Глава 3. МОДЕРНИЗАЦИОННАЯ ПОЛИТИЧЕСКАЯ СИСТЕМА

Модернизационные политические системы предполагают совершенно

другой стиль в политике, нежели прежние, относящиеся к либеральной

представительской классике. Классика предполагает ограниченность и

умеренность политического действия: ограниченность, потому что

большинство своих потребностей представители самодеятельного граж-

данского общества удовлетворяют самостоятельно (посредством товар-

ного обмена между собой) и лишь в сравнительно редких случа-

ях обращаются к политике; умеренность, потому что политик, не пре-

тендующий на роль "авангарда", обязан скрупулезно выполнять волю

избирателей.

Постклассические политические системы модернизационного типа

отвергают основные постулаты классики: о суверенном индивиде

(избирателе) и самоорганизующемся гражданском обществе.

Модернизационная система рождается вместе с новым слоем лю-

дей, который Дж. Бернхейм назвал в свое время "классом-организа-

тором", а переворот, учиненный ими в мире, - менеджерской рево-

люцией. При этом речь отнюдь не идет о менеджерах, начавших про-

фессионально управлять предприятиями вместо традиционных буржуа.

Появились менеджеры, дерзающие управлять обществом и даже самой

историей.

Нам необходимо проблематизировать появление такого типа

"менеджеров", т.е. задаться вопросом, как стала возможной такая не-

слыханная амбиция.

А она в самом деле неслыханная, ибо новые "политические органи-

заторы" не просто наследуют роль прежних правителей, соблюдающих

либо обычай (в традиционных политических режимах), либо волю граж-

дан в границах закона (при демократических режимах). Они проникну-

ты убеждением, что мир следует изменить и что они - и только они -

знают, как это сделать. Если мировой порядок дан человеку - Богом

или Космосом, - то ясно, что изменить его нельзя - остается его ува-

жать.

правильно устроенного мира.

Для подобной постановки вопроса мало банального самомнения. Да-

же если брать историю не всего Космоса, а только его социальной

формы, то ведь и она насчитывает многие десятки тысяч лет. Тысячи

поколений жили до нас, создавали могучие государства и блестящие

цивилизации, подарили миру нетленные шедевры архитектуры, музыки,

литературы. Имеем ли мы — ничтожно малое звено в бесконечной цепи

поколений - право утверждать, что все они жили "неправильно" и толь-

ко мы владеем истиной, с высоты которой нам дано судить не только

обо всем этом богатейшем прошлом, но и о будущем, причем всего че-

ловечества.

Ведь модерншационные теории претендуют, ни меньше ни больше,

на то, чтобы объяснить всю человеческую историю и указать ее фи-

нал - заветную точку достижительной морали, объявившей, что она -

единственно возможная мораль.

Ясно, что такая дерзновенность выходит за обычные рамки и может

быть объяснена одним: человек не просто отринул Бога и стал неве-

рующим скептиком, но поставил себя на место Бога, присвоил себе

традиционно приписываемые ему возможности. Только этой богочело-

веческой моралью можно объяснить амбиции модернизационной поли-

тической философии и того типа политики, какую она вызвала к жизни.

Суть этой политики - миропотрясательный титанизм, достойный

Сверхчеловека. И здесь требуется еще одно уточнение общих предпо-

сылок модернизационной теории. Чтобы так строго и амбициозно су-

дить общество, требуется каким-то образом поставить себя выше него.

Модернизационная критика социального порядка - это в значительной

мере отстраненный взгляд извне.

Парадокс модернизатора в том, что он изначально вненационален: он

судит о национальной истории и традиции с каких-то "внешних" пози-

ций.

Таким образом, не только современное потребительское сознание

есть сознание личности на рубеже культур, которая, реально пребывая в

границах одной культуры, черпает эталоны и притязания у другой, вы-

ступающей в качестве "референтной группы".

сознания принадлежит к тому же роду межкультурной раздвоенности.

Свою национальную историю и традицию оно судит с позиций более

высокого "передового образца". При этом не возникает ни тени сомне-

ния ни во внутренних достоинствах этого образца, ни в возможностях

его переноса на национальную почву. Сама "почва" при этом трактует-

ся как "чистая доска". Модернизатор присваивает себе право писать на

ней "самые красивые иероглифы", не считаясь с тем, что было написа-

но на ней прежде.

Так перед нами выступает парадоксальный образ модернизатора как

авторитарной личности в политике, вовсе не склонной получать наказы

избирателей и исполнять их.

Общество, подлежащее модернизации, не может рассматриваться ни

как самодеятельное, ни как суверенное. Оно — объект модернизатор-

ской воли, и чем пассивнее ведет себя этот объект, тем более совер-

шенной пластики надеется достичь модернизатор, лепящий из него но-

вый образ. Важно понять, что авторитарность модернизационной систе-

мы обусловлена вовсе не содержанием самого модернизационного про-

екта. Не следует думать, что, поменяв социалистический модернизапи-

онный проект на либеральный, мы попадем из тоталитарного простран-

ства в демократическое. Демократия, как и другие продукты человече-

ского творчества, определяется не столько абстрактными целями,

сколько конкретными методами. Бели модернизатор преисполнен недо-

верия к "косному" большинству и опасается, что воля этого большинст-

ва, скорее всего, станет антидемократической волей, он попытается

всеми силами ограничить эту волю. Таким образом, вместо самодея-

тельного общества, произрастающего из инициатив снизу, модернизатор

реально будет строить "программируемое общество", направляемое

сверху.

В этом и состоит объяснение парадоксальной теории перехода к

"демократии через авторитаризм", так активно пропагандируемой идео-

логами нынешнего режима в России.

В модернизационной системе мы встречаемся с более впечатляющим

неравенством, чем традиционные виды сословного или классового нера-

венства. Речь идет о большем, чем простая эксплуатация: речь идет о

посягательстве на все проявления жизни, осуждаемой с позиций строго-

го проекта.

По-видимому, можно сделать вывод, что Маркс преждевременно го-

ворил об отчуждении личности. Капитализм классического типа, став-

ший объектом его критики, эксплуатировал рабочее время трудящихся,

обнаруживая достаточное равнодушие к тому, что находится вне его. Не

так ведет себя модернизатор XX в. Его интересует отнюдь не только

рабочее время. История модернизационной теории - это история все

более глубоких проникновении и изобличений, касающихся того, что

служит помехой модернизации. Модернизационная теория копает все

глубже, беря на вооружение психологию, культурную антропологию,

теорию менталитета. Ее мишенью становятся не только публичные ин-

ституты, но и такие интимные структуры, как семья, воспитание, на-

циональная ментальность, досуг.

Поэтому тоталитаризм, т.е. тотальное разрушение прошлого и то-

тальный контроль над настоящим, прямо вытекает из модернизационной

доктрины, если она решается быть последовательной.

Современные общества "постклассического" типа отличаются, по-

жалуй, не столько степенью охвата гражданской жизни системой мани-

пулирования, сколько формами этого манипулирования. Эти формы

могут быть грубыми, в духе жестких социально-политических техноло-

гий, или мягкими, в духе более тонких социокультурных технологий, но

само их присутствие в жизни современных государств не подлежит со-

мнению.

Классическая система характеризовалась презумпцией доверия к во-

ле граждан и их внутренней, спонтанной благонамеренности. Модерни-

зационные системы основываются скорее на противоположной пре-

зумпции принципиального недоверия к гражданскому большинству. Со-

временный модернизатор говорит: я готов был бы уважать гражданскую

волю, но разве у нас настоящие граждане? Я готов уважать прерогативы

парламента, но разве парламент в таком составе достоин этого? Словом,

модернизатор применяет к реальным людям и учреждениям жесткий

критерий долженствования, при этом ни разу не прилагая его к себе

самому.

Откуда же черпают модернизаторы критерии своих нелицеприятных

оценок той национальной среды, в которой они ведь и сами родились?

Иными словами: где находят свою почву "беспочвенные" модернизато-

ры? Сразу же напрашивается легкий ответ: в "великой книге".

В самом деле, феномен "великой книги", или "великого учения",

сыграл неожиданно большую роль в обществах, объявивших, что они

распростились с традиционной "темной верой" и взяли на вооружение

науку. По-видимому, и здесь сработал неосознанный механизм замеще-

ния. Подобно тому как вера в Бога в посттрадиционном массовом об-

ществе сменилась не свободолюбивым критицизмом, неразлучным спут-

ником которого является сомнение, а культом сверхчеловека (сравните

знаменитый "культ личности"), так и место упраздненной или потес-

ненной церкви заняла не наука в форме знания, помнящего свои грани-

цы, связанные с доказуемостью и опытной подтверждаемостью, а амби-

циозная и всезнающая учительница жизни.

Прерогативы "великих учений" модернизаторы способны ставить ку-

да выше прерогатив реальной жизни - российский и не только россий-

ский опыт великолепно это подтверждает.

Но вряд ли модернизаторы могли бы получить столь большую власть

над умом и совестью современников и породить в своей среде достаточ-

но крупные политические характеры, если бы они воплощали одно

только догматическое доктринерство, неустанно заглядывающее в свою

"книгу" и педантично сверяющее по ней свое и чужое поведение.

Объяснение того, что им удалось сделать и наделать, кроется в том,

что источником, питающим их энергию, была унаследованная от хри-

стианства (и других мировых религий) социальная сострадательность.

Модернизационные проекты XX в. представляют собой определенный

баланс авторитарно-догматической "научности" и социальной сострада-

тельности.

Сразу же скажем, этот баланс с начала XX в.

ленно, но неуклонно менялся в пользу социального сциентизма. Под-

линной социальной сострадательности становилось все меньше, высо-

комерного "научного" доктринерства - все больше. Постепенно осуще-

ствлялась "вторичная секуляризация" модернизационного проекта.

Прежняя модернизационная теория заменяла самого Бога в своем несо-

мненном знании конечного финала и смысла человеческой истории.

Она позволяла себе подвергать уничтожающей критике все существую-

щие общества, не удостаивавшиеся ее доверия ни по критериям разум-

ности, ни по критериям справедливости. Таким в первую очередь был

дискурс Маркса о капиталистическом обществе, которое он подвергает

критике и по критериям научного разума (рыночная стихия вместо на-

учного планирования общества, дилетантство буржуа в качестве органи-

заторов производства, вытесняемых специалистами по менеджменту), и

по критериям высшей справедливости (теория эксплуатации наемного

труда, абсолютного и относительного обнищания).

Время Маркса - это время, когда общество доверчиво раскрылось

навстречу науке, адресуя ей многие из тех ожиданий, которые оно пре-

жде адресовало религии. Марксизму по-своему удалось соединить пре-

стиж научного знания с обаянием секуляризированной эсхатологии,

обещающей скорый конец несправедливого мира.

С тех пор условия изменились. Современные модернизаторы пред-

ставлены уже не революционными апокалишиками, готовыми разру-

шить мир во имя и по начертаниям высшего Слова (воплощающего но-

вый исторический разум и старое христианское сострадание), а скорее

людьми технократического склада. У них уже нет достаточной веры,

дабы посягнуть на всю земную историю во имя идеала. Своих кумиров

они находят здесь, на грешной земле, свой образец - не в таинственном

историческом будущем, а, например, за океаном — в Соединенных Шта-

тах. И чем больше слабела у модернистов историческая вера — дерзание

невиданного, но страстно .желаемого "финала истории", тем больше

гасла и их социальная совесть, взывающая к состраданию. Современная

модернизационная теория не называет своих подопечных угнетенными и

эксплуатируемыми. Она называет их неадаптированными и относится к

ним с плохо скрываемым презрением. Какие бы разновидности совре-

менной модернизационной доктрины мы не взяли, наставнического вы-

сокомерия, граничащего с презрением к "отсталым и неадаптирован-

ным", в них несравненно больше, чем сочувствия.

Поэтому в политическом и идейном плане новейший модернизм

больше плодит "внутренних эмигрантов", чем пламенных пророков и

харизматических вождей.

Прежние модернизаторы чувствовали себя миссионерами, приви-

вающими новую веру отсталому, но не безнадежному и все же родному

народу. Современные чувствуют себя скорее помещенными в чуждую

"туземную" среду, которую нужно либо быстро и радикально преобра-

зовать по примеру "благополучных стран", либо столь же быстро оста-

вить в случае неудачи модернизационного проекта.

Таким образом, мы имеем дело с новым, светско-прагматическим и,

может быть, даже в глубине своей гедонистическим сознанием, которое

постоянно колеблется между двумя крайностями: решительного - лю-

быми методами - навязывания заемного проекта "отсталой почве" или

решительного дистанцирования от этой почвы, если она все же окажет-

ся "невоспитуемой".

История новейшего политического модернизма развертывается в

пределах этих двух крайностей. То, как эти модернизационные установ-

ки реализуются в политической системе, нам и предстоит теперь рас-

смотреть. Мы вовсе не случайно начали наш разговор с истории поли-

тического модернизма как идеи. Он и сам себя осознает в первую оче-

редь не как продукт естественно-исторического процесса, а как отра-

жение и воплощение передовой идеи, которую самостоятельно нацио-

нальная история ни породить, ни реализовать не в состоянии.

В общеметодологическом плане старый и новый модернизм (начала

и конца XX в. соответственно) отличаются по следующему критерию.

Прежний модернизм основывался на формационном видении единой

общечеловеческой истории, характеризующейся закономерным восхо-

дящим движением (формационные ступени или этапы). Современный

модернизм в глубине души уже не верит в общечеловеческую историю,

в которой достоинство народов поддерживалось и подтверждалось само-

стоятельностью их социального творчества, дающего единый результат

лишь потому, что общей для всех является изначальная программа или

партитура (формационный код истории).

Над сознанием модернизаторов новейшего толка тяготеет роковое

сомнение, связанное с концепцией плюрализма цивилизаций. Они уже

достаточно искушены и теоретически (под влиянием достижений совре-

менной культурной антропологии и других видов сравнительной анали-

тики), и практически, чтобы заподозрить, что вожделенный образец -

развитое потребительское общество с гарантиями, предоставляемыми

Личности, является не автоматическим продуктом общечеловеческой

истории, а специфическим порождением одной-единственной цивилиза-

ции - западной. Поэтому они все больше проникаются сознанием про-

блематичности своего проекта, который осуществляется в рисковой

истории, изначально не являющейся ни всеобщей, ни гарантированной.

В одном принципиальном пункте их сознание отличается от того ре-

лятивистского благодушия (а иногда и эстетства), которым проникается

интеллигентское сознание, прошедшее современную культурологиче-

скую выучку.

Культурологические изыскания стали для них не поводом для этно-

графического любования и умиления перед экзотикой инокультурного

опыта, а также и не поводом для серьезного поиска в других культурах

и цивилизациях новых резервов для общечеловеческого будущего, гори-

зонт которого грозит закрыть экологически и морально безответствен-

ная техническая цивилизация. Нет, они скорее стали поводом для стра-

ха и ненависти.

Как только модернизаторы заподозрили, что западный технический,

правовой и потребительский эталон, прежде принимаемый ими за обще-

человеческий, не является культурно-нейтральным, а, напротив, может

оцениваться как специфический продукт уникального исторического и

культурного опыта, их подозрительное отношение к незападным куль-

турам (включая и культуру собственной страны) стало перерастать в

прямую ненависть.

Подобно тому, как в представительскую схему Д.Истона неожиданно

вклинилось "промежуточное звено "D", назначение которого - окульту-

ривать и умерять притязания, в модернизационной схеме появляется

звено, назначение которого выходит за рамки традиционного политиче-

ского революционаризма или реформизма. Речь идет уже не только о

том, чтобы сменить режим и учреждения. Речь идет о том, чтобы сме-

нить национальную ментальность.

Приступим же к анализу "входов" и "выходов" и по возможности

самого "черного ящика" политической системы модернизационного

типа.

Вначале надо рассеять одно недоразумение, порожденное недоста-

точным знанием Запада со стороны многих наших "западников".

Модернизационный дискурс и соответствующие ему политические

практики у нас принято целиком выводить за пределы Запада. Запад

понимается как воплощение современности, следовательно, модерниза-

ции не подлежит. На самом деле это вовсе не так. Первой страной За-

пада, обратившей на себя модернистскую критику традиционализма,

стала Франция. Ее политическое самосознание в чем-то поразительно

напоминает российское. Во всяком случае до середины 80-х годов на-

шего столетия ощущение страны с неблагополучной политической ис-

торией и судьбой доминировало среди французской интеллигенции.

Вспомним главный упрек, бросаемый нашими интеллектуалами отече-

ственной истории. Они постоянно сетуют, что в отличие от

"благополучных западных стран", история которых движется линейно-

поступательно, Россия развивается судорожно, циклически, с постоян-

ными разрывами и поворотами вспять. Но вот что пишет известный

французский политолог А.Пейнефит: "Удел Франции - то и дело пре-

рывать свою историю, проваливаясь в хаос. Между 1789 и 1985 годами

франция пережила 16 режимов - средняя продолжительность каждого

составляет 10 лет и 5 месяцев"1.

Во Франции, как и у нас, есть свои "западники": для них образцом

благополучной истории выступает англо-американский мир. Одним из

первых французских "западников" был Ш.Монтескье, ставивший своим

соотечественникам в пример Англию. Новейшая волна "западничества"

поднялась во Франции с начала 80-х годов как реакция на опасность

социализма (социалисты пришли к власти в мае 1981 г.). "Новые эко-

номисты" и новые правые из влиятельного клуба Орлож, подобно на-

шим "демократам", взяли себе в учителя представителей чикагской

школы и выступили с беспощадной критикой всей французской этати-

стской традиции с позиций "последовательно-атлантического" либе-

рального образца.

Теперь что касается "ментальности". Казалось бы, французская ин-

теллигенция должна быть довольна национальным менталитетом страны,

сформировавшей образцовую картезианскую рациональность. Но интел-

лектуалы технократического склада, создавшие идеологию модерниза-

ции в виде теории "индустриального общества", усомнились в способ-

ности нации, давшей Декарта и логику Пер-Рояля, мыслить рациональ-

но, а не мифологически. Технократы-идеологи 5-й республики, как и

наши современные либералы, звали Францию в "европейский дом"

(образовавшийся в 1956 г. "Общий рынок") и потому беспощадно вое-

вали с традиционалистами и национал-патриотами.

Причем традиционализм как диагноз болезни нестрогого, архаично-

го, беспомощного перед современными реалиями мышления толковался

весьма широко. Так, один из известных теоретиков модернизации во

Франции Ж.Фурастье писал: "Традиционный человек, а следовательно,

средний француз в эпоху Третьей республики мыслит магически: со-

вершает прыжок от мгновения в вечность..., манипулирует образами,

смешивая их с реальными вещами"2 .

При этом модернизаторы преисполнены технократического высоко-

мерия к классическому гуманитарному наследию и образованию, подоз-

ревая, что оно скорее служит препятствием, чем подспорьем адаптации

к современному миру, в котором законы диктует техника, а не культура

и мораль. "Нынешний бакалавр судит о цивилизации, отправляясь от

заветов Еврипида, Корнеля, Расина... Отсюда это поколение, беспокой-

ное и неустроенное"1.

Вспомним, что и большевики, осуществляя свою "культурную рево-

люцию", беспощадно искореняли старую гуманитарную интеллигенцию

и классическое гуманитарное образование.

Во Франции физическим искоренением модернизаторы не занима-

лись - не то время и не та традиция, но готовность "клеймить" великую

национальную классику продемонстрировали вполне.

Казалось бы, что может быть общего между "первобытным магиче-

ским мышлением" и мышлением Корнеля, Расина и Шатобриана

(которого Фурастье тоже упоминает в этой связи)? Стоило ли так опус-

тошать национальный пантеон ради того, чтобы быстрее американизи-

ровать французскую нацию и привить ей искусство мыслить операцио-

нально и инструментально, т.е. целиком прагматически? Французские

модернизаторы утверждали, что стоит. Они, кажется, были готовы об-

менять все достижения гуманитарного гения Франции на прагматиче-

скую смекалистость американского типа. При этом они были совер-

шенно уверены в том, что речь идет об игре с нулевой суммой: страна,

сохранившая традицию, казалась им не пригодной для жизни в мире,

ставшем "миро-экономикой".

Счастье Франции в том, что среди ее политиков нашелся националь-

ный лидер, снявший ложную дилемму американоцентристов: либо мо-

дернизм, либо патриотизм. Генерал де Голь стал великим модернизато-

ром, оставшись великим патриотом. Этот "урок французского" достоин

тщательного изучения в нашей стране.

Как уже говорилось выше, модернизаторы много почерпнули из

культурологии и культурной антропологии. В известном споре между

эволюционистами и диффузионистами, касающемся природы инноваций,

модернизаторы взяли сторону диффузионизма.

Диффузионисты делят культурное поле (страны, региона, мира в це-

лом) на инновационный центр и статичную периферию. Процесс рас-

пространения новаций, таким образом, носит характер не автономного

самозарождения в различных регионах одновременно, а характер заим-

ствования.

Онтологический статус нового при этом существенно меняется по

сравнению с тем, как его понимала классика. Если новое для той или

иной национальной культуры выступает не как собственный продукт, а

как инородный элемент, то культура не может не оказывать ему сопро-

тивления. Следовательно, внедрение нового требует известного насилия

над культурой. Это насилие и осуществляет политическая система, вы-

ступающая как авторитарный внедритель нового в инородную ему сре-

ду. Таким образом, инновационный процесс вместо того, чтобы быть

творческим самоподъемом нации, обретает черты своеобразного

"внутреннего колониализма". Модернизаторы колонизуют собственную

нацию, подчиняя ее инновационному проекту.

Инновационный процесс, таким образом, образует поле властного

напряжения, генерируемое модернизационным центром ("полюсом рос-

та"). Как писал Ф.Перру, "развитие не осуществляется равномерно в

пространстве и времени: его импульсы возникают в определенных

"полюсах роста" и затем распространяются по различным каналам от

центра к периферии..."1

Скажем прямо: модернизационная доктрина предполагает насилие

государства как организованного инновационного субъекта по отноше-

нию к обществу, рассматриваемому как инертная социокультурная сре-

да или периферия роста.

Поэтому отношения между "социальной средой" и политической

системой здесь полностью преобразуются по сравнению со схемой

Д.Истона. Здесь не общество формирует "входы" в "черный ящик" по-

литической системы, призванной адекватно реагировать на них своими

решениями. Здесь, напротив, политическая система сначала принимает

решение - инновационный проект, который для гражданского общества

является принудительным "входом", на который предстоит реагировать.

Таким образом, модернизационная парадигма в отличие от представи-

тельской рассматривает гражданское общество как "черный ящик", не

имеющий собственного субстанционального содержания, но реагирую-

щий на внешние "вводы" и (или) "входы".

Природа политической системы тоже меняется. Политическая сис-

тема превращается в центр априорных решений, принятых не в ответ на

имманентные запросы гражданского общества, не по "заказу социума",

а согласно роли "авангарда", преобразующего общество по заранее при-

нятому плану.

Природу политической системы модернизационного типа обстоя-

тельно анализировали французские представители политической социо-

логии АТурен и М.Крозье.

Ключевым понятием у Турена выступает система исторического

действия - СИД. СИД означает, что история страны перестает быть

спонтанным процессом: в социокультурном отношении она все больше

"заимствуется", в политическом - навязывается. СИД включает три

элемента: подсистему социокультурных ориентации ("проект"), подсис-

1 Perroux F. Hole sur le notion du pole de croissance // Economique appliquee.

P., 1955.

тему ресурсов, предназначенных для реализации этого проекта, и под-

систему классового господства, необходимую для изъятия и концентра-

ции ресурсов.

Социокультурную модель не следует путать с классовой идеологией.

Она воплощает не столько своекорыстную волю класса, сколько прину-

дительный дух, господствующее вожделение эпохи. Например, в наше

время вожделенной целью является рост, процветание, благосостояние.

Идеологии конкурируют между собой внутри данной модели: каждая из

них претендует на то, что именно ей удастся ответить на вопрос, каким

способом обществу удастся прийти к этим заветным целям. Современ-

ная личность не хочет довольствоваться наличным: настоящему она

противопоставляет вожделенное будущее. Тем самым общества ставятся

перед лицом демона истории. Современные общества не просто

изводят себя в истории - они вовлечены в процесс исторического

изводства, т.е. создания нового общества.

Поэтому решающим социальным отношением сегодня является не

отношения различных общественных групп по поводу собственности,

их отношения по поводу будущего. "Современный классовый конфликт

не может быть определен иначе, чем борьба, высшей ставкой которой

является исторический выбор"1.

Это не означает, что реальная история в самом деле предопределяет-

ся нашим выбором. Реальная история определяется балансом нацио-

нальных и мировых политических сил, но сегодня эти силы вступают в

борьбу как раз за то, чтобы свой исторический выбор навязать осталь-

ным. Из этой игры активного навязывания и активного сопротивления и

выходит реальная политическая история. В рамках модернизационных

политических систем идет, во-первых, борьба за альтернативные проек-

ты будущего и, во-вторых, между силами, олицетворяющими новацию, и

силами, сопротивляющимися ей во имя сохранения статус-кво.

Судьба политической оппозиции решается именно здесь. Одно дело,

когда оппозиция выступает как носитель альтернативного модернизаци-

онного проекта, другое - если она выступает с позиции защитника ста-

тус-кво или реставрации прошлого. Вот почему власть так активно

стремится навязать оппозиции образ сопротивляющейся переменам кон-

сервативно-реставрационной силы, а сам политический процесс в стра-

не загнать в тупик ложной дилеммы: либо сохранение данной власти,

либо реставрация уже скомпрометированного прошлого. Любимый ло-

зунг власти:."Этому нет альтернативы" ("Иного не дано").

На самом деле будущее всегда является многовариантным и сам мо-

дернизационный процесс должен строиться в виде конкурса альтерна-

тивных инновационных проектов.

Скажем, судьба коммунистической партии РФ зависит от того, по-

ставит ли она себя вне модернизапионного проекта в качестве сугубо

реставрационной силы или ей удастся постепенно войти в модернизаци-

онное поле в роли субъекта - носителя альтернативного проекта модер-

низации. Некоторые симптомы продвижения в этом направлении, ка-

жется, уже имеются.

Таким образом, в рамках политической системы модернизапионного

типа существуют, во-первых, противостояние модернизаторов и модер-

низируемых, во многом наследующее прежнее деление "верхов" и

"низов", и, во-вторых, противостояние, связанное с поляризацией пози-

ций внутри самого модернизационного поля: между альтернативными

вариантами модернизации.

Первый тип противостояния может быть выражен и на другом языке:

"активное меньшинство" и "молчаливое большинство". Это различие

политического класса модернизаторов, выступающего в роли субъекта,

и неорганизованного большинства, являющегося объектом модерниза-

ции, выглядит решающим. Неорганизованное большинство - это народ,

сама неорганизованность которого является предпосылкой модерниза-

ционной стратегии. Из основного допущения модернизационной теории

о неавтономном характере инновационного процесса вытекает, что ор-

ганизация "местного населения" или "местной социальной среды" спо-

собна усиливать сопротивление новациям и в этом качестве не может

одобряться.

В рамках классической представительской системы организован-

ность групп гражданского общества является положительным качест-

вом. Во-первых, потому, что чем выше самоорганизация гражданского

общества, тем успешнее оно решает свои проблемы самостоятельно, не

перегружая политическую систему дополнительными проблемами. Во-

вторых, потому, что организованный социальный заказ легче перевести

на язык конструктивных политических решений, чем мозаику неоргани-

зованных требований.

Но в модернизационной системе организация гражданских групп

воспринимается как источник угрозы. Там, где нововведения связыва-

ются с авторитарностью властного внедрения, модернизаторы стараются

создать максимально возможные асимметрии влияния. Система автори-

тарных новаций всего успешнее работает там, где те или иные "полюса

роста" окружены слабо организованным пространством.

Объекты модернизации не должны достигать "бытия в себе" и "для

себя"; они должны пребывать в статусе "бытия для другого". Даже в

области самосознания они не остаются предоставленными самими себе,

не продуцируют его на основе собственных ценностей и опыта, а полу-

чают готовым от соответствующих специалистов по "современному соз-

нанию".

Народ в этой схеме выступает в двояком качестве. Во-первых, в

контексте дихотомии: инвеститоры - потребители.

"Верхи" выполняют роль инвеститоров, изымающих часть нацио-

нального дохода из сферы народного потребления для накопления

(роста). Народ естественно сопротивляется этому изъятию, защищая

свое право на благополучную повседневность. В этом качестве он ведет

себя как обороняющийся потребитель.

Сама легитимация власти в политических системах модернизацион-

ного типа существенно отличается от способов легитимации, принятых

в представительских системах. Легитимация власти представительского

типа связана с процедурами голосования: власть легитимна, если за ней

стоит воля электорального большинства, выявленная на основе консти-

туционно закрепленных процедур.

Здесь нет противопоставления "настоящего" народа и недостойной

этого названия "массы", "агрессивно-послушного большинства" и т.п.

Политическая история повинуется не тому народу, каким ему

"надлежит быть", а реальному эмпирическому народу, электоральное

решение которого принимается без оговорок, каким бы "случайным"

или "неправильным" оно не казалось. В политической философии мо-

дернизационного типа будущее всегда выше настоящего, а история как

верховная инстанция выше политического суверенитета народа.

Узурпация власти модернизаторами здесь получает идеологическое

оправдание, так как модернизаторы воплощают Будущее, а народ - все-

го лишь настоящее.

Другим оправданием служит то, что модернизаторы отвечают за про-

цесс накопления. Классовое насилие верхов над низами выступает как

средство перехода от спонтанности потребления к принудительности

накопления, следовательно, от "статичного общества", безответственно

проедающего свои ресурсы, к динамичному "историческому обществу",

накапливающему резервы роста. Потребитель здесь - находящаяся на

подозрении фигура: он укрывает ресурсы от благонамеренных экспро-

приаторов, думающих о будущем. Поэтому в модернизапионных систе-

мах потребитель полностью бесправен. Отождествление народа с

"безответственными" потребителями помогает дискредитировать идею

народного суверенитета, столь важную для классической теории пред-

ставительского типа.

В последнее время народ в рамках модернизаторского видения полу-

чает еще одно определение: он не только потребитель, но и носитель

культурной архаики.

В классической системе поле культуры не было настолько поляри-

зованным: здесь культура-память и культура-проект не были противо-

поставлены друг другу ни социально, ни политически и идеологически.

Модернизационная система представляет своего рода магнитный

стержень, создающий своеобразные полюса культуры и высокое напря-

жение между ними. Народная культура, отнесенная к полюсу "сопроти-

вляющейся архаики", всячески дискредитируется, а вместе с этим дис-

кредитируется и сам народ как хранитель этой никому не нужной и

обременительной "исторической памяти".

Поэтому культурное разоружение народа, всемерное ослабление его

культурно-исторической памяти входит в набор главных стратегий ав-

торитарного модернизма.

Наконец, еще одной задачей политической системы модернизацион-

ного типа является своего рода "внутренний колониализм" - всемерная

концентрация национальных ресурсов в руках центра посредством экс-

проприации провинций (регионов).

С этой целью осуществляется всемерное ослабление провинций. Во-

первых, это достигается посредством затруднения социокультурной

идентичности провинций. Для этого административное деление регионов

осуществляется так, чтобы это по возможности не совпадало с естест-

венным этническим и социально-историческим делением.

Во Франции административное деление страны со времен революци-

онного конвента 1792 г. намеренно осуществлялось так, чтобы провин-

ции, превращенные в безликие департаменты, не могли выстроить свою

специфическую социокультурную идентичность.

Во-вторых, провинциям нередко отводится роль поставщиков сырья,

тогда как обрабатывающая промышленность непрерывно концентриру-

ется в центре, что создает дополнительную социально-экономическую

зависимость, сопровождаемую к тому же неэквивалентным экономиче-

ским обменом.

В-третьих, это достигается путем примата ведомственного принципа

над территориальным. Ведомственный принцип означает опережающее

развитие вертикальных связей по сравнению с горизонтальными и пре-

имущество технократов над местными депутатами. Предприятия, при-

надлежащие к гигантским концернам (а в бывшем СССР - ко Всесоюз-

ным производственным объединениям), в своей экономической и соци-

альной политике ориентируются не столько на местные социальные

интересы и местную власть, сколько на далекие от провинций центры

промышленных и административных решений. При ведомственном

принципе имеет место явное превалирование технократически органи-

зованной информации, отражающей "императивы роста", над социаль-

ной и социокультурной, отражающей запросы местного населения. Та-

ким образом, технократически организованная "система роста" или мо-

дернизации осуществляет не только экспроприаторскую деятельность в

отношении собственной нации, но и деятельность "декультурации".

Преобладание техноцентричной информации над социокультурной в

системах принятия решений ведет к постепенной "маргинализации" все-

го того, что может служить сохранению культурной памяти и идентич-

ности. Механизм работы технократически организованной модерниза-

ционной системы отражен в табл. 2.

Таблица 2

На основе какой информации принимаются решения

Инстанции,

Технико-

Социальная

Сначала тех-

Сначала

принимающие

производст-

и социо-

нико-

социальная,

решения

венная

культурная

производст-

затем техни-

(техноцен-

венная, затем

ко-производ-

тричная)

социальная и

ственная

социо-

культурная

Центральные

1

2

3

4

ведомства

Органы терри-

5

6

7

8

ториального

самоуправления

Сначала цен-

9

10

11

12

тральные ве-

домства, затем

(по остаточному

принципу) ор-

ганы территори-

ального само-

управления

Сначала органы

13

14

15

16

территориаль-

ного самоуправ-

ления, затем

центральные

ведомства

В табл. 2 представлены 16 разновидностей управленческих комму-

никаций, на основе которых принимаются решения.

Канал 1 (решения принимают исключительно центральные ведомства

на основе технико-производственной информации) представляет нам

технократический тип управления в чистом виде. Это самый настоящий

ведомственный гегемонизм, получающий свое оправдание и развитие в

политических системах модернизационного типа посредством характер-

ной для такой системы ссылки на консерватизм местной среды. Мест-

ная среда здесь воспринимается не в своем автономном субъектном ка-

честве, а исключительно как резервуар ресурсов, предназначенных для

"роста и реконструкции".

В чистом виде такая модель решений встречалась, пожалуй, только в

СССР и организуемых им "странах народной демократии". Но как тен-

денция она характерна для политических систем модернизационного

типа вообще, о чем свидетельствует, в частности, опыт Франции времен

формирования 5-й республики. Противоположную крайность представ-

ляет канал 6. Исторически он чаще всего выражает реакцию этнократи-

ческого популизма и регионализма, выстраивающих свой "парад суве-

ренитетов" после краха системы тоталитарного сверхцентрализма. Та-

кой популизм под предлогом борьбы с централизмом, этатизмом и

"внутренним колониализмом" способен уничтожить единое пространст-

во политической нации, а заодно и оторвать местное население от дос-

тижений культуры и цивилизации, аккумулированных центром. Канал

11 в реальности чаще всего представляет компромиссный вариант от-

ступающегося и обороняющегося технократического централизма.

В бывшем СССР он получил распространение после 1965 г., когда

"государственные планы экономического развития" стали называться

"планами экономического и социального развития", а местным органам

было разрешено подавать свои предложения к плану, правда, после то-

го, как на основе ведомственных заявок он в основном уже был свер-

стан. Это отражало так называемый "остаточный принцип" финансиро-

вания объектов "соцкультбыта".

Вероятно, демократическая альтернатива связана с формированием

планов социального и экономического развития снизу вверх, что и от-

ражает канал 16.

Следует, впрочем, заметить, что канал 16 включает определенные

опасности, связанные с возможностями утери общенациональной пер-

спективы. Между демократией, вышедшей из эпохи Просвещения, дав-

шей импульс универсалистским тенденциям "индустриального общест-

ва", и партиципативной демократией местного муниципального образца

несомненно имеется противоречие. Тенденции партиципативной демо-

кратии и автономизма способны бросить вызов Просвещению по двум

критериям. Во-первых, по уже отмеченному критерию общенациональ-

ного единства и преимущества больших пространств над изолированны-

ми малыми. Во-вторых, по критериям профессионализма. Депутаты

имеют решающее преимущество над технократами по критерию пред-

ставительской демократии. Они лучше знают социальные запросы сво-

его электората и по самому своему статусу избираемых им и подотчет-

ных ему лиц они вынуждены учитывать эти запросы. Технократия сво-

бодна от этого социального императива, в чем и заключена опасность

"технократического синдрома" для общества. К этому добавляется и

чисто профессиональная однобокость этих "командиров производства" и

агентов менеджмента, выражающаяся в невосприимчивости к непривыч-

ной и даже третируемой ими информации социокультурного профиля.

Но тем не менее они в однобокой и превращенной форме аккумулиру-

ют информацию в которой находит свое самовыражение современная

цивилизация со всем своим технологическим блеском и социокультур-

ной нищетой. Сопиокультурная и демократическая (в смысле демокра-

тического автономизма и федерализма) реакция на техническую циви-

лизацию и олицетворяющий ее "класс модернизаторов" не должна при-

нимать форму нового луддизма.

Единые национальные пространства должны быть по возможности

сохранены на основе нового демократического федерализма и перерас-

пределения полномочий между центром и регионами.

Сохранены должны быть и центры единых решений (ныне деформи-

рованные авторитарно-технократическим уклоном, свойственным поли-

тическим системам модернизационного типа). Как верно заметил в этой

связи М.Крозье, решение проблемы состоит не в том, чтобы разрушить

центры власти. Власть как механизм обуздания хаоса, социальной инте-

грации, кооперации и мобилизации ресурсов является не меньшим об-

ретением современной высокоразвитой цивилизации, чем технологиче-

ская или экономическая подсистема общества.

Вопрос не в том, как уничтожить, ослабить или предельно раздро-

бить власть, а вместе с нею и совместное социальное пространство, об-

рекая людей на хаос и самоизоляцию. Вопрос в том, как расширить

участие во власти самых разных слоев населения, обеспечив тем самым

их участие в процессах принятия политических решений.

Политика - это особый мир, живущий по своим законам. В нем те

или иные социальные интересы обретают онтологический статус, т.е.

принимаются во внимание в процессах принятия решений при одном

условии: если за ними стоит организованное давление. Интересы, не

способные оказывать политического давления, не принимаются во вни-

мание политической системой, даже если эти интересы имеют жизненно

важное значение для весьма широких слоев населения. Поэтому чем

разнообразнее круг акторов - участников процесса принятия политиче-

ских решений, тем выше способность политической системы своевре-

менно реагировать на назревшие проблемы и интересы общества. Мо-

нологическая власть, принимающая решение только с позиций одной

политической силы (выполняющей роль "авангарда", гегемона и т.п.), -

это глухая и слепая власть, обреченная замечать проблемы слишком

поздно, когда изменить и улучшить уже ничего нельзя. В этом объясне-

ние специфической хрупкости тоталитарных режимов.

Способ совершенствования и развития политической системы состо-

ит главным образом не в том, чтобы сменить элиту одного классового

происхождения другою. "Слишком часто забывают, - замечает в этой

связи М.Крозье, - что наиболее важный вопрос касается не социального

происхождения политической элиты, а ее открытости - способности

инициировать действительно новый способ управления"1.

Общество более всего страдает от политических систем и стратегий

гегемонистского толка, более пригодных для войны, чем для социально-

го управления. Ошеломить противника, "не дать ему опомниться, обес-

печить решающий перевес сил в решающем месте" - эти установки ге-

нерала Клаузевица доминируют в системах авторитарно-модерниза-

ционного типа. Но "в противоположность военной стратегии стратегия

управляемых реформ должна ориентироваться не на устранение против-

ника или его "безоговорочную капитуляцию", а на превращение его в

партнера"2. Автономный партнер не сужает нашу власть, а расширяет

ее, привнося в систему решений свою информацию и свои ресурсы.

Реформаторы, следующие гегемонистской модели прежнего автори-

тарно-модернизационного типа, рискуют либо потерпеть поражение от

старых реставрационных сил, либо выродиться в новых диктаторов,

ревниво обороняющих свою монополию на власть.

Альтернатива этому есть, но она выводит нас за рамки собственно

модернизапионной парадигмы. Она связана с использованием трех важ-

нейших резервов современного общества. Во-первых, это превращение

провинций из объекта модернизационных усилий в соучастника рефор-

мационного процесса, что особенно важно ввиду того, что провинции

более богаты нерастраченным человеческим, социокультурным капита-

лом. Во-вторых, это повышение открытости элит и их ротации, что спо-

собно резко повысить чувствительность политической системы к им-

пульсам извне - со стороны общества и его до поры до времени

"молчащих" слоев.

Это, наконец, резкое расширение информационного обеспечения по-

литических решений путем преодоления технократической узости и

большего привлечения информации гуманитарного, антропоцентричного

толка3.

Подведем итоги. Старая представительская система неплохо работа-

ла для своего времени и до сих пор сохраняет свое нормативное значе-

ние демократического образца.

В то же время она не выдержала натиска современного массового

общества с характерным для него опережением политического участия

по отношению к возможностям институтизации этого участия, а также

опережением роста притязаний по сравнению с ростом реальных воз-

можностей и способностей.

Своей стабильностью она была обязана тем, что правом на реальное

политическое участие пользовался слой, отличающийся сравнительно

высокой социальной, этнической и социокультурной однородностью -

остальные оставались вне активной политики.

Как только условия и i менялись, представительская система стала

перерастать в систему модернизационного типа, не столько исполняю-

щую волю общества, сколько навязывающую ему свою собственную.

Там, где новой системе предшествовала старая, представительская, воз-

ник смешанный тип, сочетающий принцип представительства с принци-

пом политической гегемонии и манипулирования. Там, где новая систе-

ма возникла прямо из старого добуржуазного общества, она обрела бо-

лее законченную этатистско-гегемонистскую форму.

Сегодня мы имеем столкновение двух принципов, отражающих борь-

бу государства и общества между собой. Первый принцип предполагает,

что политическая система получает импульсы (входы) от гражданского

общества, сама выступая в роли "черного ящика", второй предполагает

обратную зависимость: политика как система "заряжает" общество мо-

дернизационными программами развития.

Ее технократическая самоуверенность связана с тем, что она после-

довательно игнорирует высокосложный мир социокультурных феноме-

нов: специфику регионов, этносов, религий и цивилизаций. Кроме того,

она игнорирует относительную автономию неполитической сферы

(представительские системы, напротив, ее преувеличивали).

Модернизаторский гегемонизм базируется на презумпции, что все

подвластно политической воле, всему она в состоянии дать импульс и

все разрешить-.

• По мере того как политический гегемонизм модернизаторов (как и

социокультурный гегемонизм вестернизаторов) встречает все большее

сопротивление и демонстрирует неэффективность, ему зреет альтерна-

тива в лице постмодернистской политической системы. О ее специфи-

ческих особенностях и задачах и пойдет речь в следующей главе.