§ 1. Краткий обзор истории судебной (уголовно-правовой) статистики дореволюционной России

Собирание различных статистических сведений существовало и раньше, но, как правило, оно не носило систематического ха­рактера, а в материалах описывалось экономико-географическое положение отдельных регионов и почти не содержалось сведений о преступлениях, преступниках и деятельности органов, осуще­ствляющих правосудие, т.е. предмета уголовно-правовой статис­тики³. С целью обеспечения наиболее эффективного проведения внешней и внутренней политики правительство осуществило ряд реформ и, в частности, реорганизацию государственного аппара-

1 Обращению к истории правовой статистики мы хотим предпослать слова И.И. Карпеца: «Самое нетерпимое, что может быть в науке и на практике, — это забвение прошлого, которое сродни невежеству и ведет к "открытию" уже открытых истин, выдаваемых за "последнее слово" научной мысли» (Карпец И.И. О теоретических концепциях М.Н. Гернета по проблемам преступности // Гернет М.Н. Избр. произведения- М., 1974. С. 621).

² При изложении этого вопроса нами использованы работы С.С. Остроумо­ва: Очерки по истории уголовной статистики дореволюционной России. М, 1961; Советская судебная статистика. М.. 1976.

³ Об уголовной статистике упоминается в работах по географии и статисти­ке русского государственного деятеля, обер-секретаря Сената (с 1727 г.). автора первого экономико-географического описания России И.И. Кириллова (1689—1737).

та, что в свою очередь потребовало создания совершенно новой системы государственной статистики.

Манифестом от 8 сентября 1802 г. об учреждении минис­терств было положено начало новой системе государственной статистики, в частности уголовно-правовой, сосредоточивавшей­ся в то время в основном в Министерстве юстиции и Министер­стве внутренних дел.

Вся .статистика Министерства внутренних дел подразделялась на основную и текущую, включавшие донесения «по предметам полиции», руководство которой было возложено на МВД.

Указанные «предметы» должны были, с одной стороны, вы­явить всевозможные деяния, нарушающие правопорядок, ас дру­гой — показать, как справляется полиция с возложенными на нее обязанностями.

Программа наблюдения «по ведомству полиции» была опре­делена циркуляром-от 19 сентября 1802 г. с учетом понимания ста­тистики не столько как числовых данных, сколько как деятель­ности по описанию достопримечательностей государства.

Непосредственно числовые данные в отчетах встречаются до­вольно редко; однако они есть, причем с их помощью осуществ­ляются отдельные сопоставления и даже вычисляются некоторые обобщающие показатели (например, число убийств и самоубийств на 10 тыс. жителей).

Опираясь на труды историка права профессора Б.С. Ошерови-ча, С.С. Остроумов'убедительно доказал, что у истоков организа­ции уголовно-правовой (судебной) статистики России, как уже от­мечалось, стоял А.Н. Радищев. Приглашенный, как известно, для участия в «комиссии по выработке законов», созданной Алек­сандром I, A.H. Радищев представил свой проект «О законопо­ложении», который оказал существенное влияние и на начало ор­ганизации сбора отчетных материалов в России министерствами внутренних дел и юстиции.

Обосновывая своевременность и необходимость дать народу но­вое законоположение, Радищев считал, что разработка новых, гу­манных законов возможна только тогда, когда в распоряжении ко­миссии будет находиться полноценный статистический материал, правдиво освещающий объем и виды преступности, ее причины, осуществление правосудия и т.д. Он предложил замечательную си­стему таблиц («ведомостей»), необходимых, по его мнению, для разработки новых законов в области отдельных отраслей пра-

ва, и с особенной глубиной наметил программу статистическо­го исследования преступлений и наказаний, опередив в этом во­просе на много лет западноевропейских ученых.

«Я за нужное и необходимое почитаю, — писал Рдцищев, — иметь в комиссии из всех губерний, из всех присутственных мест (курсив ред.) следующие ведомости... Сии ведомости должны за­ключать в себе: 1) Происшествие или описание, как совершилось преступное дело. 2) Какое было побуждение или какая была причина к совершению деяния. 3) Какие употреблены были средства к обнаружению истины. 4) Какие были доказательства, что преступление совершено. 5) Каким законом руководствова­лись судьи при решении дела, т.е. то ли сие происшествие имен­но, которое в законе означено. 6) Какое положено было преступ­нику наказание»'.

Только после получения обширного материала по указанной автором программе можно было принимать меры к устранению без­закония и создавать новые, единые для всех законы.

А.Н. Радищев настаивал на статистическом отражении всего судопроизводства России, всей судебной практики и, в частнос­ти, на учете преступности самих представителей Фемиды (взят­ки, злоупотребление властью и пр.). Он призывал собирать и изу­чать статистические данные за большой промежуток времени, исследовать преступность по определенным периодам в динами­ке, что позволило бы определить ее причины, поставить вопрос о целесообразности смертной казни².

Эти и ряд других прогрессивных для того времени предложе­ний А.Н. Радищева по вопросам совершенствования уголовно-пра­вовой (судебной) статистики позволяют считать его ее основопо­ложником. Однако, как это часто бывало в России, поняв невоз­можность провести в жизнь свои воззрения, разуверившись в эф­фективности работы комиссии по составлению новых законов, Ра­дищев не пошел на компромисс со своей совестью. После заме­чания председателя комиссии графа Завадовского (1739—1812) о том, что «не пора ли угомониться и не забыть о Сибири», Радищев по-

кончил жизнь самоубийством (12 сентября 1802 г.), написав не­задолго до смерти: «Потомство отомстит за меня».

Поощряя печатание и перевод прогрессивной литературы, Александр I разрешил опубликование отчетов министерств и поль­зование архивными материалами, что вызвало сопротивление не толь­ко провинциальных чиновников типа героев гоголевского «Реви­зора», но и крупных сановников, считавших статистику вредной «яко­бинской» затеей.

Доступ к фактическим материалам имел безусловно прогрес­сивное значение и сыграл большую роль в деле развития статис­тической науки. Кроме обсуждения в прессе регулярных отчетов министерств и издания специального «Статистического журнала», создателем которого, как уже отмечалось, был К.Ф. Герман, ста­тистика как обязательный предмет вводится в гимназиях и уни­верситетах. В 1804 г. в императорской Академии наук открылась кафедра статистики, ученым было разрешено пользоваться офи­циальными материалами в казенных учреждениях. Однако це­лый ряд сведений, например о политических преступлениях и фи­нансах, считался государственной тайной.

Академик К.Ф. Герман был первым русским уголовным ста­тистиком, пытавшимся всесторонне проанализировать причины преступности на основе официально опубликованных данных. Исследуя статистические материалы о числе преступлений и са­моубийств, используя обобщающие показатели, он стремился доказать закономерность и причинную обусловленность подобных событий. В докладе на эту тему на заседании Академии наук, сде­ланном за 13 лет до выхода в свет работы А. Кетле «О человеке, развитии его способностей, или Опыт социальной физики», Гер­ман говорил: «Важность научных изысканий о насильственной смерт­ности заключается в том, что ею до некоторой степени опреде­ляется нравственное и политическое состояние народа, ибо глав­ными причинами преступлений являются обычно крайности: ди­кость нравов или их эгоистическая утонченность, неверие или фа­натизм, анархия или гнет, крайняя бедность или чрезмерная рос­кошь»². Взгляды Германа о связи преступности с социальными

явлениями, о причинной обусловленности преступности были для того времени безусловно прогрессивными.

С 1804 г. и вплоть до Октябрьской революции губернаторы обя­заны были представлять Министерству внутренних дел, а затем Ми­нистерству полиций, учрежденному в 1811 г.

Основным источником данных о преступности являлась ста­тистика Министерства юстиции, которое, согласно манифесту от 25 июня 1811 г. «Об учреждении министерств», осуществляло «устройство суда гражданского и уголовного». Этим было поло­жено начало организации новой системы судебной статистики: ме­стные судебные органы (объединенные в губернском масштабе) обязаны были отчитываться перед министром по определенным формам отчетов. Специального статистического отделения мини­стерство не имело до 1872 т., и все статистические материалы со­средоточивались в архиве. На основе полученных с мест матери­алов министерство стало составлять ежегодные отчеты о своей де­ятельности. Первый такой отчет (1807 г.) охватывал деятель­ность всех органов юстиции, центральных и местных, и давал све­дения о движении дел по отдельным губерниям, причем самые различные дела суммировались вместе в последней, «генеральной ведомости». Все дела распределялись по каждой губернии на 6 групп: 1) «интересные», т.е. гражданские; 2) уголовные; 3) следствен­ные; 4) долговые по векселям и заемным письмам; 5) спорные и апелляционные; 6) бесспорные по предписаниям, требовани118

ям и прошениям.

Не отличался, говоря современным языком, информативно­стью и второй отчет, который удалось обнаружить С.С. Остроумо­ву, «Рапорт по случаю представления Государю императору ведо­мости о делах министерства юстиции с 1 сентября 1814 г. по 1 ян­варя 1816 г. министра юстиции Д.П. Трощинского».

Лишь после опубликования «Правил отчетности Министерст­ва юстиции, высочайше утвержденных 15 июня 1830 г.», можно най­ти более подробные статистические материалы, расширяющиеся год от года. Именно с этого момента отчеты Министерства юстиции дают непосредственно статистические, т.е. числовые, данные в ви­де довольно обширных (от 25 до 40) таблиц, сопровождающихся объяснительной запиской. Таблицы подразделялись на «системати­ческие», дающие группировку дел и подсудимых по различным при­знакам, и «перечневые», отражавшие число дел, подсудимых по от­дельным губерниям. Таблицы были сконструированы по балансо­вому методу, дающему возможность контроля за правильностью за­полнения отдельных граф. Они отражали в числах работу органов юстиции и состояние преступности. Все дела и подсудимые пока­зывались в отчетах совершенно раздельно по имевшимся тогда су­дебным местам (инстанциям), невзирая на то, что одни и те же де­ла, в связи с их переходом из одной судебной инстанции в другую, учитывались несколько раз. Это приводило к искажению действи­тельных показателей, но долгое время не замечалось. Кроме того, затруднялся контроль Министерства юстиции за отдельными судеб­ными местами. В связи с этим Министерство юстиции с 1860 г. ус­танавливает новые правила учета подсудимых, оставляя без внима­ния вопрос об учете дел. Но этим шагом весьма важный и слож­ный вопрос о едином учете преступлений, т.е. исключающим их дублирование, повтор в связи с переходом дела из одной стадии уголовного процесса в другую, не был, конечно, решен.

С целью контроля за деятельностью следственного аппарата, с 1860 г. отделенного от полиции и подчиненного судебным ме­стам, 20 августа 1860 г. Министерство юстиции установило спе­циальную отчетность (двухмесячную и годовую), позволяющую су­дить об успешности работы органов предварительного расследо-

вания. Уголовные палаты, таким образом, имели полную возмож­ность контролировать работу судебных следователей на основе получаемых показателей. В дальнейшем уголовные палаты пред­ставляли подытоженные материалы «для надзора и наблюдения» губернскому прокурору, который с теми или иными замечания­ми направлял их: в Министерство юстиции.

Помимо чисто практического значения показатели отчетов представляли собой один из самых важных источников как для изу­чения преступности, так и для выяснения ее причин и связи с другими общественными явлениями; они были базой для науч­но-исследовательской работы по вопросам уголовно-правовой статистики.

Учет преступлений, помимо указанных министерств (внутрен­них дел и юстиции), осуществлялся и тюремными органами, на­пример образованным в 1823 г. так называемым Приказом о ссыль­ных в Тобольске, а также Министерством государственных иму-ществ, которому вменялось «поручительство» над государствен­ными крестьянами.

С организацией в 1834 г. губернских статистических комитетов появились обзоры по вопросам преступности в той или иной губер­нии, области или крае в виде так называемых памятных книжек, которые издавались этими комитетами.

В 1852 г. статистическое отделение Министерства внутренних дел было преобразовано в статистический комитет, который с 1857 г. стал называться Центральным статистическим комите­том. Этому комитету поручалось собирание, критическая провер­ка, приведение в порядок и обработка всех статистических сведе­ний, необходимых для правительства.

В этот период появляется ряд интересных работ по так назы­ваемой моральной, или нравственной, статистике, важнейшим раз­делом которой была уголовно-правовая статистика.

Разнообразие определений моральной статистики производно от определений статистики вообще. На Международном статис­тическом конгрессе в Гааге А. Кетле мог привести 180 ее различ­ных определений¹. Полифония мнений по этому вопросу свойст­венна и современным криминологам и статистикам.

А.А. Чупров в статье для Энциклопедического словаря Брок­гауза и Ефрона «Нравственная статистика» считал необходимым

переименовать ее в статистику культурную. Позже, возражая против такого названия, М.Н. Гернет полагал, что если порывать с названием «моральная статистика», то следует заменить его не одним каким-нибудь другим, а целым рядом названий и говорить об «уголовной статистике», о «статистике самоубийств» и пр. Только в этомслучае можно, по его мнению, избежать в назва­нии расплывчатости, неопределенности или узости данного тер­мина¹.

Понятие моральной статистики, а также и само это наимено­вание, теоретический спор о котором в мировой литературе ведет­ся второе столетие, приписывается французскому ученому А. Гер-ри (1802—1867), адвокату при апелляционном суде в Париже, ко­торый в 1833 г. опубликовал работу под названием «Опыт мораль­ной статистики Франции». Хотя, как отмечалось, «отцом мораль­ной статистики» считается У. Петти. Герри исходил из того поло­жения, что «в каждом общественном союзе имеется известная склонность к преступлениям, и путем разработки обширного уго­ловно-статистического материала стремился определить важнейшие стороны преступности. Он первый приступил к статистическому изучению мотивов преступлений, но еще не возвысился до иссле­дования причинной зависимости между явлениями»².

Вопросами моральной статистики еще раньше занимались упоминаемые нами представители школы политической арифме­тики — Д. Граунт, Э. Галлей, У. Петти, Э. Дюкпетьо (1804—1868) и другие западноевропейские исследователи преступности, рабо­ты которых были известны и в России. Они пытались решить во­прос о статистической характеристике морального состояния об­щества, о причинах преступности. Эти исследования, продолжав­шиеся примерно до середины XIX в., знаменовали тлервый этап в развитии моральной статистики. Главной задачей статистики на этом этапе был поиск новых фактов, подтверждающих наличие за­кономерностей в развитии общественных явлений.

Наиболее заметный след в исследовании явлений, характери­зующих общественную нравственность, оставил, как отмечалось, А. Кетле. Он обращал внимание на повторяемость криминальных явлений, был уверен в стабильности числа ежегодно совершае-

мых преступлений и на этой основе пытался вывести закономер­ности движения преступности

Развитие исследований моральных статистиков на втором эта­пе (вторая половина XIX в.) шло в направлении сбора сведений о степени влияния на преступность и иные аморальные явления тех или иных социальных факторов, среди которых выделялись: особенности страны, время года и суток, личностные характери­стики — пол, возраст, образование, национальность, место жи­тельства, семейное и имущественное положение, алкоголизм, бродяжничество, неурожаи, цены на хлеб и т.д. Обращают на се­бя внимание работы следующих представителей этого направле­ния: западноевропейских исследователей В. Лексиса, Г. Майра, Э. Ферри, Р, Гарофало, С. Принса, П. Лафарга; наших соотече­ственников Д.Т. Анучина, Н.А.Неклюдова, И.Я. Фойницкого, М.В. Духовского, Д.А. Дриля, П.Н.Ткачева, С.К. Гогеля, М.Н. Гернета и многих других представителей социологической шко­лы уголовного права. Уместно отметить, что последние считали статистический анализ важнейшим методом отыскания зависимо­стей преступности от тех или иных факторов.

Так, С.К. Гогель отмечал, что «настоящее и будущее современ­ной преступности с дальнейшим продолжением быстрого разви­тия статистики будет изучаться главным образом при помощи ста­тистического метода», который, как он считал, «состоит в непре­рывном и постоянном собирании и систематическом объедине­нии рядов однородных фактов; при применении его получается возможность установить постоянство известных влияний и при­чин там, где в смене отдельных явлений на первый взгляд нель­зя усмотреть никакой однородности»'.

Многие известные русские статистики того времени увлеклись изысканиями в области моральной статистики. Так, Е-.Н. Тарнов-ский, крупнейший русский специалист в области уголовно-пра­вовой статистики (заведовавший долгое время статистическим отделением Министерства юстиции, а затем в течение ряда лет воз­главлявший соответствующий отдел НКЮ РСФСР), исследуя зависимость динамики имущественных преступлений в России от колебаний в размерах урожаев и цен на хлеб в различных губер­ниях, пришел к выводу, что разный уровень преступности на ее

территории тесно связан с изученными им экономическими фак­торами: «Где выше колеблемость цен ржи, там больше колеблет­ся преступность»¹. Автор глубоко прав: в цене на хлеб как инте­грированном показателе сфокусирован уровень экономического раз­вития региона и вытекающие из этого условия жизни населения.

Опережая хронологию изложения, отметим, что в 1916 г. Тарновский выпустил книгу «Применение статистического мето­да в области уголовной социологии», в которой подверг критике сочинение немецкого ученого Р. Вассермана «Понятие и грани­цы уголовной статистики» за то, что он отрицал объективные за­кономерности, причинные зависимости общественной жизни и возможность статистики их измерить. Нет закономерностей и в области преступности, считал Вассерман. «Статистика не мо­жет нам указать, по каким законам протекает преступная деятель­ность человека... Уголовная статистика смогла бы это сделать только тогда, если бы общественная жизнь протекала закономер­но»². Статистику, в том числе и уголовно-правовую, он считал чи­сто описательной наукой. Тарновский, напротив, утверждал, что «моральная статистика не ограничивается описанием действи­тельности; она стремится также к установлению и выяснению вза­имной связи между явлениями. Это установление связи является даже ее главнейшею и наиболее ответственною задачею»³. Поэто­му необходимо разработать для уголовно-правовой статистики такие теоретические основы, которые дали бы ей полную возмож­ность устанавливать конкретные причины и закономерности в об­ласти преступности, а отсюда — вырабатывать действенные ме­ры по борьбе с ней. Это не мешало ему отрицать за статистикой право называться самостоятельной наукой, считать ее только ме­тодом, но не объясняющим установленные закономерности.

Другой статистик, М.А. Филиппов, анализируя резкое повы­шение преступности в 60-хгодах XIX в., отмечал, что многие по­мещики, освобождая крестьян на основании реформы, «при этом не озаботились обеспечить их быт, освобождая их без земли... так что на первых порах нужда побудила их к преступлениям»⁴.

1 Тарновский Е.Н. Влияние хлебных цен и урожаев на движение преступлений против собственности в России // Журнал министерства юстиции. 1898. № 8. С. 102.

2 Вассерман Р. Понятие и границы уголовной статистики. М., 1912. С. 69—70.

3 Тарновский Е.Н. Применение статистического метода в, области уголовной социологии // Журнал министерства юстиции. 1916. № 8. С. 4, 5.

4 Филиппов М.А. О судебной статистике в России. СПб., 1864. С. 146.

Замечательный статистик Д.П. Журавский в известном сочи­нении «Об источниках и употреблении статистических сведений», вышедшем в свет в 1846 г., обосновывая правильную мысль о за­висимости в конечном счете нравственных качеств общества от ма­териальных условий и о том, что бедность и угнетение крестьян являются главными причинами преступлений и других «поро­ков», писал: «Нет сомнения, что там, где не собирается подоб­ных сведений, состояние народной нравственности не может быть вполне известно ни публике, ни правительству и меры к улучшению ее не могут иметь твердого основания, не могут быть соразмерными с потребностью»¹.

Замеченной была и работа академика К.С. Веселовского (1811 — 1901) «Опыт нравственной статистики», посвященная одной из ее проблем — статистике самоубийств. Обработав официальные статистические данные, взятые из отчетов Министерства внутрен­них дел, автор заключает, что рост числа самоубийств в России — следствие исключительно тяжелых жизненных условий преобла­дающего большинства населения. Причем, опираясь в этом вопро­се на известное положение Журавского о том, что статистика «в об­ширнейшем смысле может быть определена наукою категориче­ского вычисления», Веселовский считал важным исследовать нравственные явления, предварительно группируя их.

Эта работа вызвала появление других работ подобного рода, ис­следующих актуальные, даже с позиции сегодняшнего дня, про­блемы уголовно-правовой статистики как важной части мораль­ной (нравственной) статистики. Причем такие работы публико­вались в том числе и в губернских статистических комитетах, со­бравших богатый материал, освещающий различные стороны экономической, социальной, культурной и правовой жизни той или иной губернии. В качестве примера С.С. Остроумов приводит любопытную работу Ф. Захаревича, написанную «по документам и сведениям Главного статистического Комитета Новороссии» и опубликованную в 1853 г. Автор наряду с другими пытается ре­шить вопрос о показательности данных уголовно-правовой стати­стики для характеристики преступности, о том, можно ли, напри­мер, на основании увеличения числа осужденных или уголовных дел говорить об увеличении преступности.

Анализируя различные по степени латентности категории пре­ступлений, Захаревич пришел к знаменательному и для сего­дняшнего состоянии уголовно-правовой статистики выводу: «Уве­личение цифры преступлений, оказывающееся в статистической таблице, часто есть только выражение лучшей системы, приня­той для открытия их. Число арестантов, преданных в руки пра­восудия, не есть еще средство, вполне достаточное для узнания числа преступлений, истинно совершенных, подобно тому, как число рыб, пойманных неводом, не указывает числа рыб, кото­рые плавают в реке. Поэтому юридические цифры, взятые в мас­се, скорее должны считаться мерилом полицейской деятельнос­ти, чем морального состояния в губернии или области»¹.

Но выводы, сделанные Захаревичем, звучат злой насмешкой и издевательством для России того времени: «Возрастание числа открываемых преступлений не делает никакого пятна или начета на успех нравственности народной; оно доказывает только ту ис­тину, что при благоприятных мерах местного начальства зло бо­лее и более преследуется, наказывается и, следственно, прекра­щается»². Заслуга в этом, по его мнению, благодетельного пра­вительства, неустанно пекущегося о нравственности народа.

В работе одного из идеологов народничества П.Н.Ткачева (1844—1885/86), посвященной анализу динамики преступности за 1856—1861 гг., сообщается, что темпы роста преступности (2%) за рассматриваемый период превышали темпы роста населения (1%) России. Основную причину этого Ткачев видел в невыносимых социально-экономических условиях жизни трудящихся, усиле­нии гнета государства, его безжалостной карательной политике³.

Известный русский криминалист Д.А. Дриль( 1846—1910), не­которое время занимавшийся земской статистикой, находясь под влиянием теории факторов, считал, что «преступление является роковым исходом из действий целого ряда общих предрасполага­ющих и непосредственно действующих или ближайших факторов. Вот почему, сколько бы цифр ни приводила социально-экономи­ческая статистика в пользу тех или иных общих влияний на раз­витие преступности среди населения, влияние ближайших внеш-

них факторов, действующих в каждом данном случае на личность, а равно характер самой личности, на которой отразилось все про­шлое ее жизни и условий ее развития, в смысле влияния наслед­ственности, не могут быть игнорируемы ни в коем случае»'. Не­смотря на такой широкий взгляд на причины преступности, Дриль не поддался теориям итальянских представителей уголовно-антро­пологической школы и одним из первых выступал против более чем смелых научных исследований по пенологии и криминологии. Он считал, что целесообразные меры борьбы с преступностью долж­ны быть мерами общественного оздоровления, мерами, как в то время говорили, общественной гигиены, имеющей дело с вопро­сами воспитания, с особенностями окружающей среды и с усло­виями общественного устройства в его отрицательных сторонах.

Надо сказать, что к представителям школы моральных стати­стиков с глубоким уважением относился Н.С. Таганцев. Под их влиянием, как отмечает во вступительном очерке к курсу его лекций «Русское уголовное право» их составитель и ответственный редактор профессор Н.И. Загородников, «его «догматический» — в положительном смысле этого слова — подход к осмыслению юри­дических отношений ...утратил свои крайности...»2.

«С цифровым отчетом о ежегодных числах преступных деяний в руках, — писал Н.С. Таганцев, — наука стала изучать преступ­ление как социальное явление... а это... привело к изучению соци­альных законов, управляющих преступными деяниями, к попыт­кам путем познания законов преступности найти рациональные ос­новы для борьбы с этим недугом человечества... анализ математи­ка, при помощи теории больших чисел и вероятностей заставля­ющий мертвые цифры говорить о законах общественной жизни»³.

Специальные вопросы уголовно-правовой статистики рассма­тривались авторами того времени в тесной связи с политической, экономической и социальной ситуацией переживаемого времени, подчеркивалось, что без четкой организации статистики нельзя кон­тролировать работу судов, нельзя проводить соответствующие за­конодательные мероприятия и развивать юридическую науку. Так, автор статьи «Судебная статистика России» писал: «Без ста-

тистики нельзя обойтись. Статистика нужна для законодателя, ко­торый без нее бродит в потемках». Анализируя очередной отчет Минюста за 1858 г. о числе лиц, находящихся под стражей, ав­тор продолжает: «По распоряжению каких именно властей люди эти взяты под стражу и по скольку месяцев или годов ожидали сво­ей участи — об этом наши таблицы не говорят ничего. Такие све­дения должны быть обязательны — по ним будем судить о нашем судопроизводстве»>.

Заметной вехой в организации уголовно-правовой статистики явилась судебная реформа 1864 г. Новая судебная система для своей эффективной деятельности наряду с другими условиями тре­бовала и новой организации уголовно-правовой (судебной) ста­тистики.

Предварительная подготовка реформы велась с широким ис­пользованием статистического материала, специально собирае­мого по отдельным губерниям. В результате анализа представляе­мых таблиц по каждой губернии составлялись «предложения по пред­мету введения в действие новых судебных уставов», которые долж­ны были определить число мировых судей и судебных следовате­лей в каждом уезде, объем их работы, а также работы судебных ок­ругов, местонахождение окружных судов, их личный состав и т.п.

Судебная реформа 1864 г. установила суд присяжных, адвока­туру, реорганизовала прокуратуру и ввела новый порядок судопро­изводства и судоустройства. Она отменила сословные суды, про­возгласила отделение суда от законодательной и административ­ной власти, независимость и несменяемость судей.

Судебные уставы^ утвержденные Александром 1 20 ноября 1864 г., создали две системы судов: мировую и общую, не считая многочисленные специальные суды — военные, церковные, ком­мерческие, волостные и др.

Система общих судов, на которые возлагалось рассмотрение всех уголовных и гражданских дел, превышающих подсудность ми­рового суда, состояла из: 1) окружных судов, 2) судебных палат и 3) Правительствующего Сената.

Начата была работа по пересмотру основных частей и матери­ального законодательства — уголовного и гражданского, непосред­ственно определяющих основные объекты уголовно-правовой статистики, которыми, как известно, являются преступления,

Русский вестник. 1860. Т. 29. С. 302, 316, 318.

преступники и наказания, а также деятельность органов, осуще­ствляющих отдельные стадии уголовного процесса.

По закону от 1863 г. отменялись наказания шпицрутенами, пле­тьми и кошками, а также наложением клейма и штемпельных зна­ков на лицо. Знаменательно, что при обсуждении этого законо­проекта «министр юстиции граф Панин доказывал, что действу­ющая у нас система телесных наказаний представляется целесо­образной, так как находится в полном соответствии со степенью умственного и нравственного развития народа и она только мо­жет оказать надлежащее сдерживающее влияние на развитие в нем преступности»¹. Того же мнения придерживался и московский ми­трополит Филарет.

Вопросам уголовно-правовой (судебной) статистики непо­средственно посвящены ст. 75, 174—176, 178—183 Учреждения су­дебных установлений².

Согласно общим указаниям судебных уставов, на министра юс­тиции были возложены надзор за всеми ведомствами и правиль­ная организация судебной статистики как одной из важных форм надзора, но не указывались конкретные формы этой организации.

Отчеты, составляемые по истечении каждого года, было при­знано необходимым заменить сведениями, доставляемыми по каждому отдельному делу во время самого его производства. С мо­мента возникновения уголовного дела все судебные места, в про­изводстве которых оно находится, обязаны посылать в Министер­ство юстиции краткие уведомления по установленной форме о всякой перемене в положении дела, а по окончании его — ста­тистический листок о личности подсудимого.

Новая система уголовно-правовой статистики основывалась на четкой организации первичного учета, при котором каждое уголов­ное дело и каждый подсудимый регистрировались на отдельных кар­точках. Организация первичного учета по индивидуальной фор­ме — наиболее удобная для статистической работы, так как дает возможность охарактеризовать единицу совокупности значитель­ным числом показателей, она более удобна как для сводки и груп-' пировки, так и для оперативных целей — получения всевозмож-

ных справок о деле или обвиняемом. Такая система учета имеет исключительно важное значение и для любого статистического ис­следования. Карточки являлись базой всей системы уголовно-правовой статистики и приравнивались к основным процессуаль­ным документам. Первичный учет осуществлялся непосредствен­но судьями и следователями путем заполнения карточек.

В течение почти четырех десятилетий (1872—1909) в России су­ществовала так называемая купонная система, дающая возмож­ность Министерству юстиции следить за движением уголовного де­ла, рассматриваемого в судах. Ее сущность заключалась в следую­щем: к возбужденному уголовному делу подшивалась особая тетрадь (ведомость о производстве дела»), состоящая из 12 «купонов», каждый из которых отражал соответствующую стадию уголовного процесса, начиная от производства дела у судебного следователя и кон­чая исполнением приговора. Соответствующий купон заполнялся по окончании производства в определенной стадии уголовного процесса и немедленно отсылался в Министерство юстиции, где могли точно знать положение каждого уголовного дела. Заполне­ние «купонов» тоже приравнивалось к заполнению основных про­цессуальных документов и возлагалось на следователей, судей и прокуроров, которые несли уголовную ответственность за правиль­ность указанных сведений и их своевременное представление.

Купоны служили также документом учета для измерения пре­ступности. Если каждая стадия уголовного процесса контролиро­валась центром на основе полученных купонов¹, то учет преступ­ности велся в противозаконных событиях, фактах лишь после окончательного завершения дела, что исключало дублирование, повторный учет. Фактически «купонная система» впервые устано­вила такие принципы, которые давали возможность разрешить весь­ма актуальную проблему единого учета преступлений.

В статистическом отделении Министерства юстиции полу­ченные документы первичного учета сводились, группировались, причем основные итоги и выводы ежегодно публиковались в «Сво­дах статистических сведений по делам уголовным».

Статистические сведения по программе «Сводов», издаваемых Министерством юстиции, собирались начиная с 1874 г. К этому

¹ Как писал профессор Ю.Э. Янсон, Министерство юстиции могло таким об­разом «следить шаг за шагом за ходом каждого дела на всем пространстве, где дей­ствуют общие судебные учреждения» (см.: Теория статистики. СПб., 1907. С. 472).

времени общие судебные установления были введены лишь в ок­ругах 6 судебных палат, включавших 33 губернии европейской России.

«Свод статистических сведений по делам уголовным» представ­лял собой весьма объемный отчет из трех частей. Первая часть — «Сведения о производстве дел в судебных местах» — состояла из 10 таблиц, освещавших отдельные стадии, которые проходило уго­ловное дело в процессе своего расследования и разрешения. Вто­рая часть — «Статистические сведения о подсудимых по окружным судам и судебным палатам» — охватывала 28 таблиц, третья часть — «Статистические сведения о подсудимых в судебно-мировых уста­новлениях» — 20 таблиц. Обе эти части подробно характеризова­ли личность подсудимых, оправданных и осужденных в общих и мировых судах по самым разнообразным демографическим и юри­дическим признакам.

С точки зрения техники, несмотря на ряд дефектов (неодина­ковый охват «различных частей империи» и соответственно лишь частичное отражение ими всей преступности страны), новая си­стема уголовно-правовой (судебной) статистики по своей организа­ции, широте и обработке занимала одно из первых мест в мире. «Сво­ды» давали широкую возможность для характеристики деятельно-v сти органов суда и прокуратуры, с одной стороны, и преступно­сти — с другой. Большое внимание составители «Сводов» уделя­ли такой конструкции таблиц, которая позволяла бы установить плюсы и минусы в ходе судопроизводства, что имело, конечно, большое значение для обобщения практики, контроля и руковод­ства со стороны Министерства юстиции периферией.

Министерство юстиции, обобщая соответствующие статисти­ческие материалы, имело возможность определить основные на­правления в развитии судебной репрессии, выяснить, насколько типичны те недостатки, которые выявлялись при пересмотре приговоров по отдельным судебным делам. Важно отметить, что во всех своих циркулярах Министерство юстиции и Правительст­вующий Сенат подчеркивали необходимость использования ста­тистических материалов. Помимо чисто практического значения, эти материалы постоянно использовались в научно-исследователь­ской работе для дальнейшего развития уголовного права и про­цесса, изучения преступности и ее причин. Следует иметь в ви­ду, что самые широкие круги общественности того времени по­стоянно интересовались ходом судопроизводства, используя для

этого показатели «Сводов»¹. Сами же статистические материалы подвергались обстоятельному разбору, на их основании критико­валась деятельность Министерства юстиции и делались соответст­вующие практические выводы.

В этот же период (с июня 1870 г.) была установлена система регистрации осужденных путем введения Министерством юсти­ции справок о судимости, что имело важное значение для квали­фикации рецидива. Поступающие в Министерство юстиции справ­ки сосредоточивались в специально организованном «архиве справок о судимости», который ежемесячно печатал особые ве­домости, где в алфавитном порядке были обозначены все осуж­денные по семи показателям: 1) суд, постановивший приговор; 2) звание, имя, отчество, фамилия или прозвище подсудимо­го; 3) возраст его; 4) место рождения, постоянного жительства и прописки, а также занятие и ремесло; 5) преступное деяние, за которое осужден подсудимый; 6) наказание, к которому он приговорен, и 7) время обращения приговора к исполнению. Для облегчения поисков тех или иных осужденных в «Ведомос­тях справок о судимости» архив ежегодно печатал особый алфа­витный указатель.

Однако с 1 января 1872 г. общие судебные места освобожда­лись от составления справок о судимости, они заменялись упомя­нутыми выше статистическими листами о личности подсудимо­го, которые являлись основными первичными документами уго­ловно-правовой статистики того времени.

Конечно, указанная система наряду с положительными име­ла и отрицательные моменты — исключительную сложность и гро­моздкость. Она являлась не единственной в организации уголов­но-правовой (судебной) статистики царской России. Наряду с ней Министерство юстиции обязывало все свои «общие и ми­ровые установления» представлять весьма сложную отчетность, в пре­обладающем большинстве случаев дублирующую показатели ку­понной системы. По сведениям М.Н. Гернета, в 1914 г. в Мини­стерство юстиции доставлялось 4407 годовых, полугодовых и иных ведомостей отчетностей судебных установлений по 83 формам².

• Отметим, что «Своды» начали выходить позднее отчетов такой статистики во многих других странах. По сведениям М.Н. Гернета, наиболее старой статис­тикой явиласьфранцузская, охватившая период с 1825 г. (см.: Гернет М.Н. Избр. произведения. С. 599):

2 См.: Гернет М.Н. Моральная статистика. М., 1922. С. 35.

За период 1874—1894 гг. был выпущен сборник «Итоги рус­ской уголовной статистики», облегчавший пользование цифровым материалом. Более подробные сведения отчетного характера о де­ятельности судов, следователей, прокуроров были опубликованы за 1905—1915 гг. в «Ежегодных сборниках статистических сведений Министерства юстиции».

С 1 января 1911 г. Министерство юстиции ввело новый отдел уголовной статистики о прекращении судебного преследования в по­рядке ст. 356 Устава уголовного судопроизводства, т.е. вследствие признания невменяемости обвиняемых. В опросные листки бы­ли включены вопросы психиатрического характера, так что пред­ставлялась возможность исследования связи между формой душев­ной болезни и характером преступного деяния. Опросные лист­ки выясняют также значение вырождения, наследственности и различных мотивов у лиц, признанных неподлежащими судеб­ной ответственности по указанным основаниям. Материалы этой статистики появились в «Сборниках статистических сведений Ми­нистерства юстиции».

Последний том «Сборника» содержит материалы 1913 г. Ли­стки за 1914 г. погибли во время революции, а за 1915 и 1916 гг. сохранились. Листки за 1917 г. после Февральской революции по­ступали очень неаккуратно, а закрытие судебных мест после Ок­тябрьской революции прекратило их поступление вовсе.

Резюмируя, отметим, что, несмотря на большие достижения и несомненные преимущества по сравнению с западноевропей­ской, организация русской уголовно-правовой (судебной) статисти­ки пореформенного периода не давала возможности установить ис­тинные размеры преступности в стране. Официальная статистика учитывала деятельность общих судов и те дела, рассматриваемые мировыми судами, по которым могло быть назначено наказание не ниже тюремного заключения. К этому можно добавить, что де­ятельность военных, волостных судов, а также политические, го­сударственные преступления вообще не входили в статистические показатели. ¹

Подтверждением явного ухудшения организации уголовно-пра­вовой (судебной) статистики может служить ликвидация в 1909 г. «купонной системы», а также все убывающая показательность «Сво­дов». Вместо того чтобы рационализировать купонную систему и си­стему децентрализованной отчетности, Министерство юстиции полностью ликвидировало первую и оставило вторую. В свою оче132

Глава III. История и современная организация правовой статистики

редь ликвидация «купонной системы» повлекла за собой исклю­чение из «Сводов» всех данных о движении дел, и, следователь­но, преступность стала учитываться только в лицах. Что же ка­сается ее учета в делах, отражающих число противоправных фак­тов, число самих преступлений, то таковой учет из-за отсутствия необходимых данных полностью упразднялся.

Одновременно с ликвидацией ведомости о производстве дел вновь вводились «справки о судимости» (что объяснялось необхо­димостью усиления борьбы с возрастающей рецидивной пре­ступностью), которые должны были составляться вместе со ста­тистическими листками общими, мировыми судами и земскими начальниками на каждого приговоренного к наказанию не ниже тюремного заключения. А из официально публиковавшихся ста­тистических данных были полностью исключены показатели, ха­рактеризующие деятельность всех судебных мест.