Глава 11. Торговля и глобализация: хорошие вести об азиатских потогонных предприятиях

Примечательно, что эта фантастическая машина работает и на бедные страны. Развивающиеся страны могут впихивать в нее все, что им удалось произвести, — основные товары своего экс­порта, дешевый текстиль, простые промышленные изделия — и получать товары, в которых, не будь этой машины, им могли бы и отказать: продовольствие, лекарства,'более передовые про­мышленные товары. Очевидно, что бедные страны, имеющие до­ступ к этой машине, станут развиваться быстрее стран, не имею­щих такого доступа. Следует ожидать, что предоставление доступа к этой машине бедным странам станет частью нашей стратегии из­бавления миллиардов людей во всем мире от вопиющей нищеты.

Поразительно, но это изобретение уже существует. Оно называется торговлей.

Если я зарабатываю на жизнь писанием книг и использую полученный от этого занятия доход на покупку сделанной в Дет­ройте машины, то в этой сделке нет ничего особенно противоре­чивого. Это улучшает как мое положение, так и положение автомо­билестроительной компании.

Самый простой способ оценить преимущества, которые прино­сит нам торговля, — представить, какой была бы жизнь без нее. Вы бы просыпались рано утром в маленьком домишке, который кое-как построили собственными руками. Вы одевались бы в одеж­ку из ткани, которую сами соткали из шерсти, настриженной вами же с двух овец, которые пасутся позади вашего дома. Затем вы собрали бы несколько кофейных зерен с чахлого кофейного дерева, которое не больно-то хорошо растет в Миннеаполисе. Занимаясь этим, вы все время надеялись бы на то, что за ночь ваша курица снесла яйцо, так что у вас, возможно, есть чем позавтракать. По сути дела, эта история о том, что наш уровень жизни высок по­тому, что мы способны сосредоточиться на выполнении задач, которые выполняем лучше всего, и приобретаем все остальное.

Почему подобные сделки должны отличаться в том случае если некий продукт или услуга, которые мы приобретаем, произ­ведены в Германии или в Индии? И в самом деле, не должны. Мы пересекли некую политическую границу, но экономика не изменилась сколько-нибудь существенным образом.

Такова природа «глобализации». Этот термин стал обозначать рост международного потока товаров и услуг. Американцы и большин­ство других жителей планеты ныне с большей, чем когда-либо, вероятностью покупают товары или услуги в других странах, вза­мен продавая свои товары и услуги за рубеж. В конце 1980-х го­дов я путешествовал по Азии в качестве корреспондента, который писал серию статей для ежедневной газеты, издающейся в штате Нью-Гэмпшир. Натолкнувшись на ресторанчик сети Kentucky Fried Chicken в сравнительно глухой части о. Бали, я был так удивлен, что написал об этом статью. «Полковнику Сэндерсу удалось развер­нуть рестораны быстрого питания в самых отдаленных районах мира», — писал я. Если бы я понял, что идея «культурной гомо­генизации» спустя десятилетие станет причиной гражданского недовольства, я мог бы стать богатым и знаменитым в качестве человека, который одним из первых выступил комментатором глобализации.

Ресторан Kentucky Fried Chicken был чем-то большим, чем любопытный объект, каким я его представил. Это был осязаемый признак того, что ясно демонстрирует статистика: мир в экономи­ческом смысле становится все более взаимозависимым. Мировой экспорт как доля мирового ВВП вырос с 8% в 1950 г. до 26% сегодня3. Доля экспорта в ВВП США за тот же самый период выросла с 5 до 10%. Стоит заметить, что большую часть амери­канской экономики по-прежнему составляют товары и услуги, производимые для внутреннего потребления. При этом просто благодаря огромным размерам своей экономики США являются крупнейшим в мире экспортером. Стоимость экспортируемых США товаров вдвое превышает стоимость японского экспорта и почти равна стоимости экспорта всего ЕС. США извлекают немалую пользу из открытой системы международной торговли. Но такую же пользу извлекает и остальной мир.

Полагаю, сказав это, я тоже нарвусь на письма, полные нена­висти. Почти все теории и почти все доказательства позволяют предположить, что выгоды международной торговли намного пре­восходят ее издержки. Эта тема заслуживает целой отдельной книги. Некоторые хорошие книги посвящены самым невообрази­мым темам — от административной структуры ВТО до судьбы морских черепах, попавших в сети, которые были поставлены ловцами креветок. И все же фундаментальные идеи, положенные в основу дебатов об издержках и выгодах глобализации, просты и логичны. В действительности же, ни одна из проблем совре­менности не спровоцировала такого обилия неряшливых мыслей. Проблема международной торговли зиждется на самых фунда­ментальных, базисных понятиях экономики.

Торговля делает нас богаче. Торговля отличается тем, что является одной из важнейших идей экономики, причем одной из тех идей, понимание которых наименее всего зависит от интуи­ции. Аврааму Линкольну однажды посоветовали для завершения строительства трансконтинентальной железной дороги закупить дешевые железные рельсы в Великобритании.

Саудовская Аравия может производить нефть дешевле, чем США. В свою очередь, США могут выращивать зерновые и со­евые бобы дешевле, чем это можно сделать в Саудовской Аравии. Торговля по схеме «зерно за нефть» — пример абсолютной вы­годы. Если две разные страны искусны в производстве различных товаров, обе они могут потреблять больше, специализируясь на производстве того, что они делают лучше всего, и затем обмени­ваясь своими продуктами. Людям из Сиэтла не надо выращивать себе рис. Вместо выращивания риса им следует строить самолеты (на заводах компании Boeing), писать программы (в компании Microsoft) и продавать книги (на сайте Amazon.com), предоста­вив выращивание риса крестьянам Таиланда или Индонезии. Между тем эти крестьяне могут пользоваться благами Microsoft Word, даже если у них нет ни технологии, ни знаний, необхо­димых для создания таких программных продуктов. Страны, как и отдельные люди, имеют разные природные преимущества. Саудовской Аравии смысла выращивать овощи не больше, чем Майклу Джордану заниматься ремонтом своего автомобиля.

Отлично, но как быть странам, которые ничего особенно хо­рошо не производят? В конце концов страны бедны потому, что они непроизводительны.

Производительность — вот что делает нас богаче. Специализа­ция — это то, что обеспечивает нашу производительность. Торговля позволяет нам специализироваться. Американские инженеры из Сиэтла более производительны в создании самолетов, чем в пошиве рубашек; а текстильщики Бангладеш более производительны в по­шиве рубашек и обуви, чем в чем-либо еще, что они могли бы делать (в противном случае они бы не работали в текстильной про­мышленности). В настоящий момент я пишу книгу. Моя жена руководит компанией, занимающейся консалтингом в области программного обеспечения. С нашими дочерьми нянчится замеча­тельная женщина по имени Клементина. Мы нанимаем ее не по­тому, что она лучше нас обращается с детьми (хотя временами я думаю, что это действительно так). Мы нанимаем Клементину потому, что она позволяет нам в дневные часы находиться на наших рабочих местах и успешно исполнять наши производственные обя­занности, И ЭТО — наилучшее ИЗ ВОЗМОЖНЫХ положение дел для нашей семьи, не говоря уже о Клементине, читателях этой книги и клиентах компании, которой заправляет моя жена.

Торговля позволяет использовать скудные ресурсы с макси­мальной эффективностью.

Торговля создает проигравших. Если торговля переносит блага конкуренции в самые отдаленные уголки мира, то вслед за этим не замедлит проявиться и эффект созидательного разрушения. Попробуйте объяснить выгоды глобализации рабочим-обувщикам из штата Мэн, потерявшим работу, потому что их предприятие было передислоцировано во Вьетнам. (Вспомните о том, что я был спичрайтером губернатора этого штата; я пытался объяс­нить это.) Торговля, как и технологии, может уничтожать рабочие места, особенно требующие малоквалифицированного труда. Если рабочий в штате Мэн зарабатывает 14 дол. в час, делая то, что во Вьетнаме может быть сделано за 1 дол. в час, то производительность рабочего из Мэна должна быть в 14 раз вы­ше производительности вьетнамского рабочего. Если это не так, компания, стремящаяся к максимизации прибыли, отдаст пред­почтение Вьетнаму. Однако рабочие места теряют и бедные стра­ны. Отрасли, которые на протяжении десятилетий пользовались защитой от международной конкуренции и потому усвоившие все скверные привычки, которые возникают при отсутствии конку­ренции, могут быть безжалостно сокрушены эффективными ино­странными конкурентами. Каково бы вам пришлось, если бы вы были производителем «Thumbs-Up Cola» в Индии, когда в 1994 г. на индийский рынок пришла настоящая Coca-Cola?

В долгосрочной перспективе торговля способствует развитию, а растущая экономика может поглотить людей, которые лиши­лись прежней работы. Объем экспорта растет, а потребители ста­новятся богаче благодаря дешевому импорту; оба этих явления создают спрос на работников в других секторах экономики. В США вызванное торговлей сокращение рабочих мест имеет свойство быть относительно небольшим по сравнению со способ­ностью экономики создавать новые рабочие места. Одно из про­веденных после заключения Североамериканского соглашения о свободной торговле исследований показало, что в период с 1990 по 1997 г. в результате свободной торговли с Мексикой США ежегодно теряли в среднем по 37 тыс. рабочих мест, но в то же самое время американская экономика создавала по 200 тыс. но­вых рабочих мест ежемесячно5. Тем не менее выражение «в дол­госрочной перспективе» наряду с выражениями «издержки пере­хода» и «краткосрочное вытеснение» — одно из самых бездуш­ных; эти выражения скрывают человеческие страдания и разру­шение привычных условий существования людей. От обувщиков из Мэна ожидают выплат по закладным в краткосрочной пер­спективе. Печальная реальность состоит в том, что обувщики из штата Мэн, возможно, ничего не выгадают и в долгосрочной пер­спективе. У работников, ставших безработными, возникают проб­лемы с квалификацией. (Новые технологии лишают работы на­много больше людей, чем торговля.) Если некая отрасль сконцен­трирована в определенном географическом районе, как это часто бывает, уволенные работники могут стать свидетелями исчезно­вения их общины и их образа жизни.

«New York Times» опубликовала документальную историю Нью­тон-Фоллз, общины, сложившейся в северной части штата Нью-Йорк вокруг бумажной фабрики, которая была открыта в 1894 г. Через столетие фабрику закрыли, отчасти вследствие усиливающейся иностранной конкуренции. В этом не было ни­чего хорошего:

С октября, когда была предпринята последняя отчаянная и неудач­ная попытка спасти фабрику, Ньютон-Фоллз вплотную приблизился к тому, чтобы превратиться в предмет изучения печальной социоло­гии аграрной местности, где немногие оставшиеся жители с при­скорбием свидетельствуют о медленном умирании их общины, ко­торая напоминает незаведенные вовремя часы, отсчитывающие минуты перед неотвратимым последним ударом6.

Да, экономические выгоды торговли перевешивают сопряжен­ные с нею потери, но счастливцы редко выписывают чеки потерпев­шим. А потерпевшие частенько несут колоссальные потери. Какое утешение может найти обувщик из Мэна в том, что торговля с Вьетнамом сделает США в целом богаче? Он-то сам стал беднее и, вероятно, навсегда останется бедным. Действитель­но, мы возвращаемся ко все той же дискуссии о капитализме, которую вели в начале книги, а затем в главе 8. Рынки создают новый, более эффективный порядок, разрушая прежний. В этом нет ничего приятного, особенно для людей и компаний, приспособ­ленных к существованию в рамках старого порядка. Международ­ная торговля расширяет рынки, делает их более конкурентными и более разрушительными. Марк Твен предвидел эту основную дилемму: «Я за прогресс, мне лишь не нравятся изменения».

Марвин Зонис, международный консультант и профессор Школы бизнеса Чикагского университета, назвал потенциальные выгоды глобализации, особенно выгоды, уготованные беднейшим из бедных, «безмерными». Он также отмечает: «Глобализация раз­рушает все и повсюду. Она разрушает традиционные отношения — между мужьями и женами, родителями и детьми; между муж­чинами и женщинами, молодыми и старыми; между хозяевами и работниками, правящими и управляемыми»7. Мы можем кое-что сделать для того, чтобы смягчить эти удары. Оставшихся без работы можно переобучить и даже переселить. Можно предо­ставить помощь в развитии общин, пострадавших от потери глав­ных, градообразующих предприятий. Можно принять меры к тому, чтобы в наших школах прививали те навыки, которые позволяют работникам адаптироваться в любой среде, куда бы ни забросила их экономика. Короче, мы можем обеспечить положение, при котором те, кому повезло, станут выписывать чеки (пусть и не напрямую) проигравшим, делясь с ними по меньшей мере частью своих приобретений. Это правильная политика и это то, к чему нас обязывает мораль.

Протекционизм в краткосрочной перспективе спасает рабочие места, замедляя экономический рост в долго- срочной перспективе. Спасти рабочие Места обувщиков Мэна можно. Можно защитить поселения, подобные Ньютон-Фоллз. Можно обеспечить прибыльность сталелитейных заводов в Гэри, штат Индиана. Для этого надо всего лишь избавиться от ино­странной конкуренции. Мы можем воздвигнуть торговые барьеры, которые остановят созидательное разрушение на обнесенном ими пространстве. Так почему мы не делаем этого? Блага протекцио­низма очевидны; в качестве доказательства можно сослаться на сохранение рабочих мест. Увы, издержки протекционизма более завуалированы: трудно доказывать что-либо ссылками на рабочие места, которые никогда не будут созданы, или на более высокие доходы, которые никогда не будут получены.

Для того чтобы понять издержки, возникающие вследствие воздвижения таможенных барьеров, давайте задумаемся над стран­ным вопросом: стало бы экономическое положение США лучше, если бы был введен запрет на торговлю между частями страны, находящимися по разным сторонам реки Миссисипи? Логика про­текционизма предполагает, что США выиграли бы от такого запре­та. Для нас, живущих к востоку от Миссисипи, были бы созданы новые рабочие места, поскольку товары вроде самолетов «Воетё» или вин из Северной Калифорнии стали бы недоступны для нас. Но почти все квалифицированные работники к востоку от Миссисипи уже работают, и мы производим то, что делаем лучше, чем самолеты или вина. Тем временем работникам на западе США, которые ныне отлично делают самолеты или вина, пришлось бы прекратить заниматься производством самолетов и вин для того, чтобы производить товары, которые обычно про­изводят на востоке США. Да, на западе эти товары производили бы не так хорошо, как это делают люди, ныне занимающиеся производством таких товаров. Запрет на торговлю между восто­ком и западом США обратил бы процесс специализации вспять. Мы лишились бы отличных товаров и были бы вынуждены вы­полнять работу, которую делаем не слишком-то хорошо. Короче говоря, мы стали бы беднее, потому что в целом стали бы менее производительны. Вот почему экономисты одобряют торговлю не только между востоком и западом США, но и трансатлантиче­скую и транстихоокеанскую торговлю. Глобальная торговля спо­собствует специализации, а протекционизм пресекает ее.

А вот соображение, возникшее в связи с обсуждаемой пробле­мой. Америка карает страны-изгои вроде Ирака экономическими санкциями. Если санкции жестки, мы запрещаем почти всякий импорт и экспорт. США пресекают международную торговлю в качестве меры наказания. Ираку запрещено торговать его экспортным товаром — нефтью и обменивать нефть на товары, которые ему необходимы, а такими товарами является практиче­ски все. (Режим санкций допускает продажу некоторых объемов нефти для импорта продовольствия и медикаментов.) Ирония яростного антиглобализма заключается в том, что участники де­монстраций протеста против глобализации, по сути дела, требуют установления режима санкций для всех развивающихся стран. Является ли Ирак процветающей страной, в которой рабочие уве­рены в будущем, а окружающая среда избавлена от загрязнения? Нет. По всем параметрам и показателям Ирак — бедная страна, которая стала еще беднее. В зависимости от того, какому из источников информации вы доверяете, санкции являются причи­ной смерти от 100 до 500 тыс. иракских детей8. Такая стратегия улучшения положения развивающихся стран кажется весьма стран­ной. К тому же эта стратегия вредит и нам. Где находился до войны в Персидском заливе один из крупнейших рынков для техасских производителей риса? В Ираке.

Торговля снижает стоимость товаров для потребите- лей, что равносильно повышению доходов потребителей. Забудем на минуту о рабочих-обувщиках и подумаем об обуви. Почему компания №ке производит обувь во Вьетнаме? Потому, что производить обувь во Вьетнаме дешевле, чем в США, а это означает, что всем нам предлагают более дешевую обувь. Одним из парадоксов дебатов о торговле является следующее обстоятель­ство: люди, заявляющие о своей нужде, в сущности, пренебрега­ют тем фактом, что дешевые импортные товары хороши для по­требителей, имеющих низкие доходы (и для всех прочих). Более дешевые товары оказывают на нашу жизнь такое же воздействие, как и более высокие доходы. Мы можем позволить себе покупать больше. Очевидно, что это же утверждение справедливо и в отно­шении других стран.

Торговые, таможенные барьеры — это налог, пусть и скрытый. Предположим, правительство США ввело налог в 30 центов на каж­дый галлон апельсинового сока, проданного в Америке. Консерва­тивные антиправительственные силы призовут к оружию. То же самое сделают и либералы, которые вообще выступают против на­логов на продовольственные товары и одежду, поскольку подобные налоги регрессивны, т.е. наиболее бедным они обходятся дороже (поглощая большую долю доходов малоимущих). Ладно, пусть правительство добавило к стоимости каждого галлона апель­синового сока 30 центов каким-то другим способом, который не столь прозрачен, как налог. Правительство США устанавлива­ет таможенную пошлину на бразильские апельсины и апельсиновый сок, цена на который может возрасти на 63%. Некоторые районы Бразилии почти идеальны для выращивания цитрусовых, и именно это обстоятельство вызывает беспокойство и недовольство амери­канских производителей апельсинов. Поэтому правительство защи­щает их. Экономисты считают, что таможенные пошлины на бра­зильские апельсины ограничивают поставки импортного сока, что увеличивает цену галлона апельсинового сока примерно на 30 цен­тов. Большинству потребителей невдомек, что правительство вытя­гивает деньги у них из карманов и направляет их производителям апельсинов во Флориде9. В чеке из магазина это не отражено.

Снижение таможенных барьеров оказывает на потребителей такое же воздействие, что и снижение налогов. Предшествен­ником Всемирной торговой организации было Генеральное согла­шение по тарифам и торговле (ГАТТ). После Второй мировой войны ГАТТ было механизмом, посредством которого страны договаривались о снижении таможенных тарифов по всему миру и открывали пути к расширению торговли. В результате восьми раундов переговоров в рамках ГАТТ, состоявшихся в период с 1948 по 1995 г., средний уровень таможенных барьеров в раз­витых странах был снижен с 40 до 4%. Это было крупномасштаб­ным снижением «налога» на все импортные товары. Такое сниже­ние таможенных барьеров вынудило внутренних производителей также удешевить свои товары и повысить их качество ради сохра­нения конкурентоспособности. Если сегодня вы придете к авто­мобильному дилеру, то по сравнению с 1970 г. выиграете в двух отношениях. Во-первых, у вас будет более широкий выбор отлич­ных импортных машин. Во-вторых, и автомобилестроители из Детройта отреагировали на иностранную конкуренцию, повысив качество своих моделей. Машины «Honda Accord» улучшают ваше положение, как, впрочем, и машины «Ford Taurus», которые стали лучше, чем были бы без иностранной конкуренции.

Торговля выгодна и бедным странам. Если бы мы терпеливо разъяснили выгоды торговли участникам демонстраций протеста в Сиэтле, Вашингтоне, Давосе или Генуе, они, возможно, не пу­стили бы в ход бутылки с зажигательной смесью. Хорошо, может быть, они не стали бы бросаться этой дрянью. Главная идея вы­ступлений против глобализации заключается в том, что мировая торговля — это нечто такое, что богатые страны навязывают раз­вивающимся странам. Если торговля по большей части выгодна Америке, она должна быть по большей части вредна всем осталь- ным. И здесь, на этой странице, нам следует признать, что, когда | речь идет об экономике, мышление в парадигме игры с нулевой суммой результатов обычно ошибочно. Именно так обстоит дело и в данном случае. Представители развивающихся стран были одними из тех, кто наиболее горько сетовал на срыв переговоров в рамках ВТО в Сиэтле. Некоторые люди уверены в том, что администрация Клинтона втайне организовала демонстрации про­теста, чтобы сорвать переговоры и защитить интересы отдельных американских групп вроде профсоюзов. Действительно, после провала переговоров в рамках ВТО в Сиэтле Генеральный секре­тарь ООН Кофи Аннан обвинил развитые страны в возведении таможенных барьеров, отлучающих развивающиеся страны от благ мировой торговли, и призвал к «глобальному новому курсу»10.

Торговля дает бедным странам доступ на рынки развитых стран, где делают покупки большинство потребителей мира (или, по край­ней мере, те, у кого есть на это деньги). Рассмотрим воздействие, которое оказал принятый в 2000 г. Закон о развитии и возможно­стях Африки (African Growth and Opportunity Act), позволивший беднейшим странам Африки экспортировать текстиль в США при минимальной пошлине на ввоз, а то и вовсе беспошлинно. В тече­ние одного года экспорт текстиля в США из Мадагаскара вырос на 120%, из Малави — на 1000%, из Нигерии — на 1000%, из ЮАР на 47%. Как заметил один из комментаторов, закон создал «реаль­ные рабочие места для реальных людей»11.

Торговля открывает бедным странам пути к постепенному обогащению. В экспортных отраслях нередко заработки выше, чем в других отраслях экономики развивающихся стран. Но это всего лишь начало. Новые рабочие места в экспортных отраслях генерируют более острую конкуренцию за рабочую силу, что при­водит к росту заработной платы во всех секторах. Даже в сель­ской местности доходы могут расти; по мере того как работники покидают сельскую местность в поисках лучших возможностей, количество ртов, которые надо накормить тем, что можно выра­щивать на оставленной мигрантами земле, сокращается. Проис­ходят и другие важные сдвиги. Иностранные компании приносят с собой капиталы, технологии и новые навыки. Это не только повышает производительность рабочих, занятых в экспортных отраслях; капиталы, технологии и навыки распространяются и на другие сферы экономики. Работники «учатся в процессе работы» и затем уносят с собой приобретенные знания.

В своей замечательной книге «The Elusive Quest for Growth» («Неуловимое стремление к росту») Уильям Истерли рассказывает историю пришествия швейной промышленности в Бангладеш. Эта отрасль была основана почти случайно. В 1970-х годах главным производителем текстиля была южнокорейская Daewoo Corporation. Америка и Европа ввели квоты на импорт южнокорейского тек­стиля. Тогда Daewoo, как всегда стремящаяся к максимизации прибыли, обошла торговые ограничения, передислоцировав неко­торые предприятия в Бангладеш. В 1979 г. Daewoo подписала соглашение о сотрудничестве с бангладешской компанией Desh Garments, которое предусматривало производство рубашек. Самым главным было то, что Daewoo привезла 130 бангладешцев в Юж­ную Корею для обучения. Другими словами, Daewoo инвестиро­вала в человеческий капитал своих бангладешских рабочих. Любо­пытной особенностью человеческого капитала является то, что, в отличие от оборудования или финансовых средств, его нельзя °тобрать. Раз бангладешские рабочие научились строчить рубашки, их уже нельзя заставить забыть, как это делается. Они и не забыли.

Позднее Daewoo расторгла отношения со своим бангладеш­ским партнером, но семена грядущего бума экспортной отрасли были уже брошены в землю. Из 130 рабочих, обученных Daewoo, 115 ушли в течение 1980-х годов для того, чтобы основать соб­ственные швейные компании. Мистер Истерли убедительно дока­зывает, что инвестиции, сделанные Daewoo, стали крайне важ­ным строительным блоком при создании того, что стало экспорт­ной швейной промышленностью стоимостью 3 млрд дол. Чтобы никто не подумал, что препятствия торговле создают для того, чтобы помочь самым бедным, или что республиканцы питают большее отвращение к защите особых интересов, нежели демо­краты, следует заметить, что в 1980-х годах администрация Рей­гана ввела квоты на импорт бангладешского текстиля. Надо изряд­но постараться для того, чтобы выжать из меня экономическое обоснование введения ограничений на экспорт из страны, в кото­рой ВВП в расчете на душу населения составляет 350 дол.

И самое главное. Дешевые экспортные товары стали путем к процветанию азиатских «тигров» — Сингапура, Южной Кореи, Гонконга и Тайваня (а ранее и Японии). В противоположность им Индия, остающаяся поразительно изолированной страной, — одно из тех государств мира, которые в течение десятилетий раз­виваются ниже своих возможностей. (К сожалению, Ганди, как и Линкольн, был выдающимся лидером и скверным экономис­том; Ганди предложил поместить на индийский флаг прялку как символ экономической самодостаточности.) Китай также исполь­зует экспорт как стартовую площадку для экономического роста. Действительно, если рассматривать 30 провинций Китая как отдельные страны, то в период с 1978 по 1995 г. в число 20 стран с самыми высокими темпами роста входили бы только китайские провинции. Для того чтобы рассмотреть эти успехи в надлежа­щей перспективе, скажу, что после начала промышленной рево­люции Великобритании для удвоения ВВП в расчете на душу населения потребовалось 58 лет. В Китае ВВП в расчете на ду­шу населения удваивается каждые десять лет. Николас Кристоф и Шерил Вуданн, более десятилетия бывшие азиатскими коррес­пондентами «New York Times», недавно писали:

Мы и другие журналисты занимались проблемами детского труда и крайне тяжелыми условиями труда в Китае и Южной Корее. Но, оглядываясь назад, приходится сказать, что наши опасения были чрезмерны. Потогонные предприятия имели свойство генерировать средства для решения созданных ими проблем. Если бы в 1980-х го­дах американцы отреагировали на ужасные истории, свернув им­порт товаров, произведенных на этих потогонных предприятиях, то ни южные провинции Китая, ни Южная Корея не достигли бы столь впечатляющего прогресса12.

Китай и Юго-Восточная Азия не уникальны. Консалтинговая компания АТ Кеагпеу провела исследование воздействия глоба­лизации на 34 развитые и развивающиеся страны. Исследователи обнаружили, что страны, наиболее стремительно глобализирую­щиеся, на протяжении последних 20 лет имели темпы роста на 30—50% выше, чем темпы развития стран, менее интегрирован­ных в мировую экономику. Кроме того, эти страны пользовались большей политической свободой и получали более высокие баллы по шкале индекса человеческого развития ООН. По подсчетам авторов этого исследования, около 1,4 млрд человек избежали абсолютной нищеты благодаря сопряженному с глобализацией экономическому росту. Впрочем, есть и плохие новости. Более высокие темпы глобализации сопряжены с более высокими тем­пами нарастания неравенства доходов, с коррупцией и деграда­цией окружающей среды. Позднее о негативных последствиях глобализации будет рассказано подробнее.

Однако есть и более простой способ доказательства благ гло­бализации. Если не рост торговли и не экономическая интегра­ция, что взамен этого? Люди, выступающие против развития гло­бальной торговли, должны дать ответ на один вопрос, в основе которого лежит соображение, высказанное гарвардским экономи­стом Джеффри Саксом: есть ли в современной истории пример успешного развития одной страны, которая бы не вела торговли и не была интегрирована в мировую экономику?

Нет, такого примера не сыскать.

Вот почему Том Фридмен предлагает коалиции противников глобализации назвать себя «коалицией борцов за то, чтобы бед­ные народы мира оставались бедными»13.

Торговля основана на добровольном обмене. Люди делают то, что улучшает их положение. В дебатах по проблемам глобали­зации об этой очевидной истине нередко забывают. McDonald’s не строит рестораны в Бангкоке для того, чтобы затем принуж­дать людей под страхом смерти питаться там. Люди ходят в рес­тораны McDonald’s потому, что хотят пойти туда. А если не за хотят идти туда, то никто их не заставит делать это. А если ни­кто не станет есть в ресторанах, рестораны будут терять деньги и закроются. Изменяет ли McDonald’s местные культуры? Да. Именно это привлекло мое внимание, когда десять лет назад я писал о появлении ресторана Kentucky Fried Chicken на острове Бали. Я писал: «У индонезийцев есть собственные блюда быстро­го приготовления, которые более практичны, чем картонные коробки полковника и тарелки из стирофома. Еда, купленная у уличного торговца, завернута в банановый лист и газету. Боль­шой зеленый лист удерживает тепло, непроницаем для жира, и из него можно сложить аккуратную упаковку».

В общем и целом банановые листья в мире, по-видимому, уступают свои позиции картону. Недавно я с женой присутство­вал на деловой встрече в Пуэрта-Валларта, Мексика. Пуэрта-Вал- ларта — очаровательный город, расположенный на сбегающих к Тихому океану склонах холмов. Главная достопримечательность города — бульвар, идущий вдоль берега океана. Где-то посере­дине этого бульвара есть небольшой мыс, вдающийся в океан, и в конце этого мысика, на участке, который я бы счел одним из самых ценных объектов недвижимости в городе, стоит ресторан сети Hooters. Когда наша группа увидела этот бесславный пред­мет американского экспорта, кто-то из нас пробормотал: «Это просто никуда не годится».

Ресторан сети Hooters в одном из самых красивых городов мира — это, вероятно, не то, что имел в виду Адам Смит. Мар­вин Зонис замечает: «Некоторые аспекты американской массовой культуры — ее безнравственность и грубость, насилие и сексу­альность — заслуживают крайнего сожаления»14. Угроза «куль­турной гомогенизации», по большей и худшей своей части исхо­дящая из Америки, является объектом всеобщей критики. Но это вопрос, возвращающий нас к главной мысли главы 1: кто ре­шает? Я был не в восторге от того, что увидел ресторан Hooters в Пуэрта-Валларта, но, как я отметил ранее, не я правлю этим миром. Более важно то, что я не живу в Пуэрта-Валларте и не голосую там. Не живут и не голосуют там и погромщики, швы­рявшие камни в Сиэтле и Генуе.

Существуют ли законные причины ограничить распростране­ние ресторанов быстрого питания и тому подобных образчиков американской массовой культуры? Да, порой они режут глаз. Да, рестораны быстрого питания вызывают столпотворение и грязь; они уродливы и могут портить внешний вид. (До моего действен­ного сопротивления строительству новой станции на Фуллер- тон-авеню я был членом группы, которая пыталась помешать строительству ресторана McDonald’s на противоположной сторо­не улицы.) Это местные решения, которые должны быть сделаны людьми, на жизни которых скажутся эти решения, — людьми, которые могут питаться в безопасности и чистоте ресторанов McDonald’s, или теми, у кого упаковки от продуктов быстрого питания могут забить сточные канавы. Свобода торговли соответ­ствует одной из главнейших либеральных ценностей — праву че­ловека принимать собственные решения.

Теперь рестораны McDonald’s есть в Москве, а кофейня Starbucks есть в Запретном городе Пекина. Сталин никогда бы не допустил первого; Мао не допустил бы второго. И над этим стоит поразмыслить.

Аргументы в пользу культурной гомогенизации, возможно, не всегда оправданны. Культура распространяется во всех направле­ниях. Теперь я могу брать в аренду иранские кинофильмы через сеть Blockbuster. Канал National Public Radio недавно транслиро­вал передачу о ремесленниках и художниках в отдаленных районах мира, торгующих своими работами через Интернет. Можно зайти на сайт Novica.com и найти виртуальный глобальный рынок пред­метов искусства и ремесленных изделий. Кэтрин Райан, работа­ющая на Novica, объяснила: «Есть одна община в Перу, где большая часть художников ушли работать шахтерами на угольную шахту. А теперь, поскольку один из них добился успеха на сайте Novica, он смог нанять многих своих родственников и соседей и вернуть их к занятию ткачеством, так что они больше не шахтеры. Они за­нимаются делом, которым в их семьях занимались из поколения в поколение, и ткут невероятно красивые гобелены»15. Джон Майкл- твейт и Эдриан Вулдридж, авторы воспевающего глобализацию трактата «А Future Perfect» («Совершенное будущее»), отмечают что в сфере бизнеса ранее безвестная финская компания вроде Nokia смогла нанести удар американским гигантам вроде Motorola.

• • •

Мы все еще горячимся, когда речь заходит о побочных эффектах глобализации. Ресторан Hooters в Пуэрта-Валларта — лишь легкая головная боль по сравнению с ужасами азиатских пото­гонных предприятий. Но к этим ужасам приложимы те же прин­ципы. Компания Nike на своих вьетнамских фабриках не исполь­зует принудительный труд. Почему вьетнамские рабочие хотят работать за доллар или пару долларов в день? Потому что этот вариант лучше других, имеющихся у вьетнамских рабочих. Со­гласно данным Института международной экономики, в странах с низкими доходами средние заработки рабочих иностранных ком­паний вдвое выше средней заработной платы на предприятиях местных промышленных компаний.

Николас Кристоф и Шерил Вуданн описывают посещение некоего Монгкола Латлакорна, тайского рабочего, пятнадцати­летняя дочь которого работала на одной из бангкокских фабрик, где шила одежду на экспорт в США.

Ей платят 2 дол. в день за девятичасовую смену. Она работает шесть дней в неделю. Несколько раз она прокалывала руки иглами, и ме­неджерам приходилось бинтовать ее, чтобы она смогла продолжить работу.

«Как это ужасно», — сочувственно пробормотали мы.

Монгкол посмотрел на нас с удивлением. «Это хорошая пла­та, — сказал он, — надеюсь, она зацепится за эту работу. Теперь повсюду говорят о закрытии фабрик, и она говорит, что ходят слухи о том, что и ее фабрику, возможно, закроют. Надеюсь, этого не случится. Не знаю, что она будет делать, если фабрика закроется»16.

В протестах против глобализации заложено неявное утверж­дение о том, что нам, жителям развитых стран, каким-то образом известно, что лучше всего для жителей бедных стран: где им следует работать и даже в каких ресторанах им следует есть. Как отмечает «The Economist», «скептики в равной мере не верят пра­вительствам, политикам, международным бюрократам и рынкам. Поэтому они заканчивают дело тем, что назначают самих себя судьями, решения которых выше не только решений правительств и реакций рынков, но и предпочтений непосредственно вовлечен­ных в проблемы рабочих. Это кажется значительным делом, кото­рым стоит заняться»17.

Дешевый труд — конкурентное преимущество рабочих бедных стран. Дешевый труд — это все, что они могут предло­жить. Они не производительнее американских рабочих; они об­разованны не лучше американских рабочих, и у них нет доступа к более совершенным технологиям. По западным стандартам им платят очень мало, потому что по западным стандартам они и про­изводят очень мало. Если бы иностранные компании были вынуж­дены существенно повысить их заработки, то исчез бы всякий смысл в том, чтобы создавать предприятия в развивающихся странах. Ком­пании станут замещать рабочих машинами или же перенесут свою деятельность туда, где более высокая производительность оправды­вает более высокую оплату труда. Если бы на потогонных пред­приятиях были пристойные по западным стандартам зара­ботки, этих предприятий не существовало бы вовсе. В том, что люди за несколько долларов в день готовы работать долгие часы в скверных условиях, нет ничего хорошего, но не будем смешивать причину и следствие. Потогонные предприятия не являются причи­ной низких заработков в бедных странах; скорее, эти предприятия платят низкие заработки потому, что в бедных странах у рабочих альтернатив очень немного. Участники демонстраций протеста против глобализации могли бы с тем же успехом швырять камни и бутылки в больницы — ведь там страдает так много больных.

Нет смысла и в предложении улучшить положение работников потогонных предприятий путем отказа от приобретения производи­мых ими товаров. Индустриализация, какой бы примитивной она ни была, запускает процесс, который может сделать бедные стра­ны богаче. Мистер Кристоф и миссис Вуданн приехали в Азию в 1980-х годах, а 14 лет спустя они вспоминали: «Как большинство представителей Запада, мы приехали в регион охваченные негодо­ванием по поводу потогонных предприятий. Впрочем, со време­нем нам пришлось согласиться с мнением, которое поддерживало большинство жителей Азии: кампания против потогонных пред­приятий грозит причинить вред тем самым людям, которым она по замыслу ее инициаторов и участников, должна помочь. Ибо по­тогонные предприятия, если заглянуть за их неприглядный фасад, являются очевидным признаком промышленной революции, ко­торая начинает преображать Азию». Описав кошмарные условия труда на этих предприятиях (работникам отказывают в переры­вах, во время которых можно было бы принять душ, работники подвергаются воздействию опасных химикатов, работников при­нуждают работать по семь дней в неделю), эти американские журналисты приходят к выводу о том, что «азиатские рабочие ужаснулись бы при мысли о том, что американские потребители в знак протеста станут бойкотировать некоторые игрушки или одежду. Простейшим способом помощи самым бедным жителям Азии было бы приобретение не меньшего, а большего количества товаров, произведенных на потогонных предприятиях»18.

Я не убедил вас? Пол Кругман приводит печальный пример того, как благие намерения привели к далеко не тем результатам, которых ожидали.

В 1993 г, было установлено, что одежду, продающуюся в гипермар­кетах сети \Val-Mart, в Бангладеш шьют дети, и сенатор Том Хар- кин предложил в законодательном порядке запретить импорт из стран, в которых используют труд детей и подростков. Непосредственным результатом этого стало то, что бангладешские текстильные фабри­ки прекратили нанимать на работу детей. И что же, эти дети снова стали посещать школу? Может быть, они вернулись под счастливый кров отчего дома? Согласно исследованиям ученых из Оксфэма, нет. Эти дети закончили тем, что устроились на еще более скверные ра­бочие места или оказались на улице, а многие из выгнанных с фаб­рики детей были вынуждены заняться проституцией19.

Вот так-то.

Предпочтения, особенно касающиеся состояния окружа­ющей среды, меняются с изменением доходов. Бедные и богатые озабочены совершенно разными вещами. По мировым стандартам, если человек вынужден довольствоваться машиной «Ford Fiesta», хотя на самом деле хотел бы купить BMW, — это еще не бедность. Бедность — это состояние, при котором человек вынужден смотреть, как его дети умирают из-за того, что он не может себе позволить купить сетку от москитов стоимостью 5 дол. Для большей части мира 5 дол. — это доход за пять дней. По тем же мировым стандартам любой человек, читающий книги, богат. Самый быстрый способ положить конец любой осмысленной дис­куссии о глобализации — это использовать в качестве аргументов проблемы окружающей среды. Но давайте проделаем простое упраж­нение и покажем, что навязывание наших предпочтений в области охраны окружающей среды может оказаться страшной ошибкой. Задача такова: попросите четырех ваших друзей назвать самую насущную из мировых проблем защиты окружающей среды.

Бьюсь об заклад: по меньшей мере двое из них скажут, что такой проблемой является глобальное потепление, и никто не вспомнит о проблеме пресной воды. Между тем недостаточ­ный доступ к безопасной для здоровья питьевой воде — проб­лема, легко решаемая путем повышения уровня жизни, — ежегодно убивает два миллиона человек и делает тяжело больными еще полмиллиарда человек. Является ли глобальное потепление серьезной проблемой? Да. Но стало бы глобальное по­тепление предметом вашей главной и первоочередной заботы, если бы дети в вашем городе постоянно умирали от диареи? Нет. Глав­ная ошибка, связанная с торговлей и окружающей средой, за­ключается в том, что бедные страны вынуждены придерживаться тех же стандартов охраны окружающей среды, что и развитые страны. (Споры по поводу безопасности рабочих на предприя­тиях почти тождественны этому.) Производство товаров является причиной образования отходов. Помню первое занятие по курсу экономики окружающей среды, когда приглашенный профессор Пол Портни, глава организации «Ресурсы для будущего», указал на то, что сам акт выживания обязательно сопряжен с производ­ством отходов. Проблема состоит в том, чтобы сопоставить вы­годы от того, что мы производим, и издержки производства этих товаров, включая загрязнение окружающей среды. Человек, ком­фортно живущий на Манхэттене, может оценивать эти издержки и выгоды не так, как это делает человек, живущий на грани голода в сельской местности Непала. Поэтому решения о тор­говле, влияющие на состояние окружающей среды в Непале, долж­ны быть приняты в Непале; это является результатом осознания того факта, что проблемы окружающей среды, имеющие меж- страновой характер, будут урегулированы тем же образом, что и всегда, т. е. путем многосторонних соглашений и с помощью международных организаций.

Скорее всего, мнение о том, что экономическое развитие по своей сути вредно для окружающей среды, ошибочно в любом слу­чае. В краткосрочной перспективе любая хозяйственная деятель­ность генерирует отходы. Чем больше мы производим, тем сильнее загрязняем окружающую среду. Но столь же верно и то, что, по мере того как мы становимся богаче, мы обращаем большее внима­ние на окружающую среду. Вот еще одна задачка: в каком году качество воздуха в Лондоне (городе, о состоянии среды в котором у нас есть наиболее надежные данные за весьма длительный срок) достигло наихудшего за всю историю наблюдений уровня? Чтобы упростить вам задачу, сузим количество вариантов ответа: в 1890 г.; в 1920 г.; в 1975 г.; в 2001 г. Правильный ответ — в 1890 г. Дей­ствительно, в настоящее время качество воздуха в Лондоне лучше, чем когда-либо после 1585 г. (В приготовлении пищи на открытом огне нет ничего особенно «чистого».) Качество окружающей сре­ды — предмет роскоши в техническом смысле этих слов, что озна­чает, что мы придаем качеству окружающей среды большую цен­ность по мере того, как богатеем. Здесь находится одно из самых мощных благ глобализации: торговля делает страны богаче; богате­ющие страны проявляют большую заботу о качестве окружающей среды и располагают большими ресурсами для решения проблем загрязнения окружающей среды. По подсчетам экономистов, мно­гие виды загрязнения увеличиваются в масштабах по мере того, как страны богатеют (например, в период, когда у каждой семьи по­является мотоцикл), а затем снижаются на следующих стадиях раз­вития (когда вводят запрет на бензин с присадкой свинца и предъяв­ляют большие требования к эффективности двигателей).

Люди, критикующие торговлю, исходят из предположения о том, что если разрешить отдельным странам принимать собственные решения в области охраны окружающей среды, это приведет к «по­гоне за минимумом», в которой бедные страны станут конкуриро­вать за экономическую деятельность, разрушая свою окружающую среду. Этого не происходит. Недавно Всемирный банк подвел черту под исследованиями, которые продолжались шесть лет. Там гово­рится: «Развивающиеся страны, предоставляющие постоянное пристанище грязным производствам, не превратились в главные очаги загрязнения окружающей среды. Бедные страны и сообще­ства, напротив, принимают меры по ограничению загрязнения окружающей среды, поскольку поняли, что блага такого ограни­чения перевешивают сопряженные с ним издержки»20.

Нищета — сука злая. Когда я писал статью о городском образо­вании, мне это сказал директор средней школы, находящейся вблизи от места реализации инициированных Робертом Тейлором проектов жилищного строительства в Чикаго. Он говорил о проб­лемах обучения детей, выросших в бедности и лишениях. С тем же успехом он мог сказать то же самое и о положении в мире в целом. Многие районы Земли — места, о которых мы редко думаем и куда того реже забираемся, — отчаянно бедны. Мы должны сделать их богаче; экономика утверждает, что торговля — важный путь к обогащению. Пол Кругман элегантно обобщил тревоги по поводу глобализации, использовав старую француз­скую пословицу: «Всякий, кто до 30 лет не был социалистом, бессердечен; любой, кто остается социалистом после того, как ему исполнится 30, глуповат». Кругман пишет:

Если вы покупаете товар, произведенный в какой-либо из стран третьего мира, помните: этот товар произведен рабочими, которым платят невероятно мало по западным стандартам и которые, вероят­но, работают в чудовищных условиях. Любой человек, которого эти обстоятельства не беспокоят (хотя бы изредка) бессердечен. Но из этого не следует, что демонстранты правы. Напротив, любой чело­век, думающий, что ответом на глобальную нищету является про­стая ярость против мировой торговли, не имеет головы или предпо­читает не пользоваться ею. Движение противников глобализации уже имеет примечательную историю причинения вреда тем самым людям и идеям, на защиту которых оно претендует21.

Тенденцию к расширению мировой торговли часто описывают как безудержную силу. Это не так. Мы шли по этой дороге и преж­де, однако в результате получили систему мировой торговли, разо­дранную на части войной и политикой. Один из периодов самой стремительной глобализации имел место в конце XIX — начале XX в. Джон Майклтвейт и Эдриан Вулдридж, авторы книги «Совер­шенное будущее», заметили: «Посмотрите на то, что происходило столетие назад, и увидите мир, который по многим экономиче­ским показателям был более глобально целостным, чем нынешний мир. В том мире можно было путешествовать без паспорта, золо­той стандарт был международной валютой, а технологии (авто­машины, поезда, суда и телефоны) делали мир значительно мень­ше». Увы, как отмечают авторы, «эта великая иллюзия была в клочья расстреляна в охотничьих угодьях на реке Сомма»22.

Политические границы по-прежнему важны. Правительства могут с треском захлопнуть дверь перед глобализаций, как они уже делали это в прошлом. Это стало бы позором и для богатых, и для бедных стран.