заключение

Экспериментальные и другие свидетельства также наводят на мысль о том, что адекватные формулировки должны включать в себя также поведенческую неоднородность большинства групп людей. Используя данные большого числа экспериментов, Эрнст Фэр и Симон Гехтер установили, что от 40 до 66% ис­пытуемых выбирают реципрокность. Те же самые эксперименты говорят о том, что от 20 до 30% испытуемых можно охарактеризовать как обладающих корыстными предпочтениями, ориентированными на исход (Fehr & Gaechter 2000b', Camerer 2003). Лёвенштейн, Томпсон и Базерман (Loewenstein, Thompson, Bazerman, 1989) выделяли в экспериментах людей следующих типов:

Святые последовательно выбирают равенство, и они не желают получать большие платежи, чем у других агентов, даже если они находятся в плохих отношениях с оп­понентом... лоялисты не хотят получать большие платежи, если их отношение ней­трально или положительно, но стремятся к выгодному для них неравенству, если от­ношение их негативно., безжалостные игроки последовательно предпочитают идти впереди партнера, не задумываясь о типе их взаимоотношений (стр.

Среди их испытуемых 22% были «святыми», 39% — «лояльными» и 29% — «безжалостными игроками» (остальные не могли быть классифицированы).

Таким образом, целью пересмотра поведенческих основ экономики должно стать не создание нового Homo sociologicus для замены Homo economicus, а по­строение рамок, в которых можно было бы изучать гетерогенность. Эта задача важна, потому что гетерогенность влияет на исходы, но она является также и вызовом, потому что это влияние неадекватно отражается в процессе просто­го усреднения. Исход взаимодействия внутри популяции, состоящей из равного количества «святых» и «безжалостных игроков», не будет характеризоваться та­ким же исходом, как и средний для двух популяций, состоящих только из одного из этих двух типов агентов, потому что малые различия в распределении типов людей в популяции могут заметно влиять на поведение каждого.

Более того, казалось бы, малые различия в институтах могут привести к очень разным исходам. Представьте одношаговую игру с «Дилеммой заключенных», разыгрываемую между эгоистичным игроком (для которого доминантной стра­тегией станет отклонение от кооперации в игру с одновременными ходами) и настроенным на взаимность (предпочитающим кооперировать, если его оппо­нент станет кооперировать; в противном же случае он отклонится от коопера­ции) (Fehr & Fischbacher, 2001b). Предположим, что тип партнера каждому из­вестен. Если ходы делаются одновременно, агент, обладающий взаимностью, не станет кооперировать, потому что знает, что другой агент тоже не сделает этого. Исходом станет взаимный отказ от кооперации. Если же эгоистичный агент сде­лает свой ход первым, он, однако, будет знать, что второй агент повторит его ход, сводя возможные исходы к двум: {кооперация; кооперация} и {некооперация; некооперация}. Эгоистичный агент тогда решит кооперировать, что приведет к исходу с взаимной кооперацией. Вспомним, как в другом примере (в игре с общественными благами и наказанием) те агенты, что обладали взаимностью, не только выказывали великодушие, но и вынуждали эгоистичных агентов вести себя так, как если бы они были великодушными.

Вдобавок к неоднородности индивидов необходимо рассматривать также и их непостоянство. В ультимативных играх предлагающие часто отдавали суммы, которые максимизировали их ожидаемые платежи при том, что они наблюдали взаимосвязь между предложениями и их отклонениями: они вели себя эгоис­тично, но не ожидали того же от других. Более того, те же индивиды в роли отвечающих обычно отвергали крупные предложения, оказывающиеся неспра­ведливыми, подтверждая таким образом ожидания предлагающих и нарушая аксиому об эгоизме.

Наконец, как мы уже ранее отмечали (и еще обсудим это в гл. 11), предпочте­ния до некоторой степени усваиваются при обучении, а не задаются экзогенно: долгосрочные изменения индивидуальных причин поведения зачастую случают­ся как результат чьего-то нового опыта. Это означает, что популяции, пережи­вавшие появление различных социальных структур на протяжении длительного времени, вероятно, станут отличаться различиями в поведении не только пото­му, что ограничения и стимулы, определяемые этими институтами, отличаются друг от друга, но также и потому, что структура социального взаимодействия влияет на эволюцию поведенческих репертуаров обеих популяций, а также на то, как ситуации определяют поведение, и то, как оцениваются исходы. (Пото­му что функционирование институтов связано с предпочтениями вовлеченных индивидов, также это будет случай эндогенности институтов по отношению к предпочтениям, называемый совместной эволюцией предпочтений и инсти­тутов в гл. с 11 по 13.)

Продвижение по направлению к более адекватным основам экономики должно сопровождаться использованием трех аспектов, присущих человеку, а именно: неоднородности, изменчивости и гибкости.

Новые теории должны дать ответ также на два вызова. Первый касается нормативной природы предпочтений. Если предпочтения призваны объяснять поведение, то они не смогут обойтись без оценки исходов.

Вторая проблема возникает потому, что данные экспериментов и наблю­дений, свидетельствующие о важности социальных предпочтений, ставят нас перед сложной эволюционной головоломкой. Если многие из нас руководству­ются соображением справедливости и реципрокности, то мы должны были бы эти предпочтения как-то получить, поэтому хорошей проверкой достоверно­сти теорий социальных предпочтений и эмпирических данных, на которых они основаны, станет выяснение того, можно ли проделать разумный анализ эволю­ционного успеха этих предпочтений. Великодушное отношение людей к их род­ственникам легко объясняется. Эволюционная загадка касается неэгоистичного отношения к тем, кто не близок (я имею в виду поведение, влекущее для инди­вида издержки без вознаграждения, что соответствует левому столбцу табл. 3.1). Эгоистичные предпочтения, по-видимому, получают поддержку со стороны людей, не состоящих в родственных связях, при монотонных по отношению к платежам эволюционных процессах, как генетических, так и культурных. Та­ким образом, непредвзятость, вынуждающая людей передавать ресурсы менее успешным из них, и мотивы взаимности, побуждающие нас подвергать наказа­нию тех, кто нарушил законы группы, с этой точки зрения обязаны расширяться в ходе длительных эволюционных процессов. Если социальные нормы всеобщи, то данный традиционный эволюционный подход должен быть неверным.

В следующих главах я вернусь к этому вопросу и продемонстрирую ряд моде­лей, объясняющих эволюционный успех социальных предпочтений. В частности, я рассмотрю вклад в этот эволюционный успех неэгоистичных черт, осущест­вляемый через структуру социальных человеческих взаимодействий, а именно через социальную сегментацию, повторяющиеся взаимодействия и построение репутации (в гл. 7), а также вынуждение к участию в межгрупповых конфликтах и следованию социальным нормам (в гл.

Подобно теории социальных предпочтений, теория перспектив также за­нимается эволюционными загадками. Гиперболические коэффициенты дис­контирования не зависят от времени; средние платежи, если они согласуются с моделью дисконтированной полезности, в течение длительных периодов растут. Также и те, кто переоценивает низкую вероятность событий, получит более низ­кие ожидаемые платежи, чем игроки, следующие стратегии верной максимиза­ции их ожидаемой полезности. Это не означает, что те, кто используют независя­щее от времени дисконтирование и нарушают аксиому ожидаемой полезности, принуждаются к этому; однако, учитывая, что генетическая либо культурная эволюция благоволит индивидам с более высокими платежами, это все-таки за­гадка. Также и индивиды, не расположенные к потерям, отказываются от сво­их возможностей ради существенной ожидаемой выгоды в рисковой ситуации. Их неприятие потерь, таким образом, лишает их преимуществ в конкурентной борьбе с другими, чья функция полезности не перегибается в точке status quo. Та­кие эволюционные головоломки, обозначенные теорией перспектив, привлекли меньше внимания, нежели загадка социальных предпочтений. Не стану более их касаться, за исключением того, что отмечу, что первоначальные свидетельства о существовании гиперболического дисконтирования были получены из наблю­дений за голубями и крысами, так что они относятся не только к человеческому поведению^[43].

В гл. 4 я обобщу типы проблем координации, приведенные в гл. 1 в качестве игр 2 х 2, и проанализирую впечатляющую множественность институтов, норм и других путей, которыми люди эволюционировали, дабы избежать или осла­бить провалы координации. Социальные предпочтения, как мы увидим, играют в этом процессе центральную роль.