относительно уз­кий круг лиц, например брачный контракт между мужчиной и женщиной, доверенность, поручительство в гражданском праве и т. п. Мир социальных институтов (или институцио­нальная сфера общества) необычайно широк и разнообразен. По мере интеграции общества и усложнения его структур ме­няется соотношение между институтами, четко выражающими специфику той или иной сферы общественной жизни (инсти­туты экономические, политические, юридические, культурные, идеологические и т. д.), и многопрофильными институтами (социально-политическими, экономико-правовыми, полити­ко-правовыми, морально-политическими и проч.), причем ме­няется в пользу последних. Это ведет к качественному измене­нию процессов социального регулирования посредством ин­ститутов, переосмыслению роли нормативных начал в жизни общества.

Социальный порядок, на который направлены все виды и формы общественного регулирования, включая социально ориентированные формы психической регуляции человеческо­го поведения, представляет собой совокупность институциона­лизированных структур, т. е. систему институтов, организован­ных на нормативной базе.

По мере растущего понимания роли институтов в строи­тельстве и реформировании общества складывается в рамках отдельных общественных наук институциональный подход к изучаемой действительности, но он не стал еще по-настояще­му междисциплинарным. По своему значению для построения общества и государства институты могут быть как крупными строительными блоками, так и «кирпичиками», необходимыми при создании сложных структур. Но эти образные выражения, допустимые в качестве метафор, не должны заслонять пове­денческие и нормативные характеристики социальных инсти­тутов. Для нас они интересны, прежде всего, как регуляторы, действующие в нормативном контексте, поэтому в определе­ниях института, разработанных в рамках различных общест­венных наук, мы ищем этот контекст и соответствующие ему элементы. Конечно, в первую очередь речь идет о социологи­ческой науке, на которую, по логике вещей, падает задача вы­работки основ междисциплинарного институционального под­хода.

«Открытие» категории института в социологической науке произошло в XIX в., когда сама эта наука быша еще очень молодой. Позади уже остались буржуазные революции, покон­чившие с засильем политического абсолютизма и клерикализ­ма, настало время свободного капиталистического рынка, на­учно-технических усовершенствований и индустриального раз­вития общества в условиях растущей урбанизации, появления и укрепления национальных государств в Европе. Социальный порядок, для интерпретации которого раньше использовались теологические понятия («закон» или «воля Бога») либо полу­мистические, полуромантические категории типа «культурная сила», «дух народа», «национальная традиция» и т. п., требовал теперь нового понимания и объяснения. Рационально-техни­ческая реальность уже не принимала старых метафизических и романтических схем. Тогда появилась социологическая форму­ла социального порядка, показывающая, что общество разви­вает представления о своей рациональности в терминах его ин­ституциональной системы, «институты стали субстанциальным фокусом организационной теории»^[260]. Это означало, что наука об обществе получила мощное концептуальное средство для продвижения идеи порядка в усложняющихся исторических обстоятельствах.

В первичных оценках и определениях присутствовало ощу­щение больших перспектив, сознавалось значение институцио­нальной проблематики. Не случайно Э. Дюркгейм, основатель крупной социологической школы в Европе, писал: «Можно назвать институтом все верования, все поведения, установ­ленные группой. Социологию тогда можно определить как науку об институтах, их генезисе и функционировании»^[261]. Включение категории института в понятийный аппарат социо­логической науки быио вызвано, как часто утверждают, влия­нием юридической методологии на обществоведение в целом и социологию в частности. В данном случае мы имеем яркий по­ложительный пример этого влияния. «Очевидно, — отмечал Парсонс, — что во всей современной культуре, так же как и в других культурах, интеллектуальные традиции права — самые древние и великие...

В самой юриспруденции понятие института является резуль­татом исторической эволюции термина ішШиІіо, означавшего в Древнем Риме особую форму сочинения юристов, в котором применительно к отдельному предмету в системном порядке из­лагались все установления относительно данного предмета — нормы, собранные из различных источников права, судебные прецеденты, основополагающие мнения и комментарии юри­стов. В институциях содержался краткий учебный и справочный материал, рассчитанный на дилетанта, ученика, приступающего к изучению права, поэтому от составителей требовались яс­ность, сосредоточенность на самом главном, существенном. В римском обществе, как свидетельствуют историки, было не­мало институций — учебников, написанных видными юриста­ми, но в целостном виде до нашего времени дошли только зна­менитые «Институции Гая», которые, пройдя через кодифика­цию Юстиниана (Византия, VI в.), были сохранены в качестве учебника для молодых юристов.

Помимо этой широко известной стороны дела существует и другая, на которую обращают внимание далеко не все истори­ки римского права. Дело в том, что за два-полтора столетия до нашей эры в Риме возникают предпосылки для понимания ин­ститута как структурного элемента самой нормативно-право­вой системы, т. е. современного понимания юридического ин­ститута. В качестве примера возьмем ішШиІіо Иеге^, институт наследника, регулирующий права индивида в качестве завеща­теля своего имущества. Если лицо, оставляющее свое имущест­во основному наследнику, вместе с тем желает произвести вы­дачи из наследственной массы и другим лицам, оно должно в своем завещании назвать имя законного наследника. При не­выполнении данного требования все другие выдачи, оговорен­ные в завещании, признавались по римскому праву незакон­ными^[263].

Комплекс нормативных требований к составителю завеща­ния, нормы, регулирующие отношения между наследодателем и наследниками — это и есть юридический институт в его со­временном понимании. Можно лишь предполагать, почему этот комплекс норм древние римляне впервые выделили и на­звали институтом: прежняя практика наследования по завеща­нию (1е81ашеп1иш), основанная на отказах (1е§а1а), видимо, на­столько глубоко вошла в противоречие с добрыми нравами и развитием брачно-семейных отношений, что понадобилось в демонстративной форме защитить интересы законных наслед­ников, каковыми во все времена выступали супруги, дети, ро­дители. С тех пор институт воспринимается юридическим соз­нанием как позитивное, нормативное, императивное явление, которое накладывается на практику правовых отношений с це­лью подчинить ее норме, исправить ошибочное регулирование и ввести новое, правильное.

Теоретическое осмысление проблем, связанных с институ­циональной структурой права, начинается с XIX в. В разверну­той форме юридический институциональный подход уже при­сутствовал в известном сочинении Иеринга «Дух римского права». Как и многие юристы, он рассматривал норму в струк­турном плане как первичную «клеточку» права, способную действовать лишь в тесной связи с другими нормами, близки­ми ей по предмету регулирования. По Иерингу, системообра­зующей единицей права выступает институт. Это положение принято юридической наукой и не подвергается ревизии. Юридические институты являются чем-то вроде костяка пра­вовой системы, к которому крепится весь ее материал, состоя­щий из юридических норм. Достаточно широко применялся институциональный анализ в германском пандектном праве, русской дореволюционной юриспруденции. Ф. Регельсбергер определял институт как составную часть правопорядка, кото­рая в отличие от правового отношения характеризуется ста­бильностью и предметностью^[264]. Весьма своеобразную концеп­цию юридического института в середине XIX в. отстаивал рус­ский ученый Муромцев, рассматривавший данную категорию прежде всего сквозь призму прав в составе отношений, т. е., говоря современным юридическим языком, субъективных прав. Представляя собой совокупность прав, институты обра­зуют правовой порядок. Последний состоит из ряда правовых институтов, а также из более или менее разрозненных и не­многочисленных отношений, не сложившихся еще в новые ин­ституты либо существующих в виде остатка от распавшихся старых институтов^[265].

В советской правовой науке сложилась традиция, согласно которой юридический институт рассматривается как структур­ный элемент системы права, включенный, в свою очередь, в со­став правовых отраслей и подотраслей. Забегая несколько впе­ред, скажем, что это обстоятельство законсервировало про­блему юридических институтов на уровне формального и структурного анализа, затруднило в определенной степени изу­чение свойств и возможностей институтов в качестве непо­средственных регуляторов общественных отношений. Что же касается определений юридического института, то, несмотря на их многочисленность, они не отличаются разнообразием. Обычно под правовыми институтами понимают совокупность «правовых норм, регулирующих какие-либо однородные обще­ственные отношения, связанные между собой в качестве обо­собленной группы»^[266]. В некоторых дефинициях акцентируется системный характер данного понятия: «группу юридических норм, регулирующих в пределах отрасли права отдельный под­вид общественных отношений, теория называет правовым ин­ститутом»^[267]. Определения юридического института, которые сформулированы разными авторами совсем недавно, имеют ту же тональность и содержат в принципе те же элементы: речь идет о сравнительно небольшой, обособленной, устойчивой группе норм, регулирующих определенную разновидность об­щественных отношений, связанных между собой предметно- функциональными связями, отличающихся качественным един­ством и т. п.^[268]

Нет необходимости приводить другие подобные определе­ния, поскольку все они, включая последние по времени, фик­сируют, в сущности, одни и те же узловые моменты: а) указа­ние на группу (комплекс, набор, совокупность) юридических норм, связанных между собой предметом регулирования; б) оп­ределение, согласно которому данный предмет состоит из не­коего множества близких, схожих, однородных, сопоставимых и сравнимых общественных отношений, способных составлять определенное обособленное единство; в) признание того, что группа норм, образующих юридический институт, оказывает аккордное регулятивное воздействие на общественные отноше­ния, т. е. нормы права действуют не поодиночке, не выбороч­но, не в случайном сочетании, а вместе и совокупно в составе правового института. Подобно тому, как одна ласточка не дела­ет погоды, одна юридическая норма не создает правовой ситуа­ции. Собственно говоря, правоприменитель при рассмотрении споров и вынесении юридических решений имеет дело не с от­дельными нормами, а с их совокупностями, нормативными об­разованиями, логически построенными по предметному прин­ципу, имеющими более или менее четко очерченные границы. Это и есть институты; насколько они организованы и рацио­нальны, зависит от субъектов правотворчества, от качественно­го уровня процессов институционализации, о которой пойдет речь ниже.

Таким образом, нормативное правовое регулирование ока­зывается вместе с тем институциональным правовым регулирова­нием. Институт как регулятор несет в себе гораздо большую мощность, чем отдельная правовая норма или простая сумма норм. Но дело не только в этом; институты позволяют органи­зовывать регулирование на более высоком качественном уров­не, чем это возможно при многих других видах факторного и нормативного регулирования. На данном уровне можно доби­ваться относительно низкого удельного веса элементов саморе­гуляции и стихийныгх (спонтанных) регулятивных эффектов (последние в идеале должны быть равны нулю), так как основ­ная роль отведена рациональным началам. Здесь в принципе нет места и для субъективизма, поскольку институты не явля­ются произвольным построением, они не выдумываются, не создаются воображением творца.

Как уже отмечалось, юридические институты, так же как социальные, экономические и другие, создаются с расчетом на определенный предмет, субстратом которого являются общест­венные отношения, демонстрирующие близость, схожесть, по­добие, однородность, т. е. свойства, позволяющие отобрать их и объединить в одну группу. Это верно, что создатель институ­та, в данном случае субъект правотворчества, непосредственно работает с объективным социальным материалом — общест­венными отношениями в том виде, в каком они даны ему в ре­альности. Но если в процессе институционализации он нахо­дит, что некоторые общественные отношения близки, сходны, однородны, что на их основе может быть сконструирован предмет регулирования (предмет института), то он, по крайней мере, обязан отдавать себе отчет, в чем близки, схожи и одно­родны эти общественные отношения. У него должен быть оп­ределенный критерий, позволяющий сближать или отдалять, уподоблять или отличать один род явлений от другого. Приня­тие критерия или критериев есть, по всей видимости, акт субъективного решения создателя института, в котором реали­зуются его представления о том, что есть и должно быть, о су­щем и должном в общественном развитии, т. е. представления, вырабатываемые нормативным сознанием общества. Создавая юридические нормы и институты, законодатель выступает как творец, утверждающий должное, продвигающий социальные идеалы и ценности, поддерживающий стратегические целевые установки общества, которые вследствие своей фундаменталь­ности и долговременности приобретают ценностный характер.

Несомненно и то, что строительство юридических институ­тов осуществляется на платформе социальных интересов, собст­венная регулятивная сила которых, как мы уже отмечали, час­то бывает недостаточной для достижения целей действия, отве­чающих данному интересу. Поэтому носитель интересов постоянно ищет способы придать им наибольшую степень им­перативности. Самая оптимальная для него перспектива состо­ит в том, чтобы включить имманентные требования, присущие интересу, в общеобязательные требования юридической нор­мы, а тем самым и правового института. Вопрос о том, как осуществляется институционализация интересов, анализиро­вался нами выше, но еще раз подчеркнем: интерес, сам по себе ненормативный фактор, в итоге всех операций не превращает­ся в норму, однако юридическая норма начинает требовать то­го, чего требует интерес, удостоившийся нормативного при­знания, пусть даже во всеобщей, типизированной форме. На­конец, интерес может выступать и на самом деле выступает в качестве критерия подбора близких и сходных общественных отношений, способных составить предмет юридического ин­ститута. Временами связь интересов и институтов лежит на по­верхности; например, юридические институты защиты прав предпринимателей, потребителей, вкладчиков и акционеров целиком основаны на балансе социальных интересов. Послед­ние, как известно, обладают свойством объединять и разъеди­нять людей, интегрировать и дезинтегрировать социальные общности. Исходя из определенных социальных интересов, можно решать, какие общественные отношения близки и сход­ны, могут стать предметом того или иного института, а какие настолько далеки и разнородны, что их необходимо регулиро­вать раздельно.

Юридическая институционализация дает возможность сис­тематизировать и группировать общественные отношения по разным критериям, предварительно упорядочивать их в отно­шении норм, ценностей, интересов, целей и задач общества и государства. Выбор адекватных критериев, умение сочетать их в оптимальном варианте становятся здесь делом исключитель­ной важности и ответственности. Обычно удачными призна­ются те институты, которые удовлетворительно служат некото­рым идеалам, ценностям и вместе с тем практическим потреб­ностям и интересам. Если же практика создания юридических институтов завышает значение одних критериев за счет других, она заведомо ущербна. Нельзя создавать юридические инсти­туты, направленные, скажем, только на ценности или только на интересы. Преувеличенно ценностные, идеологизирован­ные институты на практике плохо работают или вовсе не рабо­тают, но еще хуже бывает, когда они созданы под определен­ный интерес и сразу видно, кому они выгодны. Как правило, такие институты пристрастны, несправедливы, вызывают кри­тику и возмущение в обществе.

Проблема связи интересов с юридическими институтами изучена в настоящее время слабо, хотя ее большое значение очевидно и подтверждается практикой. Нашему поколению людей известно, что советское право подчеркнуто прокламиро­валось как система норм и институтов, призванная служить трудящимся классам, защищать права и законные интересы человека труда. Позднейшие критики советского общественно­го строя не захотели увидеть в этом ничего, кроме идеологиче­ских претензий, пустых деклараций, «безответственной патер­налистской демагогии». Не будем сейчас разбираться в том, насколько корректной является такая позиция, но справедли­вости ради отметим, что конституционные и законодательные положения, закреплявшие приоритеты интересов трудящихся в советском обществе, не были пустыми словами. Они достаточ­но четко выражались в системе и структуре юридических ин­ститутов того времени. В первые десятилетия советской власти были установлены институциональные преимущества и льготы для выходцев из низших классов, рабочих и крестьян, в части учебы и карьеры. Эти спорные с точки зрения принципа рав­ноправия институты явились справедливой по форме компен­сацией низам за многовековое отсутствие шансов подняться вверх по социальной лестнице, а в плане интересов общества и государства они способствовали быстрому решению кадровых проблем, отбору талантливых людей из народа для народного хозяйства. Открыто и целенаправленно на интересы трудящих­ся работали с разной степенью успеха почти все институты со­ветского права.

При конструировании институтов, предназначенных регу­лировать конфликты между участниками будущих правоотно­шений, определенно чувствуется невысказанная в тексте зако­на, но вполне уловимая опытными людьми «симпатия законо­дателя» к одной из сторон. Она выражается в мелких процедурных деталях, создании неких препятствий для одних, небольших послаблений для других, но в некоторых случаях при внимательном чтении закона, толковании его текста уже видно, «на чьей стороне законодатель». Этот общий психоло­гический настрой может передаваться правоприменителю, че­рез него воздействовать на юридическую практику. Так, в со­ветское время юридический институт увольнения работника с предприятия по инициативе работодателя (администрации) быш явно продиктован заботой законодателя о недопущении произвольного обращения с работником со стороны админист­рации. Сама процедура увольнения предполагала условия (уча­стие профсоюзов, рассмотрение дела на комиссии по трудовым спорам, право работника обратиться в суд), которые если не исключали, то сводили к минимуму незаконные действия на­чальства; ему бышо совсем не просто «взять и выгнать человека с работы». Сегодня процедура увольнения существенно упро­стилась, да и сам этот институт российского трудового права сконструирован с расчетом на другие ценности и интересы. «Симпатии законодателя» переместились в сторону работода­теля, хотя внешне это никак не подчеркивается. Предпочтени­ем пользуется частнопредпринимательский интерес, юридиче­ски трудно защитить работника от увольнения, если он по ка­кой-либо причине не устраивает работодателя. Хозяину достаточно сказать: «Вы уволены», чтобы вопрос мог считаться предрешенным. Он заведомо прав, когда избавляется от работ­ника, который ему не нравится, — не важно, по каким основа­ниям. «Это ведь просто и разумно, не правда ли?» — говорят в таких случаях «здравомыслящие» люди. Такая позиция заметно влияет на трудовое законодательство в условиях капиталисти­ческого рынка.

Итак, если посмотреть, чего добилась в области институцио­нальных исследований юридическая наука, независимо от со­трудничества с другими общественными науками и до начала этого сотрудничества, то результаты оказываются не столь уж малыми. Социология вывела понятие «институт» за пределы юриспруденции, сохранив за ним фундаментальные качества, которые раньше казались чисто юридическими. Это, прежде всего, позитивность и нормативность, причем позитивность оз­начает, что это явление реально, чуждо метафизике, установле­но с помощью рациональных средств и процедур, дано в раз­личных измерениях и аспектах, как структура и как форма об­щественной деятельности. Как бы то ни быио, но юристы первыми сказали, что институт — сознательно сконструирован­ный феномен, форма координации человеческой деятельности, они продолжают утверждать, будучи по-своему правыми, что он является продуктом творения законодателя. Надо полагать, что позитивность институтов привлекла внимание к ним со­циологов в самом начале освоения данной темы. Американ­ский социолог Дж. Г. Мид писал: «Итак, социальные институ­ты представляют собой организованные формы групповой или социальной активности — формы, организованные таким обра­зом, что отдельные члены общества могут действовать адекват­но и социально, исходя из установок других по отношению к их деятельности...»^[269] По сути, ту же мысль высказывал и Парсонс: «Институциональная структура в действительности является не чем иным, как довольно стабильным способом организации че­ловеческой деятельности и мотивационных факторов, на кото­рых она основывается»^[270].

Позитивные качества института идут от его предмета, спо­собного быть внешним ориентиром для людей, которые устраи­вают свою социальную среду, используя все связанные с орга­низационной деятельностью возможности, минуя возникающие при этом трудности и опасности. Как и все структурированные явления, институты могут складываться и раскладываться на части (подинституты), составлять комбинации, терять некото­рые качества в процессе одних трансформаций, но зато в других приобретать новые свойства, заметные прежде всего при функ­циональном подходе. Стоит развернуть институт в сторону оп­ределенных обстоятельств, как его прежде казавшиеся второ­степенными функции становятся основными, а центральные элементы отодвигаются на периферию. Образцы юридических институтов весьма показательны в плане почти безграничных возможностей членения, вычленения, дифференциации их на части, каждую из которых можно рассматривать как отдельный институт. В праве существует некоторая генеральная схема, предполагающая взаимодействие между людьми в форме согла­шения двух сторон, направленного на определенный предмет. Это юридический договор, который подразделяется на граж­данско-правовой, публично-правовой, международный, адми­нистративный, коллективный договор, трудовой, служебный, брачный контракт и т. д. Каждый вид договора (контракта) представляет собой крупное институциональное образование, внутри и вблизи которого выделяются юридические институты среднего и мелкого формата, находящиеся между собой в отно­шениях координации и субординации. Знания, полученные по­средством анализа связей между ними, составляют основное со­держание отраслевых юридических дисциплин.

Более наглядно юридический опыт выразился в социологи­ческих представлениях относительно нормативности социаль­ных институтов. Как известно, право — не единственное нор­мативное явление в обществе, но исторически сложилось так, что оно в течение длительного времени вырабатывало и испы­тывало многие ключевые понятия, относящиеся к норматив­ной стороне общественной жизни. В области повседневных че­ловеческих отношений норма нередко отождествлялась с пра­вовой нормой, а нормативные требования — с правовыми требованиями. Из всех возможностей настаивать на чем-либо люди предпочитали возможность действовать «по праву». От тех, кто начинал свою речь со слов «норма» и «нормативное», ожидали, что они будут говорить о праве. Как бы то ни было, но присутствующий в обществе нормативный элемент достига­ет в правовой сфере, если не высшего, то самого яркого своего выражения. По словам Парсонса, «в резко дифференцирован­ных обществах право выступает как наиболее конкретный и формализованный аспект нормативного компонента, являю­щегося решающим в социетальной интеграции. Оно находится в основании социального «порядка», главным образом, не в смысле подавления «беспорядка», а в смысле регулирования и регламентирования экспектаций в социальном взаимодейст­вии»^[271]. Примечательно, что некоторые определения социальных институтов у Парсонса поразительно совпадают с тем, что час­то говорят юристы о правовых институтах: «Это нормативные модели, которые определяют, что в данном обществе считается должным, законным или ожидаемым образом действия или со­циального взаимоотношения»^[272].

Юриспруденция раньше других наук столкнулась с институ­циональными феноменами, добросовестно прошла свое по­прище, познавая их в качестве регулятивно-упорядочивающих факторов, но мир социальных институтов, глубокий и разно­сторонний, воплощающий социальный порядок, представился взору ученых благодаря социологическим методам исследова­ния и социологическим теориям.

Из суммы институтов складывается правопорядок — так ду­мали многие юристы прошлого. Социальные институты есть слагаемые социального порядка — так полагают некоторые со­временные социологи. Институты и институциональные схе­мы, по мысли Парсонса, это главный аспект социальной структуры в самом общем ее понимании: «институциональные модели представляют собой часть социальной структуры, ибо, поскольку такие модели успешно институционализированы, социальное действие перестает быть беспорядочным»^[273].

Наличие нормативного элемента в большинстве социологи­ческих определений общественного института является сего­дня обязательным, но не единственным и не всегда ведущим. Социологический подход зачастую представляет собой конст­рукцию института, состоящую из отдельных частей: опреде­ленная структура поведения, формальная либо неформальная, и соответствующая ей совокупность норм, правил поведения. Последний момент, безусловно, сближает и роднит социологи­ческое и юридическое понимание институтов (институций). Нередко институт понимают как деятельностный комплекс, притягивающий к себе нормы, идеи и даже социальные роли. Говорят, что каждый вид деятельности окружен «созвездием» норм, ролей, технологий и верований. Соответствующие этой деятельности практика, инструменты и ценности являются не только установленными, т. е. институционными, но и относи­тельно зафиксированными, т. е. институционализированными. В таком случае социальные институты определяются как свя­занные с основной деятельностью более или менее постоянные конфигурации норм, ролей, технологий и верований. «Наши экономические институты, например, включают множество работающих ролей, нормы, контролирующие отношения меж­ду деятелями и контролерами, ценности успеха, провала и про­гресса, многочисленные и сложнейшие технологии»^[274].

Мы видим, что в элементный состав института социологи помимо социальных норм и правил включают множество дру­гих явлений гетерогенного характера: организационные струк­туры, функции, социальные статусы и роли, ценности и идеалы, культурные образцы и типы мышления, принципы, реальные и идеальные модели поведения, формальные и неформальные ус­тановки, регулирующие деятельность людей. Во всех случаях речь идет об устойчивых социальные образованиях, структурах, осуществляющих коммуникативные и интегративные функции в сфере взаимодействий социальных субъектов (индивидов, коллективов, организаций) в целях рационализации, усиления надежности и предсказуемости социальных процессов. Не слу­чайно, институциональный подход получил наиболее серьезную разработку в тех направлениях социологической мысли, кото­рые объединяются общим названием — структурный функцио­нализм.

Постановка институциональные проблем в социологии по­требовала невиданного расширения фронта социологических исследований, вовлечения в орбиту научного анализа целого «созвездия» категорий, выражающих и окружающих смысл от­дельные видов человеческой деятельности. Институты предста­вились познающему разуму в одной связке с нормами, ценно­стями, статусами, ролями, технологиями, верованиями, экс- пектациями, санкциями и другими факторами, имеющими отношение к социальному регулированию, т. е. организации общественного порядка в широком смысле слова. Понятие ин­ститута во многих социологических теориях выполняет функ­ции интегратора всех или некоторой части указанных факто­ров, через него, по крайней мере, осмысливается их значение в регулятивных системах. Возьмем для примера одно из опреде­лений в российской социологической литературе: «Институт — устойчивый комплекс норм, правил, символов, регулирующих различные сферы человеческой жизнедеятельности и органи­зующих их в систему ролей и статусов, с помощью которых удовлетворяются основные жизненные и социальные потреб­ности»^[275]. Подчеркнутая здесь связь института с системой ролей и статусов, которая, видимо, недостаточно изучена социолога­ми, открывает для юриспруденции возможность посмотреть на многие проблемы правового нормативного регулирования под новым углом зрения. Прежде чем подступиться к данной сис­теме, нужно иметь общее представление о том, каким образом статусы и роли получают институциональное значение, приоб­ретают вместе с ним регулятивные функции. Можно бышо бы специально говорить о статусах и ролях, но в таком же поло­жении находятся и многие другие перечисленные выше факто­ры, те же ценности, символы, технологии, постоянно испыты­вающие силу притяжения к институциональному миру. Если они действительно функционируют как регуляторы, то только потому, что оказались структурированными, включенными в социальную организацию через процесс институционализации. Попытаемся коротко охарактеризовать этот процесс, как его представляют себе некоторые социологи.

В итоге получается следующее: «институционализация — это такой процесс, благодаря которому складывается и сохра­няется социальная структура. Социальную систему образуют институционализированные наборы ролей, или, другими сло­вами, устойчивые модели взаимодействий. Когда социальная система велика и состоит из многих взаимосвязанных институ­тов, тогда эти институты рассматриваются в качестве подсис­тем. Общество в целом можно определить как одну большую систему, состоящую из взаимосвязанных институтов»^[276]. К этому типично структуралистскому положению, подчеркивающему универсальность процессов институционализации, их креатив­ность в части создания наборов ролей, устойчивых моделей взаимодействий и социальных организационных структур во­обще, следовало бы добавить еще несколько моментов. Пройдя через данный процесс, институционализируемое явление при­обретает ряд системных качеств, о которых мы уже говорили, — позитивность, нормативность, императивность (элемент обяза­тельности), а иногда и предметную определенность, если инсти­тут создается из зыбкого материала верований, ценностей, сим­волов, духовных традиций и т. п. Тогда мы получаем возмож­ность различать даже близкие друг к другу институты: это институт семьи (предмет реальный), а это — институт семейной чести (предмет идеальный, умопостигаемый). Но, пожалуй, са­мое главное состоит в том, что в ходе институционализации, процесса организационного структурирования отдельные явле­ния-факторы, дотоле разрозненные, не имеющие внятного смысла, неустойчивые и даже случайные, обретают некую фор­му и формат. В этом смысле институционализация тождествен­на формализации, означает переход от неорганизованных обще­ственных связей к организованным связям, от хаотических со­стояний к упорядоченным системам. Если вспомнить о циклах эволюции, описываемых современной наукой с помощью си- нергетической парадигмы, то институционализация есть не что иное, как процесс, регулирующий движение «социальной мате­рии» на трансформативных стадиях преобразования хаоса в по­рядок, тогда как деинституционализация, распад и разрушение ранее действовавших институтов, характеризует, соответствен­но, стадию хаотизации общественных связей, является показа­телем организационного кризиса.

Вовлеченные в институционализацию факторы, которые вначале могут существовать независимо друг от друга, в конце процесса выстраиваются в определенном порядке, представля­ют более или менее единый образ предмета. Последний явля­ется исключительно важным для идентификации институтов, он облегчает проблемы их распознания, систематизации и классификации. Словом, институционализация выступает как упорядочение предметных связей, образование (приобретение образа) предмета, формализация (получение формы) предмета. Задача хорошо организованного общества — сохранять и со­вершенствовать социальный порядок через регулирование ин­ституциональных систем, поддерживать существующие инсти­туты в определенном образе и должной форме. Состояние, при котором социальные структуры начинают утрачивать свой уз­наваемый образ и терять форму, означает дезорганизацию, за­пущенность, погружение общества в хаос. Можно, однако, ор­ганизованно противодействовать нарастанию элементов без­образия и бесформенности в социальных структурах, прибегая к механизмам переинституционализации неудовлетворительно работающих институтов. В каждом обществе, обладающем ре­сурсами развития, идет непрерывный и неослабевающий про­цесс обновления институтов, институциональных схем и самих методов институционализации, осуществляются социальные реформы, которые при ближайшем рассмотрении оказываются реформированием институтов по преимуществу.

Во многих отношениях право можно рассматривать как по­казательную социальную среду, в которой процессы институ­ционализации и переинституционализации изучены в большей степени, чем в других общественных сферах. Этому способст­вовали, кроме причин исторических, своеобразие и авторитар­ность юридических институтов, последовательно и ярко вопло­тивших в себе все типичные институциональные признаки — позитивность, нормативность, императивность и др. Если не­которые социальные институты, создаваемые людьми, возника­ют как бы невидимо и бесшумно, получаются сами собой либо конструируются слоем (группой) заинтересованных субъектов, то юридический институт, этот официальный нормативный комплекс, совокупность правовых норм, установленных для ре­гулирования определенного предмета, есть детище политиче­ской, точнее, государственной власти, творение законодатель­ных собраний, государственных органов и уполномоченных должностных лиц, действующих легитимно на основании об­щественно признанного права творить юридическую норму. От всякого иного юридический институт отличает официальный характер, высшее место в иерархическом институциональном мире. При создании и оформлении социальных институтов оп­ределенную роль могут играть заранее установленные процеду­ры, известные стечения обстоятельств, всякого рода субъектив­ные пожелания, основанные на интересах программы, проек­ты, но при всем том данный процесс никогда не гарантирует обществу запланированный результат.

Как и социальному порядку в целом, многим институтам, его составляющим, присущ так называемый эмерджентный ха­рактер. Результат почти никогда не бывает таким, каким его предусматривали; в нем всегда есть неожиданное, что вызывает приятное или неприятное удивление. Нельзя сказать, что юри­дические институты совершенно лишены эмерджентных ка­честв, в известной мере естественных для институциональной сферы, но «юридический разум» активно протестует, когда об­раз и форма нового института отличаются от того, что предпо­лагали, ожидали, проектировали. Юристы склонны видеть в этом просчеты и ошибки, допущенные в ходе правотворчества, и потому ищут и обычно находят «вину законодателя». Объяс­нить это можно по-разному, но в любом случае здесь проявля­ется специфика юридического рационализма, наличие завы­шенных ожиданий членов общества, истово верующих в непо­грешимый разум и несокрушимую силу закона. То, что не проходит через «узкие ворота» этой веры, отметается как слу­чайное и ошибочное.

Вместе с тем имеются определенные серьезные основания рассчитывать на юридические институты как более прочные и надежные по сравнению с теми, которые вырабатываются в неформальных средах. Такие расчеты, присоединяясь к указан­ной выше вере, создают общественный престиж права, порож­дают стремление искать у него защиту в надежде, что плохое право путем институционализации и переинституционализа- ции можно всегда усовершенствовать, сделать хорошим. Спо­собы, посредством которых все это достигается, открыты для широкого общественного контроля, являются частью публич­ного права.

Юридическая институционализация есть правотворческий процесс в широком смысле. А этот процесс формализован и рег­ламентирован до мельчайших деталей; процедуры и процессу­альные нормы, логические и юридико-технические требования заполняют все его стадии, являются обязательной основой всех правотворческих операций. Процедуры «смонтированы» в от­дельные блоки, они вводятся в действие последовательно один за другим, составляют ряд, в котором без ущерба для дела ниче­го нельзя менять или игнорировать. Мы часто говорим о том, что законодатель и другие субъекты правотворчества создают юридические нормы, применив надлежащие процедуры в стро­го определенном процессуальном порядке. Это действительно так. Но творцы права, если присмотреться поближе, принима­ют нормативные правовые акты, комплексы норм, юридиче­ские институты, состоящие из норм одного или нескольких нормативных актов. Правотворческие процедуры, будучи сами продуктом институционализации, наделяют условной живи­тельной силой все проходящие через них правовые нормы и институты. Прежде всего, это так называемая юридическая сила, которой обладают нормы и нормативные акты. Они же черпают из правотворческих процедур свою действительность, т. е. спо­собность осуществляться, действовать вплоть до официальной отмены в установленном порядке. С учетом перечисленных свойств и обстоятельств формируется представление о специ­фической природе юридических институтов, об их своеобра­зии, которое очевидно в сравнении с иными социальными ин­ститутами, имеющими в своем составе нормативный элемент.

Необходимо отметить, таким образом, отличие юридиче­ских институтов как чисто нормативных образований, функ­ционирующих в строго формальных рамках, от всех других ин­ституциональных комплексов разнородного происхождения. Социологи, экономисты, представители иных общественных наук, видимо, не могут быть удовлетворены конструкцией ин­ститута, состоящего, как у юристов, из одних только норм, они, как видно из приведенных выше социологических опре­делений института, непременно вводят в нее элементы матери­ального и духовного, организационно-технологического и ког­нитивного порядка. Но в любом случае нормативный момент присутствует, особенно у социологов школы Парсонса, кото­рую нередко называли «функциональным императивизмом». Для них институционализация «означает некоторый порядок интеграции частного нормативного комплекса в более общий комплекс, управляющий системой в целом на нормативном уровне»^[277]. Так что нормативный элемент можно считать веду­щим в сфере институционального строительства. Он реализу­ется в составе институтов через системы статусов и ролей.

Юридическая наука давно и основательно разрабатывает проблематику статуса, т. е. правового статуса, но эта пробле­матика, к сожалению, не имеет концептуальных связей с уче­нием о юридических институтах. Что же касается положения категории «социальная роль» в юридической науке, то здесь дело обстоит несколько сложнее. То, что статусы и роли — яв­ления одного порядка, относящиеся к природе социальной ор­ганизации и определению места человека в ней, замечено было еще до того, как функционалисты увязали эти категории в еди­ной институциональной схеме. Один из основоположников теории ролей Р. Линтон писал: «Статус, в отличие от обладаю­щей им личности, представляет собой просто-напросто сово­купность прав и обязанностей... Роль представляет собой дина­мический аспект статуса. Личность социально наделяется ста­тусом и обладает им по отношению к другим статусам. Осуществляя права и выполняя обязанности, составляющие ее статус, личность играет определенную роль»^[278].

Нельзя не отметить удивительное совпадение данного опре­деления статуса с тем, которое распространено сегодня в юри­дической науке: правовой статус субъекта — это, в сущности, совокупность его прав и обязанностей. Но, если в юриспру­денции человек наделяется правовым статусом, чтобы активно участвовать в правовых отношениях, в которых осуществляют­ся субъективные права и исполняются юридические обязанно­сти, то у социологов статус, т. е. социальная позиция человека в обществе, связанная с определенными его правами и обязан­ностями, необходим для исполнения субъектом своих социаль­ных ролей. Следует заметить в связи с этим, что некоторые со­циологи, например, Т. Шибутани, определяют понятие роли в терминах прав и обязанностей: это своего рода «шаблон взаим­ных прав и обязанностей». Причем обязанность есть то, что человек чувствует необходимым делать, исходя из роли, кото­рую он играет, из ожиданий и требований к нему со стороны других лиц, тогда как его право образуют экспектации, обра­щенные к другим людям, побуждающие их что-то делать ради него^[279]. Получается, что через статусные права и обязанности юриспруденция привязывает человека к отдельным действиям, а социология — к моделям и стилю поведения, предписанным в «тексте» социальной роли. Что лучше или хуже — трудно сказать, но заметим это обстоятельство, так как оно, на наш взгляд, говорит в пользу юридического подхода, который ос­тавляет более широкий простор личной свободе и свободе во­ли. В социальной роли, как ее понимают большинство социо­логов, есть нечто фатальное.

Итак, общий социологический взгляд на природу социаль­ной организации, упорядочения и регулирования можно све­сти к следующему: общество — это сеть взаимосвязанных по­зиций, или статусов, в рамках которых люди играют свои роли. Как будет вести себя человек в жизни в целом и в отдельных ситуациях, зависит от характера и особенностей его статуса, а также ожиданий (экспектаций) других людей, которые форми­руются с расчетом на человека данного статуса, действующего при данных обстоятельствах. Устойчивые экспектации, порож­даемые статусом субъекта, могут рассматриваться другими людьми, во-первых, как его права и обязанности в юридиче­ском и неюридическом (морально-политическом, религиозном и т. д.) смыслах, во-вторых, как форма образования социаль­ных норм, включая правовые нормы.

Характеристика ролевого поведения в терминах прав и обя­занностей стала для социологов обычным делом. Парсонс раз­делял возможности, связанные с таким поведением, на две группы: полномочия, позволяющие индивиду воздействовать на других людей независимо либо вопреки их желанию, и права, ограждающие его от силовых и иных воздействий извне. «Ин­ституциональная структура полномочий и прав — характерная черта любой интегрированной социальной системы»^[280]. Много­кратно повторяющееся и постоянно удовлетворяемое ожида­ние, которое сопровождается стимулами к его удовлетворению и санкциями на случай неудовлетворения, выступает вначале как неофициальная, неформальная норма, может войти в сла­бо формализованный обычай, а со временем и в законодатель­ство.

В рамках структурно-функциональной теории Парсонса со­циальные институты, связывая и опосредствуя общественные отношения, образуют систему общества, выступают в качестве комплексов более или менее взаимозависимых социальных ро­лей. Социальная система, утверждал он, это по преимуществу система ролей, «констелляции ролей и ролевых ожиданий». Понятие роли соединяет подсистему действующего лица как психологической единицы с определенной социальной струк­турой, тогда как последняя представляет собой систему стан­дартизированных отношений лиц, выполняющих роли относи­тельно друг друга². Но процессы поведения, в основе которых лежат социально-ролевые структуры, невозможны без своего рода «текста» социальной роли, социальных ожиданий, связан­ных с исполнением ролей, а они представляют собой не что иное, как ценностно-нормативное образование. «В той ме­ре, — писал Парсонс, — в какой система норм интегрируется предположительно эффективной совокупностью поддержи­вающих санкций, мы говорим, что она институционализирова­лась. Как правило, это означает, что охарактеризованные выше типы санкций действуют не порознь, а в той или иной группи­ровке, так что каждый данный компонент нормативной систе­мы в дополнение к тому, что определяемые им экспектации соблюдаются добровольно, подкрепляется еще и санкциями двух или более типов»^[281].

Принципиально важное положение состоит в том, что со­циальный институт (те же санкции, обеспечивающие надлежа­щее исполнение социальных ролей и социальные ожидания) складывается путем соединения средств различных норматив­но-регулятивных систем — морали, права, политики и др. Со­всем близко к нормативной трактовке понятия социального института оказались представители социологических теорий обмена — П. Блау, полагавший, что институт является относи­тельно стабильной общей нормой, которой руководствуются люди в обменных отношениях, и Дж. Хоманс, определявший его как устойчивую модель социального поведения, на поддер­жание которой направлены действия многих людей.