1.5. Государственные финансы в западных экономических теориях макрорегулирования

В процессе активного реформирования экономики, начавшемся в Российской' Федерации с 1992 году, допущено много стратегичес­ких и тактических ошибок, следствием которых являются негатив­ные результаты в экономической и социальной сфере. В то же время следует отметить, что экономическая теория Запада дает примеры преодоления больших трудностей хозяйственного развития, таких, как «Великая депрессия 30-х», сильнейшие экономические кризисы середины 70-х и начала 80-х годов, высокая инфляция этого же пе­риода, серьезные структурные деформации, достаточно весомые мас­штабы безработицы и стремительный рост бюджетных, дефицитов и государственных долгов. Можно не бояться погрешить против ис­тины, утверждая факт выдающихся достижений западных экономи­стов XX века, без которых подобных успехов экономическая практи­ка никогда бы не имела.

После изучения данного параграфа станет более понятной лога- ческая схема эволюции финансовой науки и ее сегодняшних задач, а также необходимость усвоения теоретического опыта развитых стран и возможностей его применения в практике российской экономики переходного периода. Как известно, генезис науки о финансах на­считывает несколько веков и его начало исследователи относят к XV— XVI векам. Не являясь исключением, финансовая наука, как и все прочие, рождается из потребностей практики, т.е. тогда, когда ранее не изучаемая сторона действительности становится стабильной и значимой для жизнедеятельности данной системы. Поэтому совер­шенно естественно, что финансовая практика на тысячелетия стар­ше финансовой науки.

На грани средневековья и нового времени торговый капитализм создал как базисную возможность, так и определил настоятельную по­требность в сознательном отношении к государственному денежному (финансовому) хозяйству. Вначале исследованием вопросов финан­совой теории занимались ученые, создавшие общую политическую эко­номию. Необходимо отдать дань уважения тем, кто вложил свой ог­ромный труд в исследование тогда еще новой области знаний. Это ге­ний средневековья Ф. Аквинский; меркантилисты XV и XVI веков Д. Караф, Ж. Боден; английские философы-экономисты XVII столе­тия Т. Гоббс и Дж. Локк, а затем в XIX веке А. Пигу; выдающиеся немецкие финансисты-камералисты XVII—XVIII веков Ф. Юсти и И. Зонненфельс, французские физиократы XVIII века Ф. Кенэ, А. Тюр- го, О. Мирабо, а также в первой половине XIX века Ж. Сэй и Ф. Бас- тиа; гениальный А. Смит и его самый одаренный ученик Д. Рикардо; в XIX веке немецкие ученые Л. Штейн, А. Шеффле и А. Вагнер, К. Pay; на рубеже XIX—XX веков итальянские и шведские экономис­ты Мацолла, Ф. Нитти, Панталеони, Де Витти, Виксель, Линдаль; представители австрийской школы К. и Э. Сакс и другие. В

этот славный ряд такими же крупными золотыми буквами могут по праву быть вписаны и имена выдающихся российских ученых XIX - начала XX веков: Ц.

Но при всем огромном разнообразии стилей, принципов, мето­дологической базы, масштабов и уровней анализа у столь именитых авторов, необходимо обобщить основные направления их исследо­ваний, существенно отличающиеся от подходов к современным эко­номическим теориям. Дело в том, что на протяжении нескольких веков все темы, связанные с описанием отдельных сторон, выясне­нием сущности единичных категорий и анализом деятельности го­сударственного денежного хозяйства в целом представляли собой относительно самостоятельную сферу изучения, существовавшую в жестком каркасе основных идей «классической» школы политэко­номии.

Ученые — экономисты и финансисты — сначала долго спорили и откристализовывали само понятие сущности государственных фи­нансов и их общественное назначение (функции), затем была дли­тельная дискуссия о содержании, т.е. объекте, сфере распростране­ния действия системы государственных финансов. Отдельно строи­лись теории государственных доходов (в которых особым вниманием всегда пользовалась важнейшая их сфера — налогообложение), госу­дарственных расходов, бюджета и государственного кредита, финан­сового контроля. Причем, со временем внимание ко всем этим воп­росам возрастало. Столь многоплановое и кропотливое изучение всех деталей финансовой практики лучшими представителями экономи­ческой мысли на протяжении нескольких веков позволило создать достаточно стройную, убедительную и захватывающе интересную науку — «теорию финансов», в которой к концу первой трети XX века было уже мало белых пятен, так как внесена ясность по всем основным ее направлениям. Правда, элементы дискуссионных по­ложений имеют место до сих пор, что в сущности вполне соответ­ствует природе процесса научного познания.

Обращает на себя внимание тематика работ в области финансовой теории приблизительно с XVI и до первой трети XX века. Например, «Финансы — нервы государства» Ж. Бодена, «Трактат о налогах и сбо­рах» В. Петти, «Основные начала полиции, торговли и финансов» И. Зонненфельса, «Начала политической экономии и налогового об­ложения» Д. Рикардо, «Основные начала финансовой науки» К. Pay, то же самое название основного труда Ф. «Опыт по государ­

ственным финансам» А. Пигу, «Русский государственный кредит» П. Мигулина, «Взгляд на развитие учения о налоге» у экономистов А. Смита, Ж. Сэя, Рикардо, Сисмонди и Д. Милля, М. Алексеенко, «Основы финансовой науки» И. Озерова, «Налоги в иностранных го­сударствах» — монография авторского коллектива: П. Гензель, И. Кулишер, В. Твердохлебов, «Налоги как орудие эконо­мической политики» А. Тривуса, «Конспект лекций о государствен­ном хозяйстве» С. Витте. Продолжение этой тематики, правда, далеко не в таких значительных масштабах, имело место и в последние деся­тилетия в СССР, примером чему являются «Финансы как стоимост­ная категория» и «Методологические аспекты анализа сущности фи­нансов» Э. Вознесенского.

Но государственные финансы неотделимы от государства, а госу­дарство XVIII — начала XX веков — это «ночной сторож», охраняю­щий мир, собственность и правопорядок, но ни в коем случае не хо­зяйствующий субъект, тем более претендующий на руководящую роль в общественном воспроизводстве. Государству можно, конечно; до­верить руководить почтой, связью, непомерно дорогим даже для ак­ционерных обществ строительством железных дорог и несколькими фискальными монополиями, но от всего, что приносит хотя бы сред­нюю прибыль, государство необходимо отстранить. Это основа на­ционального менталитета и господствующее мировоззрение перио­да капитализма совершенной конкуренции. И роль, значимость го­сударственных денежных фондов, полностью подчинялась ведуще­му принципу невмешательства государства в экономику.

Вся система централизованных денежных фондов аккумулиро­вала тогда сравнительно дохода, не превышающую к 20-м годам прошлого столетия 15% ВВП.

Тем не менее, уже с 1830-х годов относительные и абсолютные показатели величин государственных расходов начали возрастать. Первым, кто это заметил и сделал соответствующий прогноз, был экономический советник О. фон Бисмарка А. Вагнер. Его расчеты и теоретические выкладки были поистине так как он

один из самых первых понял ограниченность рынка и разделил эко­номику на два сектора — государственный и частный, не считал пра­вительство только непроизводительным органом и сформулировал «закон возрастающей государственной активности». В соответствии с последним во всех странах, где быстро развивается промышлен­ность, государственные расходы должны увеличиваться более высо­кими темпами, чем объемы производства и национальные доходы. Кроме этого, растущая государственная активность, по его мнению, будет определяться социальным и научно-техническим прогрессом, а также возрастающим количеством причин для межгрупповых и внутригрупповых противоречий. Но. гениальные прогнозы А. Ваг­нера не могли быть востребованы тогда его классом, и для оформ­ления их в научную теорию время еще не пришло. В наши дни им отдают дань глубокого уважения и сравнивают с пророчествами М. Нострадамуса.

В хронологических рамках экономической истории (XVII — пер­вая треть XX века) «классическая школа» охватила весь период воз­никновения и формирования микроэкономики и была ориентиро­вана исключительно на модель «свободного» рынка, выросшего из взаимодействия единичных потребителей и единичных производи­телей. Таким образом, вся экономика страны представлялась не более чем «совокупностью микрорынков», а объяснение механиз­мов движения и развития микроэкономики автоматически пере­носилось на экономику в целом и становилось теоретическим объяс­нением механизмов макроэкономического движения.

• требование невмешательства государства в экономику;

• бесконечный гимн свободной конкуренции;

♦ романтическая уверенность в надежности рыночного механиз­ма установления равновесия между объемами платежеспособ­ного спроса и товарного предложения, обеспечивающего эко­номическую эффективность.

Логика подобной системы взглядов на законы движения в мире материального производства предполагала, что отклонения от тре­буемого равновесия возможны только временные, за­вышение уровня цен или сокращение объема производства невоз­можны, так как ценовой механизм, обеспеченный условиями совер­шенной конкуренции, в конце концов все отрегулирует. Но «Вели­кая депрессия» потому и имела место, что реальные процессы совсем перестали укладываться в концепцию «автоматической» самонаст­ройки и это относилось прежде всего к инфляции и безработице. Бы­стро растущая монополизация большинства рыночных структур уничтожила условия совершенной конкуренции, а вместе с ними и ценовое саморегулирование. Объем совокупного спроса, который мог быть создан силами рынка (частное потребление плюс частное рас­ходование капитала), был уже недостаточен, чтобы сохранить пол­ную занятость. Брешь, которую необходимо было заполнить для ста­билизации хотя бы относительного макроравновесия, намного пре­восходила ту норму инвестирования, которую тогда можно было поддерживать. Массовая безработица усилила роль социальных факторов, также деформирующих законы стихийного действия ры­ночных регуляторов. В от предыдущих циклических кризи­сов перепроизводства, «Великая депрессия 30-х» обозначила кризис всей существующей системы мотивов, целей, методов экономичес­кого управления, а также обеспечивающих их экономических тео­рий. Государственная политика в отношении цикла не была готова к новой постановке проблемы поиска методов для достижения рав­новесия. В этих условиях в обществе всегда появляется острая необ­ходимость в совершенно новых экономических концепциях (анало­гичный случай имеет место в настоящее время в Российской Феде­рации, но пока, к сожалению, успеха не принес), экономических мо­делях, позволяющих создать новые условия для продолжения суще­ствования рыночной системы и объяснить законы последующего развития на другой теоретической высоте. Поэтому конец «Великой депрессии» с позиций эволюции производственных отношений и генезиса экономических теорий можно образно сравнить с «жирной чертой», проведенной под длительным этапом существования капи­тализма свободной конкуренции и «царства классики».

С 1940-х годов начинается следующий этап качественных изме­нений в системе координат всех экономических наук, который, ес­тественно, не мог обойти стороной и «теорию финансов». Принци­пиально иной уровень общего философского и экономического ми­ровоззрения с существенной корректировкой прежней системы цен­ностей позволили сконцентрировать внимание ученых на проблеме практического использования крупнейших денежных фондов нацио­нальной экономики, а многие вопросы богатейшего теоретического наследия прошедших веков перенести в учебники.

Первой и основополагающей экономической теорией «нового по­коления», которая открыла дверь всем последующим модифика­циям экономической мысли Запада (и в этом смысле ее значение непреходяще), была «Общая теория занятости, процента и денег» Дж. Кейнса, опубликованная в 1936 году. Последняя породила об­ширную литературу, прежде всего его многочисленных сторонни­ков и последователей, образовавших целое направление, объединен­ное идеей относительной нестабильности капиталистической номики, ввиду объективной невозможности активного государствен­ного вмешательства. Новая концепция государственных финансов, по­лучила свое развитие в послевоенном «неокейнсианстве». Таким об­разом, хронологические рамки вышеупомянутого «второго этапа» можно установить между 1940-ми и серединой 1970-х годов.

В период создания кейнсианской теории налицо были две основ­ные проблемы — невиданные ранее масштабы безработицы, катаст­рофическое падение платежеспособного спроса (как потребительс­кого, так и производственного), — и лишь две фазы циклического развития (кризис и депрессия). Поэтому Дж. Хейнса не могла тогда интересовать политика долгосрочного развития, и созданная им мо­дель была статической, а все рассматриваемые в ней экономические процессы «действовали» лишь в рамках краткосрочного периода. Основные параметры (инвестиции, сбережения) не менялись во мени. В ответ на последующую критику этого обстоятельства он сам иронично замечал: «Наша жизнь тоже краткосрочна». Учитывая ост­рую кризисность ситуации 1930-х годов и необходимость введения мер «скорой помощи», Дж. Кейнс сосредоточил все внимание на ме­ханизме формирования эффективного спроса в ближайшем будущем. И в решении этой задачи не могла остаться прежней ни узко фис­кальная, ни вся финансово-бюджетная политика в целом. В 1920-е годы обычно считалось, что последняя подлежит весьма жестким ограничениям, а сфера и размеры общественного вмешательства были строго ограничены догматами «здоровых финансов». По этому по­воду крупный французский экономист Л. Столерю отмечает: «Ис­ключительно жесткая ограничительная политика в европейских го­сударствах в период с 1930 по 1935 год, решительно направленная на балансирование бюджета во имя некоторых ортодоксальных догм в тот момент, когда государство должно было бы открыть клапаны сво­ей кассы, привела к катастрофическим последствиям — катастрофи­ческим для экономики, катастрофическим для цивилизации, если вспомнить о том, что именно неспособность Гинденбурга, слабого и бездеятельного канцлера, ликвидировать безработицу в Германии способствовала приходу нацизма»¹.

В своей экономической концепции Дж. Кейнс радикально изме­няет систему взглядов как на само понятие «макроэкономическое равновесие», так и на механизм его достижения. Он выступает про­тив классических постулатов о том, что предложение товаров всегда само по себе создает спрос, что равновесие спроса и предложения постоянно обеспечивается движением цен, что равенство объема инвестирования и объема сбережений устанавливается автоматичес­ки через колебания нормы процента. Кроме того, он решительно отверг объяснение безработицы элементами государственного вме­шательства и деятельностью профсоюзов, препятствующих сниже­нию уровня заработной платы. Подобно И. Ньютону, который уви­дел за фактом падения с дерева яблока закон всемирного тяготения, Дж. Кейнс обнаружил и доказал, казалось бы, достаточно понятное явление, а именно — несовпадение так называемого «равновесного рыночного состояния» и состояния «полного использования» наличных производственных ресурсов. Хотя, по его мнению, только оно мо­жет обеспечить истинную пропорциональность развития экономи­ческой модели и достижение «золотого четырехугольника»: полная занятость, предотвращение инфляции, обеспечение платежного ба­ланса и устойчивость роста национального дохода. В свою очередь, «драма» саморегулируемой рыночной экономики у «классиков» как раз и заключалась в стремлении достичь только рыночного равнове­сия. Исповедуя эту религию, в определенный момент классическая макроэкономика остановилась в состоянии неполного, неэффектив­ного производства, не имея стимула двигаться к полному валовому национальному продукту (ВНП), неся огромные материальные по­тери и порождая сильное социальное напряжение. Формирование «эффективного спроса» в краткосрочном плане, столь необходимого для приостановления экономической и социальной катастрофы, никак не могло обойтись без роста государственных расходов и из­менения отношения к политике налогов и бюджетных дефицитов.

В кейнсианской модели рассматривались различные варианты

' Столерю Л. Равновесие и экономический рост. — М: Статистика, 1974. — С. 89.

«создания» бюджетных дефицитов — как за счет увеличения рас­ходов без увеличения налогов, так и за счет снижения налогов при неизменных расходах. И в частности, в период

депрессии создание некоторого бюджетного дефицита естьмощное средство стимулирования экономической деятельности, особенно, когда он создается путем увеличения правительственных расходов. Дж. Кейнс считал, что если воздействие инвестиционного мульти­пликатора, обусловленного многократным повторением цепочки «рост инвестиций — рост занятости — рост национального дохода — рост совокупного спроса», все-таки недостаточно для достижения не­обходимой величины валового совокупного спроса, то эту инвести­ционную недостаточность должно компенсировать государство как через государственные трансфертные инвестиции, так и вообще «через политику бюджетной экспансии». Эти основные положения сианской «финансовой теории» легли в основу политики в отноше­нии цикла в «ведущих демократических странах», о чем писал Э. Хансен в своей фундаментальной монографии «Экономические цик­лы и национальный доход» (США, 1951)'. Декларации таких стран, как Великобритания, Канада, Австралия, Швеция, США показали новую тенденцию политического мышления относительно цикла. Правительства объявили, что берут на себя ответственность за со­хранение «высокого и стабильного уровня -занятости» и первым ша­гом такой политики «должно быть недопущение того, чтобы упала совокупная сумма расходов», производимых в обществе. Но все осоз­навали, что столь энергичные действия для приостановки краха не­избежно требуют финансирования увеличивающихся непроизводи­тельных затрат только за счет активного роста бюджетных дефици­тов и всегда «сопровождающих» их государственных долгов. Но в тот период правительства рассматривали проблему послевоенных дол­гов как вполне поддающуюся регулированию.

Из ближайших последователей Дж. Кейнса, разделяющих его взгляды на возможности использования финансовой системы, зас­луживает внимания теория американского экономиста А. Лернера, выпустившего в 1972 году солидный труд «Экономика занятости* (в России не издавался). В центре всей системы его теоретико-прагма­тических принципов стоит положение о развитии «функциональных финансов». Оно, детализируя разработки Дж: Кейнса, также отра­жает требование формирования активной бюджетно-фискальной системы, направленной на поддержание определенного уровня го­

^[1] Хансен Э. Экономические циклы и национальный доход, классики кей- нсианства. Т. 2. — М.: Экономика, 1997. — С. 354.

сударственных расходов, которые должны по мере необходимости обеспечивать нормальный рост личного потребления и инвестиций, когда эти расходы в целом недостаточны, и, наоборот, — создавать ограничительные барьеры в случае их «чрезмерности». Он считает, что самой существенной проблемой «нашего современного общества» является вопрос о том, как избежать депрессии и инфляции «с помо­щью регулирования нормы расходов», и приступает к поискам «ме­ханизма нормального регулирования». Именно такой механизм Лер- нер связывает с использованием «функциональных финансов» и сразу пытается ввести эту концепцию в определенные социальные рамки' (и в этом смысле можно констатировать усиление социологизации теории). Когда говорят о неокейнсианстве, стремясь подчеркнуть то новое, что дали его представители по сравнению с наследием "самого Дж. Кейнса, то к указанным новациям, прежде всего, относят тео­рии экономического роста и циклического развития. По мере лик­видации послевоенных и кризисных последствий, уже в 1950-е годы проблема экономической динамики выдвигается на первый план, и западные экономисты сосредоточивают внимание не только на кри­зисах и депрессиях, но и на цикле в целом, включая оживление и подъем. Они доказывают, что бурные инфляционные бумы — явле­ние для экономики не более желательное, чем затяжные спады, по­этому цикл нуждается в регулировании на всех стадиях своего проте­кания (ряд серьезных идей в этом направлении разработан Р. Харро- дом, Е. Домаром, Н. КалДором, П. Самуальсоном, Дж. Хиксом). Но наибольшую известность в качестве главного неокейнсианского тео­ретика цикла приобрел американский экономист («американский Кейнс») Элвин Хансен. В своем труде «Экономические циклы и на­циональный доход» (США, 1951) он высказывает и доказывает «но­вейшие предложения в области фискальной и кредитно-денежной политики», в которых идет речь о «трех типах программ компенси­рования, предназначенных поддерживать устойчивость». В основе этих программ лежит следующее:

♦ встроенный механизм гибкости;

♦ автоматически действующие компенсирующие контрмеры;

♦ управляемые программы компенсирования.

Встроенные механизмы гибкости представляют собой автомати­ческую систему, которая в состоянии глушить колебания, но бессиль­на способствовать переходу от уровня депрессии к подлинному вос­становлению. Система автоматически реагирует на изменение эко­номического положения. Она не требует сознательного управления. Одним из элементов такой программы является круто прогрессив­ная шкала подоходного налога. При фиксированной системе ставок

поступления от налога будут быстро возрастать с ростом дохода и резко падать с уменьшением дохода. Следовательно, бум имеет тенденцию создавать бюджетные излишки, а депрессия бюджетный дефицит, то есть происходит то, что и требуется. Точно так же система страхо­вания от безработицы действует автоматически как компенсирую­щая мера: в периоды процветания (когда безработных мало, общая сумма выплачиваемых пособий падает, в то время как поступление налогов, удерживаемых из заработной платы на социальное обеспе­чение, растет), в периоды депрессии (когда безработица велика, об­щая сумма пособий растет, а поступления Налогов на нужды соци­ального обеспечения падают). Налоги на нужды социального обес­печения превышают сумму выплачиваемых пособий в годы процве­тания, и это оказывает сдерживающее воздействие на бум; выплата пособий (по крайней мере, в сбалансированной системе или системе выплат из текущих доходов) превышает обложение по социальному обеспечению во время депрессии, и это оказывает смягчающее дей­ствие в период спада. И подобно этому, поддержание фермерских цен смягчает падение доходов фермеров в периоды, когда сельскохозяй­ственные цены снижаются. Отклонением от обычного типа програм­мы поддержания цен является предложение, согласно которому фер­меры продают по рыночным ценам, но в случае образования разры­ва между рыночной ценой и ценой, которую предусмотрено поддер­жать, получают от правительства соответствующую компенсацию. Все это примеры «встроенных механизмов гибкости», действующих со стороны налогов или расходов.

Система «встроенныхстабилизаторов» может уменьшить ампли­туду циклических колебаний, смягчая падение и в какой-то мере тор­мозя бум; но вместе с тем она не в состоянии вызвать действитель­ный подъем дохода и занятости. Для этого необходимы более реши­тельные меры. Но решительные контрмеры также могут осуществ­ляться автоматически. Подобного рода автоматическая схема пре­дусматривает для борьбы против цикла варьирование налоговых ста­вок, с одной стороны, и правительственныхрасходов — с другой. При­чем это варьирование автоматически вступает в действие, когда некоторые, специально выделенные индексы поднимаются или па­дают до точно определенных уровней. Так, когда индекс безработи­цы поднимется выше или опустится ниже точно определенного пре­дела, станут оказывать свое действие точно установленные измене­ния в налоговых ставках и расходах. Все сказанное ранее относится к законодательным мероприятиям, имеющим целью приспособить бюджет к изменениям в ходе экономическогоразвит ия.

3 Я 782

Вся кейнсианская рецептура в широком смысле этого понятия,] (т.е. включая теорию самого Дж. Кейнса, «ортодоксальных» кейнси- анцев и «неокейнсианцев») с ббяьшим или меньшим успехом давала¹ положительный эффект до середины 1970-х годов, который затем совсем иссяк. Но сам по себе этот факт не должен был бы служить причиной яростной критики, доведенной иногда до степени полно­го отрицания не только «прикладных механизмов» кейнсианства (что само по себе являлось естественной реакцией), но и его сущности, а также оценки значимости. Вряд ли сам Дж. Кейнс, как человек не­заурядного выдающегося ума, когда-либо претендовал на создание вечной монотеории, способной обеспечить конкретными рекомен­дациями практическую деятельность всех последующих правительств самых разных стран. Жизнь, как известно, развивается по законам Вселенной, а экономика — это часть «Бытия» и так же подчиняется этим общим закономерностям. А согласно последним, в каждой раз­вивающейся «Системе» (тем более в экономической системе) суще- стъу&10щ>&л&жш1ъшпорогееуправляемости. С послевоенного 1945-го до середины 1970-х годов в капиталистическом мире произошло очень много событий, которые вывели мировую экономику и все ее про­блемы на совершенно иной уровень. Научно-техническая револю­ция привела к резкому усложнению номенклатуры изделий и их быстрой сменяемости. В геометрической прогрессии увеличилось общее число предприятий, усилились интеграционные процессы. Соединились в «фокусе» сразу несколько кризисов (циклический, структурный, энергетический, экологический), распалась Бреттрн- Вудская система 'и т.д. Здесь было над чем поработать коллективно­му разуму. Такая усложненная система, во-первых, не могла уже управляться прежними методами централизованного воздействия и, во-вторых, объективно требовала определенного перемещения ак­центов на рыночные рычаги саморегуляции. Совершенно новая эко­номическая реальность нуждалась в новых концепциях макрорегу­лирования. Расположение школ экономической мысли Запада к пер­вой половине 1970-х, может быть изображено в форме четырехуголь­ника и представляет следующую картину: кейсианская «компания» (в верхнем углу воображаемого четырехугольника), «умеренная оп­позиция* в лице западногерманских неолибералов — В. Ойкена, А. Мюллер-Армяка, Л. Эрхарда и др. (по основным идеям занимала промежуточное положение между неоклассикой и кенсианством), в США — агрессивная «правая» оппозиция в лице неоклассиков с жест­ким лидером М. Фридменом, а также представители «экономики предложения» М. Фелдстайн и А. Лаффер, выступающие за свободу предпринимательства и невмешательство государства. В «левом» углу имели место концепции институционально-социологического направ­ления, доводящего идею государственного регулирования до требо­ваний целенаправленной социальной политики и индикативного планирования — Дж. Гелбрейт, Ф. Перру, Дж. Кларк, Г. Мюрдаль, Л. Столерю и др.

Неудивительно, что период 1970-х явился временем «второго кри­зиса экономической теории» Запада, но в отличие от первого, пора­зившего, в основном, концепции невмешательства государства в эко­номическую жизнь общества, этот был очень трудным и болезнен­ным для всех школ и направлений. Но тем не менее, понятие «вто­рой кризис» прежде всего ассоциируется с кризисом воздействия го­сударства на экономику через совокупный спрос и совпадает с треть­им этапом генезиса государственных финансов как предмета иссле­дования в контексте общих экономических теорий.

Все главные прежние постулаты «поведения» государственных фи­нансов начисто отвергаются. Выдвигаются жесткие требования сба­лансированности бюджета (за неимением других приемлемых вари­антов) путем драконовского сокращения социальных программ, об­щей доли ВВП, перераспределяемой через бюджет, а также умерен­ных налогов. На этой волне формируется экономическая теория пред­ложения, усилиями, главным образом, экономистов США. Ее сто­ронники, так называемые сэплайсайдеры, представляют неоклассичес­кую экономическую теорию на базе идейного наследия Ф. фон Хайе- ка — теории предельной эффективности факторов производства и со­временного монетаризма. И хотя именно в этом направлении отчет­ливо виден водораздел с кейнсианством (в отличие от монетаристов, учитывающих все-таки кейнсианский анализ совокупного спроса), его представители выступают за самостоятельную, независимую от денежной, бюджетную политику, твердо веря в высокую эффектив­ность налогового регулирования экономики.

В целом авторы этой современной концепции стоят за переход к долгосрочному государственному регулированию предложения факто­ров производства. 70-е и 80-е годы XX века отмечены усилением вли­яния сэплайсайдеров как на развитие мировой экономической мыс­ли, так и на принципы формирования экономической политики ряда ведущих западных стран. После кейнсианских «провалов» ее сторон­ники сумели дать достаточно убедительные ответы на вопросы, по­ставленные хозяйственной практикой, и выработать конструктив­ные варианты решения многих проблем западной экономики 1970-х годов. По их мнению, такие формы государственного вмешатель­ства в экономику, как кейнсианское антициклическое регулирова­ние, бюджетное перераспределение доходов, подавление инфляции и т.д. признаются вредными, расстраивающими механизм рынка и порождающими хозяйственные трудности. Главным фактором рос­та безработицы они считают систему государственного социального обеспечения. Кроме того, по их мнению, государственные затраты на социальные цели изменяют соотношение между расходуемой и сберегаемой частями денежных доходов, так как увеличивается доля текущего потребления, в результате расчетов на финансовую помощь государства в пенсионный период. В результате происходит сниже­ние доли сбережений в совокупном доходе, уменьшая объем кредит­ных ресурсов и источников накопления, что, в свою очередь, вызы­вает замедление экономического роста. В отличие от монетаристов, создатели теории предложения считают главными причинами не­предвиденной инфляции высокие налоговые ставки и полностью от­вергают бюджетный дефицит. Им удалось основательно разобраться в механизме его отрицательного воздействия на расширенное вос­производство, особенно при таком методе покрытия, как долговые обязательства. В этом случае государство, стараясь не допустить ус­корения инфляции, вынуждено размещать на финансовых рынках основную массу своих ценных бумаг и превращается в конкурента частных фирм, отбирая у частного сектора кредитные ресурсы. Пос­ледние перекачиваются в сферу государственного потребления и ис­пользуются, главным образом, непроизводительно. Сторонники этой теории советуют государству полностью перекрыть бюджетный ка­нал непредвиденной инфляции и изменять предложение денег ины­ми путями, минуя дефицит. Центральное место в концепции при­надлежит проблеме сбережений, дефицит которых обусловлен несо­вершенством налоговой системы. Когда уменьшаются реальные до­ходы, остающиеся после налогообложения, начинает действовать ме­ханизм сокращения личных сбережений. Когда же инфляция пере­плетается с непомерно высоким налогообложением прибыли, воз­никает большая вероятность падения дивидендов, что побуждает акционеров воздержаться от вложений капитала. Давит и дополни­тельный инфляционный налог, равный обычному налогу, умножен­ному на темп инфляции.

Выводы новых концепций безработицы, инфляции и экономи­ческой динамики образуют теоретический фундамент, строится неоконсервативный проект реформы государственного ре­гулирования экономики. Основным стержнем этой реформы счита­ется радикальная реформа системы налогообложения, направленная в сторону значительного уменьшения предельных налоговых ставок. Предусматривается, что это снижение должно быть дифференциро­ванным, пропорционально его предельной эффективности. В част­ности, предлагается в большей степени сократить те виды налогов, которые дадут максимально предельную отдачу с точки зрения роста накопления капитала и занятости, и в первую очередь это относится к налогам На доходы от капиталовложений. Существенная роль ОТ­водилась также реформе налогообложения лиц с высокими дохода­ми: с богатых надо брать меньше, так как их отличает большая склон­ность к сбережениям. И вообще, в снижении налоговых ставок нео­консерваторы видят магистральный путь к решению многих проблем современной экономики. Долгосрочным последствием снижения налоговых ставок должен стать не рост бюджетного дефицита, а его сокращение. Эти закономерности были математически исследова­ны, и результат известен в мировой экономической науке как эф­фект Лаффера. В теории предложения он занимает исключительно важное место. Именно через него проходит, в сущности, единствен­ная линия связи между концепцией налогового регулирования, на­ходящейся в центре этой теории, и Принципом равновесия государ­ственного бюджета.

Кривая на рис. 1.5.1 отражает взаимосвязь величины ставки на­логов и поступления за их счет средств в государственный бюджет. При повышении ставки доходы государства за счет налогов вначале увеличиваются, но только до определенной границы — точки М, после нее повышение налоговой ставки уменьшает налоговые по­ступления. Высокие налоги снижают стимулы производства и уменьшают налоговые доходы государства. Но такая кривая не дает точного ответа, при какой ставке налогов поступления налогов мак­симальны. Ибо она различна для разных стран и зависит от многих факторов:

♦ размеров и структуры государственного сектора;

♦ налоговой политики и т.д.

В 1980-е годы ряд принципов теории предложения был положен в основу экономической политики правительств некоторых стран. На основе ее разработок с 1986 года проводятся крупные налоговые

Рис. 1.5.1

реформы, которые начались в США (поэтапно в течение 10 лет). Эти реформы имели несомненные достижения, и к первым из них мож­но отнести уменьшение максимальных предельных ставок по срав­нению с началом 1980-х годов. В частности, в США это было сниже­ние с 70 до реальных 33%, з Швеции — с 87 до 80%, в Португалии — с 80 до 69%, Ирландии — с 77 до 65%, Италии — с 72 до 62%, в Вели­кобритании — с 83 до 60% (предельная налоговая ставка — высшая налоговая ставка в системе прогрессивного обложения). Вторым до­стижением был рост вычетов из личного дохода и стандартных вы­четов, исключивших таким образом 6 млн человек из налоговых спис­ков. Кроме того, деятельность по сокрытию налогов сделалась более трудной и менее привлекательной (США)^[29]. Но как это часто случа­ется, «гладко было на бумаге, да забыли про овраги...». Суть этой русской мудрой пословицы иногда вполне соответствовала резуль­татам практической реализации основных теоретических разработок сэплайсайдеров. Так, в США изменение предельной налоговой став­ки дало ощутимое облегчение налогового бремени только четвертой части населения — цель упрощения не была достигнута. Но самой большой неудачей явилось явно недостаточное расширение налоговой базы до очень ограниченного уровня, т.е. не скомпенсировавшее быстро налоговые потери (имели место и другие несостоятельнос­ти), И тем не менее, хотя, безусловно, «практика — критерий исти­ны», все-таки на основании подобных неудач даже в ряде стран не стоит делать скоропалительных выводов о неправомерности науч­ной теории. Авторы «экономики предложения» совершенно верно уловили главное направление «теоретической» перестройки — необ­ходимость всемерной мобилизации созидательного потенциала рын­ка, что, собственно, и входит в задачу экономической теории в отли­чие от практического руководства и инструкции. Что же касается ре­альных изменений в налоговых законах, то они всегда и везде влекут за собой проблемы, часто имеющие объяснения в сферах, очень да­леких от фундаментальной экономической науки. И поэтому неред­ко результат соответствует опять-таки старой пословице (на сей раз английской) «старые налоги — хорошие налоги».

Как уже отмечалось, современная западная экономическая мысль представлена несколькими крупными школами, каждая из которых имеет ряд направлений. Некоторые из них базируются непосред­ственно на основных постулатах кейнсианства, другие откровенно им противоречат. Но никто не может отрицать, что вся академичес-

наука и практика развитых государств признает и осуществляет жизнедеятельность в системе смешанных экономик, т.е. в той или иной степени, в предпочтении одних или других форм, регулируемых го­сударством. Поэтому, несмотря на наличие диаметрально противо­положных точек зрения по комплексу вопросов государственного регулирования, в послевоенный период в странах с развитыми ры­ночными структурами сформировалась новая наука — экономика об­щественного сектора, представляющая иную, чем прежде, систему взглядов Яа ролгосударства и теорию государственных финансов. Изу­чение этой дисциплины стало неотъемлемой частью экономическо­го образования во многих странах. Общественный сектор представ­ляет собой совокупность всех ресурсов экономики, находящихся в распоряжении государства. Под государственными ресурсами под­разумевается вся собственность и все денежные (в основном бюд­жетные) фонды. Но так как любые действия государства в условиях рынка опосредствуются финансовыми инструментами, то, не ума­ляя роли государственной собственности, наиболее универсальным инструментом воздействия признается бюджет. Поэтому в центре внимания экономики общественного сектора находятся в первую очередь государственные финансы. Особенность этой дисциплины состоит в том, что она рассматривает государство даже не в качестве регулирующей структуры, а в общем ряду субъектов экономической деятельности, который должен поставлять обществу конкретные эко­номические блага с необходимой производства этих благ. Экономика общественного сектора призвана также объяснить, как государство изыскивает средства для достижения этих целей, как оно эти средства расходует и за счет чего его экономическая деятель­ность может стать более рациональной. Однако, помещая государ­ство в общий ряд участников учиты­вается его принципиальное отличие от других субъектов рыночного хозяйства, заключающих свои сделки добровольно. Государство и его органы всегда обладают Правом принуждения в рамках и на основе законов.

В основе всех прежних взглядов на роль государства и системы его денежных фондов лежала необходимость целесообразного пере­распределения доходов, ресурсов, имущества в соответствии с прин­ципами социальной справедливости. Но природа перераспредели­тельных процессов такова, что очень часто их результатом становит­ся конфликт интересов, так как улучшение положения одной груп­пы индивидов происходит за счет ухудшения другой. Согласно но­вой системе взглядов речь идет о желательной

Парето-улучшением называется такое изменение в ходе экономи-

процессов, которое повышает уровень благосостояния (зна­чение функции индивидуальной полезности) хотя бы для одного из участников, если при этом не допускается снижение уровня благо­состояния ни одного из других. По мнению авторов, современный свободный рынок в любом государстве вследствие (а

потому и несоверщенной) конкуренции, внешнего воздействия и неполноты информации обязательно имеет серьезные изъяны («про­валы рынка», «ошибки рынка»), т.е. попадает в ситуации, в которых свободное действие рыночных сил не обеспечивает Парето-оптималь- ного использования ресурсов. И вот как раз в этих зонах, и только в них, должен функционировать общественный сектор (желательно на принципах Парето-оптимизации), при этом в предварительных расчетах изъяны рынка необходимо сопоставить с возможными про­валами государства.

Поскольку отличительной чертой государства является законное право принуждения, имеет смысл использовать потенциал обще­ственного сектора в тех и только в тех случаях, когда издержки и негативные последствия принуждения, как минимум, уравновеши­ваются его позитивными последствиями, т.е. потери для каждого индивида в отдельности, а не только для общества в целом, должны уравновешиваться приобретениями. Прежде всего государство при­звано обеспечивать экономически эффективное удовлетворение по­требностей своих граждан в общественных благах в таких отраслях, как: образование, культура, транспорт и связь,

энергетика, коммунальное хозяйство, — и обязательно на уровне социальной достаточности, а не минимального потребления. Выполне­ние этих функций на соответствующем уровне, в основном, и опре­деляет масштабы общественного сектора в каждом данном государ­стве на определенном временнбм отрезке.

Ресурсы, с помощью которых государство участвует в обществен­ной жизни, — это, с одной стороны, все то, владельцем чего оно яв­ляется, а с другой — доходы и расходы централизованных денежных фондов. В первом случае речь идет о запасе ресурсов, во втором — об их потоке. Такого рода двойная характеристика экономического по­тенциала присуща любому субъекту хозяйства, но особенность госу­дарства состоит в том, что, пользуясь законным правом принужде­ния, в результате систематически осуществляемого перераспределе­ния, доля общественного сектора в национальном доходе, как пра­вило, существенно отличается от его доли в совокупном капитале. Правда, эти цифры не отражают полностью все аспекты государствен­ной деятельности. С одной стороны, государство часто контролиру­ет огромные ресурсы, которые не получают надлежащей экономи­ческой оценки в качестве потенциальных или реальных факторов производства (земли, не находящиеся в сельскохозяйственном обо­роте, охраняемые природные и культурные ценности и Т.Д.). С дру­гой, расходы государства, в конечном счете, характеризуют услуги, которые оно предоставляет на нерыночной основе. Таким образом, и запас, и поток ресурсов общественного сектора частично изъяты из рыночного оборота, что сказывается на экономических измере­ниях. Но в целом роль и масштабы этого сектора наиболее концент­рированно можно выразить удельным весом государственных дохо­дов и расходов в национальном доходе или ВВП.

Так, к началу 1990-х годов доля совокупных расходов государства в ВВП составила: в Австралии — 13,4%, в Австрии — 49,9%, в Вели­кобритании — 40,5%, в Индии — 17,6%, в Испании — 34,3%, в Ита­лии — 52,5%, в Южной Корее — 17,7%, в Нидерландах — 55,8%, в Норвегии - 56,8%, в США - 36,0%, в ФРГ- 43,8%, в Финляндии - 35,9%, во Франции - 45,4%, в Швеции - 61,5%, в Японии - 32,4%'. Как свидетельствуют данные, разброс величин достаточно большой, от 13,4 до 61,5%. Но, если отбросить крайние значения, обусловлен­ные спецификой экономической политики именно этих государств, а также возможными временными колебаниями, то во всех развитых странах ясно вырисовывается средняя современная цифра порядка 35— 50%, что соответствует очень высокой доле государства в ВВП.

Но какими бы принципами не руководствовалось государство в своем отношении к формированию денежных фондов, из которых финансируется производство общественных благ (перераспределе­ние или «парето»), перед правительством всегда будет стоять извеч­ная проблема выбора между справедливостью в распределении и эф­фективностью в производстве. Например, согласно и «классичес­ким», и «кейнсианским» понятиям налоговой справедливости, сис­тема налогообложения должна содержать высокие налоги на «бога­тых» и низкие на «бедных», так как только таким способом можно создать финансовый источник будущей социальной поддержки. И с этих позиций регрессивные налоговые ставки выглядят вопиющим преступлением против человечности. Но, согласно философии и ло­гике тех же сэплайсайдеров, высокие доходы ни в коем случае не долж­ны нести на себе большое налоговое бремя, так как только они обла­дают потенциальными возможностями скорейшего инвестирования и, следовательно, обеспечивают экономический рост, увеличение массы национальной добавленной стоимости, создают реальные ис­точники финансирования всех дополнительных государственных расходов. В свою очередь, лица с низкими и средними доходами мо­гут уменьшить или увеличить только свой фонд личного потребле­ния, что в итоге будет влиять на совокупный спрос, но косвенным путем и замедленными темпами. Поэтому, согласно их взглядам, регрессивные ставки (когда они возможны) в принципе даже жела­тельны. Сравнивая эти две противоположные, но солидно аргумен­тированные точки зрения, нельзя дать однозначного ответа об абсо­лютной правомерности или неправомерности какой-либо из них. Все дело, очевидно, в структуре и назначении той общей экономической схемы, в которой искомая налоговая система формируется, а также в степени остроты «лидирующих» проблем. Каждое общество должно искать свой оптимум в соответствии с национальным менталитетом и сложившейся системой взглядов в отношении принципов обще­ственной справедливости с учетом реальных общественных возмож­ностей. И это еще одна причина, по которой навсегда исключается копирование готовых формул, тем более для государств с разным историческим мировоззрением и резкими различиями в способе и объемах производства.

Поиск такого оптимума технически очень сложная и даже не всег­да выполнимая задача, ибо имеют место высокие объективные по­требности в государственном финансировании, с одной стороны, и резко очерченная ограниченность реальных доходных источников, с другой. И чем ниже на лестнице мировых достижений иерархичес­кая ступень, на которой находится данное государство, тем острее эта проблема и больше вероятность конфликта. Но даже и у развитых стран поиск путей ведется в надежде хотя бы частичного разрешения данного противоречия. В частности, неокейнсианцами Н. Калдором и Дж. Хиксом была разработана соответствующая сис­тема, обеспеченная обстоятельной математической

В теории экономики общественного сектора в ее понимании роли и назначения государства соответственно серьезно скорректирова­ны взгляды на роль конкретных финансовых институтов. Напри­мер, налоги рассматриваются не как способ мобилизации средств на содержание неких надэкономических структур, а скорее, в качестве формы, которую приобретают затраты на производство разнообраз­ных общественных благ, поставляемых государством своим гражда­нам. Предполагается, что государство и его органы, подобно другим

' Подробнее см. в кн.: Якобсон Л.И. Экономика общественного сектора. Основы теории государственных финансов. — М.: Аспект пресс, 1996.

производителям товаров и услуг, должны получать ресурсы лишь постольку, поскольку им удается продемонстрировать потребителям (налогоплательщикам) свою способность удовлетворять их запросы лучше потенциальных Конкурентов из числа частных фирм. Кроме того, за потребителями остается бесспорное право добиваться мини­мизации своих затрат (налогов), т.е. налицо требование ощутимой возвратности налогов как в масштабах общества, так и для каждого налогоплательщика. И единственным смыслом и оправданием на­логов в обществе считается максимальное удовлет­ворение спроса налогоплательщиков на общественные блага и приз­нанных гражданами этой страны принципов перераспределения до­ходов. Но в силу несовершенства современных экономик и изъянов государства на практике налоговые системы не способны безукориз­ненно выполнять данную миссию. Просто при конкретном выборе путей необходимо стремиться к этой идеальной модели. Налоги не­обходимо платить всем гражданам, а дифференциация уплаты дол­жна производиться по четким критериям, соответствующим приня­тым в данном обществе представлениям о справедливости. Имеются два основных принципа дифференциации налогов: принцип подуча- емых выгод и принцип платежеспособности. Первому отвечают раз­личия в величине налогового бремени в соответствии с различиями в полезности действий государства для разных налогоплательщиков. Второй принцип предполагает соразмерность налогообложения, но не субъективной готовности, а объективной способности отдельных плательщиков нести налоговое бремя. На практике этот принцип трудно заменить каким-либо другим. Но какой бы конкретный прин­цип не был положен в основу относительного равенства налоговых обязательств, налогообложение предусматрива­ет, во-первых,равенство по горизонтали и, во-вторых,равенство по вертикали.

Первое — это непосредственное равенство обязательств для всех лиц, находящихся в одинаковом положении с точки зрения приня­того принципа. Второе — соответствие дифференциации налоговых обязательств различиям в их положении. Оба эти принципа, по сути, выражают идею запрета на дискриминацию в налогообложении. Пос­ле выбора принципов налогообложения в целом и расчета необходи­мой суммы, следует сформировать общую структуру системы, т.е. выбрать конкретные виды и рассчитать ставки. Делать это нужно на базе анализа воздействия налогов нарыночное поведение производите­лей и потребителей, так как только он позволяет выявить искажаю­щее влияние налогов и, правильно подбирая их характеристики, до­биваться относительного уменьшения нежелательных искажений (под искажением обычно подразумевают негативное влияние на эф­фективность). Авторы теории экономики общественного сектора очень большое внимание уделяют обеспечению возможности обще­ственного контроля за формированием и результатами действия на­логовой системы. Эксплуатация неведения налогоплательщиков со стороны государства (отдельных групп специальных интересов) ни­чуть не более отвечает принципам современной рыночной эконо­мики, чем всякое иное злоупотребление информационной асиммет­рией.

Как известно, в любом обществе во все времена налогоплатель­щиков посещало желание переложить, переместить свои налоги. И это по-человечески понятное стремление всегда находило способы реализации наличии экономических и правовых возможностей. Авторами рассматриваемой теории подробно анализируются различ­ные современные варианты как перемещения налогов, так и эконо­мический результат избыточного налогового бремени. Доказано, что последнее представляет собой денежный эквивалент потерь полез­ности, которые вызываются эффектом замещения, обусловленным налогообложением. Этот эффект замещения и выражает искажаю­щее действие налога, самым отрицательным результатом которого является искажение соотношений цен, на основе которых осуществ­ляется перераспределение ресурсов.

Специфика системы взглядов описываемой теории, естественно, распространяется и на назначение государственных расходов и бюд­жетную политику в целом. Целесообразность государственных рас­ходов должна достигаться только в рамках программного подхода к их формированию и осуществлению. Общественные расходы, по мнению авторов, можно представить в качестве отрицательных на­логов, соответственно распространив на них с некоторыми оговор­ками многие из положений новой налоговой теории. Чтобы добить­ся наиболее рационального использования общественных средств, требуется как можно точнее определить их отдачу, сопоставить ее с затратами, сравнить различные варианты программ с точки зрения издержек и выгод. Не имея возможности в рамках данного парагра­фа подробнее остановиться на особенностях нового ракурса теории государственных расходов, хочется обратить внимание на их отно­шение к методу планирования расходов «от достигнутого уровня», столь любимого государственными деятелями и в СССР, и в РФ. Последнее считается более или менее приемлемым только в случае, когда общество в высокой степени удовлетворено состоянием обще­ственного сектора и при этом само не находится в процессе глубоких перемен. Но, чем глубже и интенсивнее сдвиги в объективных усло­виях развития общественного сектора и запросах, которые он при­зван удовлетворить, чем настоятельнее потребность вреформирова- нии самого этого сектора, тем менее допустимо полагаться на преж­ние образцы. Тогда в центр внимания должен обязательно выдви­гаться поиск альтернативных вариантов использования обществен­ных средств и сравнение этих вариантов. И хотя идеальных форма­лизованных методов оценки затрат и результатов в общественном секторе не существует (иначе подготовку и принятие бюджета мож­но было бы превратить в сугубо техническую операцию), тем не ме­нее в теоретических разработках нового направления существует не­сколько вариантов аналитических методов с серьезным математи­ческим обеспечением. Их обязательное применение дает огромный практический выигрыш, позволяя отсекать хотя бы заведомо худ­шие варианты и обосновывать бюджетную политику именно в усло­виях смешанной рыночной экономики.

В завершение данного параграфа обобщим изложенное и сделаем некоторые выводы.

Финансовая наука имеет богатейшее многовековое теоретичес­кое наследие, созданное трудом многих поколений выдающихся уче­ных стран Запада и России. И ни одно из направлений новейших исследований и практического законодательства в сфере государ­ственных финансов не может иметь место без учета основных поло­жений базовой теории. В противном случае все усилия обречены на отрицательный результат.

Первый кризис в истории экономической мысли, постигший эко­номическую науку в 30-е годы XX века, объективно отразил пере­ломный этап в развитии самой рыночной экономики. Дж. Кейнс переломил этот кризис и дал толчок развитию всех последующих со­временных экономических школ, «о уже на новой теоретической высоте. Его доказательство необходимости существования смешан- ' ной экономики с регулирующей ролью государства имеет непрехо­дящее значение и оказывает влияние на все направления исследова­ний, связанных с материальным производством.

Подобный переворот в направляющей системе экономического мышления самым непосредственным образом коснулся обществен­ного отношения к сфере государственных финансов. В достижении целей стабилизации экономического цикла она была призвана иг­рать ведущую роль, причем особо важное значение придавалось уп­равлению бюджетным дефицитом в целях расширения или сокра­щения совокупного спроса (кредитно-денежная политика в этой си­туации должна была приспосабливаться к бюджетной).

С середины 1970-х годов радикально изменившаяся экономичес­кая ситуация и совершенно новые проблемы перестали умещаться в рамки прикладных разработок, и западной экономи­

ческой мысли пришлось преодолевать второй кризис общей теории в XX веке. Сфера государственных финансов не привлекает внима­ния многих авторов, предлагающих новые модели регулирования, но объективно она находится под пристальным вниманием обще­ства. Доля денежных потоков, проходящих через систему централи­зованных государственных фондов, в послевоенный период увели­чилась в несколько раз и от 15% ВВП дошла в отдельных случаях до 60%. Такие масштабы делают ее потенциально огромной регулиру­ющей силой: созидательной или разрушительной.

Понимание этой объективной реальности натолкнуло экономи­ческую мысль Запада на создание новой науки — экономики общест­венного сектора, которая развивает теорию государственных финан­сов в целях применения этой мощной системы в условиях уже сме­шанной экономики.

К концу второго тысячелетия и переходу человеческой цивили­зации в XXI век, уже известны результаты воздействия основных экономических идей, из тех, которые «правят миром». Самые мас­штабные из них — марксистская и кейнсианская с современными ее модификациями. Причем, интересно то, что оба эти противопо­ложные направления отражали одну объективную потребность даль­нейшего общественного развития — выхода из узких рамок жестко­го рыночного диктата в социально ориентированную экономику. Но многовековой менталитет, основанный на почитании «святого пра­ва частной собственности», и глубина демократической культуры после осознания необходимости радикальных реформ направили Запад по пути поиска решений сохранения базовой рыночной струк­туры, а Россию, в силу комплекса национальных особенностей — ее полного Сейчас, осознав многие ошибки, страны

бывшего социалистического лагеря проходят очень тяжелый пере­ходный период с целью создания у себя модели смешанной эконо­мики. И в этой ситуации теоретическое наследие прошлого и со­временные разработки Запада — бесценный дар, который необхо­димо использовать, опираясь на самое главное в нем — высокую куль­туру методологического анализа. Но столь необходимый процесс по­знания и расширения экономического кругозора ни в коем случае нельзя подменять слепым копированием готовых схем. Все без ис­ключения новые теории Запада базируются на предположении су­ществования развитого рыночного хозяйства с разветвленной инсти­туциональной структурой и отработанным веками законодатель­ством. И Хотя в СССР несколько десятилетий существовал един­ственный «^девственный сектор», до, внедрения £ практику совре­менной науки «экономика общественного сектора» России надо еще дорасти. Результатом бездумного использования отдельно вырван­ных из их общего контекста экономических мероприятий могут быть только невосполнимые материальные потери, нарастание и без того очень серьезных структурных деформаций и усиление со­циальной напряженности.

В начале данного параграфа приведены очень интересные раз­мышления Дж. Кейнса о реальной степени влияния мыслителей- философов, экономистов на поведение человечества. Вместо заклю­чения хотелось бы привести высказывание еще одного выдающего­ся представителя современной экономической науки Дж. Гэлбрей- та, который говорито воздействииреальногомира на становление идей. «На деле экономические идеи всегда являются продуктом своего вре­мени и места возникновения, их нельзя рассматривать независимо от того мира, который они объясняют, а этот мир постоянно меня­ется, соответственно и экономические теории, если они призваны отвечать своим целям, должны меняться. Появление за последние сто лет акционерных обществ, профсоюзов, прошедшие войны и эко­номическая депрессия, уничтожившие изменение харак­тера денег, новая роль банков, падение значения сельского хозяй­ства, рост городов и городской нищеты, появление государства все­общего благосостояния, растущее значение экономической полити­ки, возникновение социалистических стран — все это сильно изме­нило, даже революционизировало экономическую жизнь. А если из­менился предмет исследования, значит, с необходимостью должна измениться его задача?».