игрыи институты

Но чтобы понять, почему могут изменяться институты, иногда полезно представить их не как игру, а как равновесие некой лежащей в их основе игры. Поскольку институты чаще долговременны, а не кратковременны, естественно представить их в виде устойчивых равновесий соответствующих игр, набор стра­тегий в которых включает широкий спектр возможных действий (наказание от­лынивающего работника, отказ отдать владельцу фирмы результат своего труда); указанным выше способом они институционально не описаны, но могут быть частью другого равновесного профиля стратегий.

В гл. 2, а также в гл. 11—13 я стану моделировать права собственности, по­садку зерна, законы, управляющие распределением ресурсов, и подобные вещи в виде равновесий, и изучать, как эти равновесия могут изменяться в ответ на какие-то случайные события, коллективные действия тех, на кого институты влияют, и экзогенно задаваемые изменения структур соответствующих базовых игр. В гл. 2 я моделирую процесс расовой сегрегации при выборе места житель­ства, чтобы показать, как институт (сегрегированное проживание) может быть равновесием в игре.

Не будем непоследовательными и не поставим под угрозу наши результаты, если представим институты и как игры, и как равновесия неких базовых игр. Что станет наиболее подходящим представлением, зависит от рассматриваемой ана­литической проблемы. Если мы заинтересованы в понимании причины, почему бедным сложно получить кредит (гл. 9), то нам достаточно построить модель взаимоотношений заемщика и кредитора (а вопросы истоков ограниченной от­ветственности и прочих лежащих в основе этого прав собственности уводят в сторону от основной темы). С другой стороны, желая узнать, почему же суще­ствует ограниченная ответственность, мы можем смоделировать этот аспект ин­ститута прав собственности как исход некой базовой игры. Похожим способом, если нам надо понять, почему право первородства реже встречается в Африке, нежели в Азии, мы должны построить модель, в которой законы наследования будут являться соглашениями, т.

Термин «институт» иногда используется, когда говорят о таких отдельных вещах, как определенная фирма, профсоюз или центральный банк; но чтобы из­бежать путаницы, я буду называть эти явления организациями. Можно рассма­тривать такую организацию как индивидуального игрока в игре, и это способно принести свои плоды, если существуют основания полагать, что она действи­тельно действует как единый организм. При этом отношение к фирме как к от­дельной персоне может быть разумнее применения той же логики к «рабочему классу».

Охота на оленя у Руссо иллюстрирует взаимосвязь между институтами и играми. Представьте, что вы наблюдаете за группой охотников, охотящихся за зайцем, несмотря на то что в окружающем их лесу живет олень. Вам интерес­но, почему они не пытаются поймать оленя, и обращаетесь к «игре с охотой на оленя» (табл. 1.8). Итак, предположим, что у нас есть два охотника, которые не­зависимо друг от друга и не имея представления о выборе друг друга решают, охотиться ли им на оленя (и если поймать его вместе, то поделить поровну, в противном случае не получив ничего) или на зайцев (убить одного зайца и разде­лить его независимо от того, что делает второй охотник). Представим, что охот­ники не ожидают, что они еще когда-нибудь встретятся.

Сама по себе игра, однако, может мало что показать. При данных платежах как совместная охота на оленя, так и решение обоих охотников охотиться на зайцев являются соглашениями (это игра «На доверие»), так что, не зная ничего об их ожиданиях относительно вероятных действий соперников, мы не сможем предсказать, какой зверь окажется в опасности — заяц или олень. Представим теперь, что процесс взаимодействия охотников уже происходит, и в предыду­щий период они оба ловили зайцев (по каким угодно причинам), но в данный момент один из охотников решает все-таки начать охоту на оленя. Поскольку такой выбор как раз в интересах охотника (если посмотреть на его платежи только в этом периоде), он вполне может ожидать, что и другой охотник тоже решить поохотиться на оленя, и вероятности наступления такого случая он при­своит вероятность, равную как минимум двум третьим. Чтобы провести подоб­ные расчеты, первому охотнику потребуется знание истории данной группы охотников и, в частности, прошлых исходов игры, возможно, включающих такие сложные исходы, как совместная охота на оленя по выходным и охоты на зайцев в одиночестве по будням. Если не определившийся со своей стратегией охотник не обладает таким знанием и поэтому приписывает одинаковую вероятность выбору другим охотником одной из двух стратегий, то он предпочтет охоту на зайцев, поскольку для него очевидно, что, хотя совместная охота на оленя есть равновесие, доминирующее по платежам, охота на зайца доминирует по риску.

Заметим также, что некоторые аспекты этой игры, принятые нами как экзо- генно заданные, можно также описать как результаты действий институтов, т. е. в виде равновесий неких игр. Принятие того, что поймавший зайца охотник по­требит его в одиночестве, даже если его коллега не поймает ничего, или разде­ление пойманного оленя поровну можно (как мы далее увидим) смоделировать как исход некой игры, в которой конкретно эти права собственности будут рав­новесными и в которой другие права собственности (деление, например, пой­манного зайца или договоренность о том, что оленя заберет тот охотник, чья стрела его поразила) могли бы стать исходами.

Хотя теория игр позволяет нам увидеть некоторые важные аспекты инсти­тутов и экономического поведения, наши сегодняшние знания имеют серьез­ные пробелы. Во-первых, хотя в социальных науках наиболее часто используется раздел теории игр (рассматривающий игры 2 х 2 тех типов, которые мы рас­смотрели), в реальности количество сторон, участвующих в социальных взаимо­действиях, гораздо больше, а наборы стратегий более замысловаты. Анализу игр с п игроками и широкими наборами стратегий не хватает простоты, легкости трактовки и прозрачности, присущих вышеприведенным играм. Игры 2 х 2, введенные нами к этому моменту, — наилучшие из до сих пор рассмотренных метафор гораздо более сложных проблем, часто указывающих на важные аспек­ты взаимодействий, но они не способны заменить адекватного анализа пробле­мы. Больший реализм, однако, не должен достигаться ценой слишком больших потерь в легкости трактовки. Двусторонние взаимодействия часто включаются во взаимодействия гораздо большего числа людей так, как это сделано при рас­смотрении на уровне всей популяции игр «Ястреб — Голубь» в гл.

Однако многие децентрализованные решения проблем координации, осно­ванные на таких вещах, как повторяемость игры и репутация (см. гл. 7), приме­няются гораздо шире в двусторонних играх (или играх с очень малыми п), чем в играх с большими значениями п, характерных для большинства интересующих нас проблем координации. Чрезмерное внимание к двусторонним играм (в част­ности, из-за их педагогической ценности), для которых можно найти решение в рамках повторяющейся игры, возможно, объясняет распространенность мне­ния о том, что провалы координации представляют собой скорее исключения, чем правила при социальных взаимодействиях^[15].

То, что теория мало продвинулась в изучении некооперативных игр с п участ­никами по сравнению с играми кооперативными или с двумя участниками, вряд ли можно использовать для критики данного подхода, поскольку причина дан­ного факта лежит в том, что теория игр затрагивает внутренне сложные аспек­ты человеческих взаимодействий, которые выносятся за рамки других подхо­дов. Предположением, усложняющим интерпретацию анализа взаимодействия многочисленных индивидов, выступает то, что они действуют стратегически и не считают действия других агентов заданными. Там, где можно отвлечься от стратегических действий, как при рассмотрении конкурентных рынков товаров с полными контрактами, в которых может быть только одно равновесие, т. е. в парадигматическом вальрасовском случае, большая часть анализа сводится к единственному взаимодействию индивидов при заданных ценах, технологиях и ограничениях. Однако, как мы увидим, существует множество важных видов взаимодействий: рынок рабочей силы, кредитные рынки, информационные рынки и рынки товаров различного качества, и для них такой конкретный путь решения нельзя понять интуитивно.

Во-вторых, основные концепции поиска решений в классической теории игр — доминирование (прямое, последовательное и по риску) и равновесие Нэша — предназначены для установления разумных путей развития игры. Но они не совсем адекватно и полно отражают то, что действительно произойдет. За исключением «Дилеммы заключенных» мало какие игры имеют равновесие в доминирующих стратегиях (или полученное путем последовательного исклю­чения доминируемых стратегий), а многие игры (с чистыми стратегиями) даже не имеют равновесия по Нэшу. Последовательное исключение доминируемых стратегий не может быть устойчивым как концепция решения, потому что остается единственным приемлемым вариантом, в котором игрок будет играть именно так лишь в случае, когда остальные игроки обладают таким же понима­нием хода игры и ее исходов, используют только такие же концепции решения игры и не склонны допускать ошибки (предполагается общее знание и общая рациональность).

Концепция Нэша более устойчива: если мы коснемся объяснения феномена товаров длительного пользования (в качестве противоположности товарам крат­ковременного пользования), вполне естественно рассмотреть такие исходы, при которых верно следующее: никто, обладающий возможностью избежать этого исхода при помощи неких только им совершаемых действий, не заинтересован в этом. Таким образом, мы можем сказать, что равновесие по Нэшу — это такой исход, при котором не существует эндогенных источников его изменения (дан­ное определение подойдет любому равновесию). Ограничение круга наших ин­тересов только устойчивыми равновесиями по Нэшу делает данную концепцию более полезной. Однако в качестве пути к нахождению исходов, даже при пред­положении об общей рациональности и общем знании, устойчивое равновесие по Нэшу станет неполным по двум причинам. Во-первых, необходимо знать, каким образом правдоподобная игра приведет к достижению равновесия по Нэшу и почему оно могло бы стать устойчивым. Это требует внимания к тому, что именно игроки предпринимают во внеравновесных ситуациях. В некоторых случаях существует мало оснований полагать, что достоверная игра приведет к достижению равновесия по Нэшу. Если вы в этом сомневаетесь, попытайтесь объяснить, чем может быть вызвано предположение о том, что игроки в «ка­мень, ножницы, бумагу» придут к равновесию по Нэшу для смешанных страте­гий (т. е. только если каждый с вероятностью V₃ выбирает любой предмет, су­ществует равновесие по Нэшу). Во-вторых, есть много игр, в которых существует не одно равновесие по Нэшу, поэтому взятая отдельно концепция равновесия Нэша не может предсказать исход игры. Чтобы понять, какое из многих равно­весий Нэша будет установлено, требуется информация об изначальных условиях и анализ внеравновесного поведения. Таким образом, историческая случайность и динамика (включая обучение) представляют собой необходимые дополнения к концепции Нэша.

Проблему неопределенности, возникающую из-за множественности рав­новесий, пытались различными путями решать и в классической, и в эволюци­онной теориях игр. Классической теории удалось сократить набор возможных исходов за счет наложения ограничений на поведение игроков, делая понятие рациональности более строгим. Такие дополнительные ограничения называют­ся усилениями и устраняют равновесия, включающие стратегии с недостовер­ными угрозами (т. е. такие, которые не были бы ex post наилучшими ответами, поскольку окажутся впоследствии неэффективными), или те, которые не сохра­няются при малых отклонениях от наилучшей стратегии («дрожание») или от наилучших платежей; или устраняют стратегии, основанные на верах, не исполь­зующих всей имеющейся у игрока информации (например, метода обратной индукции или последовательного исключения доминируемых стратегий).

Эволюционная и поведенческая теории игр, касаясь указанных ограниче­ний, ослабляют предположения об общем знании и общей рациональности и используют эмпирически (по большей части экспериментально) обоснован­ные предположения о взаимодействии реальных людей. Эволюционная теория игр, например, обычно предполагает, что индивиды обладают ограниченной информацией о последствиях своих действий и что они методом проб и оши­бок корректируют свои устои, используя локальное знание, основанное на их собственном опыте и опыте окружающих. По сравнению с разумными и впе­редсмотрящими игроками классической теории игр предметом исследования эволюционной теории игр становятся «интеллектуально ограниченные» и на- задсмотрящие игроки. Поскольку существует крайне мало свидетельств того, что индивиды в состоянии (или хотя бы имеют склонность) производить достаточно сложные мыслительные операции, предполагаемые классической теорией игр, я рассмотрю (в гл. 2, 3) набор предположений, более соответствующих эмпири­ческим знаниям. Вторая причина отказа от классического подхода состоит в том, что ошибочно думать, что неопределенность выбора между равновесиями мож­но разрешить при помощи только самой теории игр, без обращения к частным историям игроков. Включение, а не попытка обойти тот факт, что социальные исходы испытывают влияние недавнего прошлого, — т. е. история имеет значе­ние, — свидетельствует о логически неизбежной недостаточности теории, но не о ее слабости.

И третья проблема теории игр как основы анализа экономических инсти­тутов и поведения — ее узость. Общество плохо моделируется как единая игра или игра с неизменной структурой. Подход к играм, подходящий для понима­ния социума, должен был бы принять во внимание следующие характеристики. Игры перекрываются люди регулярно принимают участие в большом количе­стве различных типов социальных взаимодействий, начиная от фирм, рынков до семей, землячества, соседства, спортивных команд и т. д. Кредитные рынки часто связаны, например, с рынками рабочей силы и земельными, а договоры займа, которые не могли бы быть заключены, если рассмотреть их отдельно, ста­новятся вполне допустимыми, если заемщик работает у кредитора или арендует его землю, и в случае невыплаты кредита будет изгнан. Перекрывающаяся при­рода игр также важна и потому, что структура одной игры преподает игрокам уроки и задает такое направление их культурному развитию, что сказывается не только на том, как они сыграют в данную игру в последующие периоды, но и на том, что предпримут в других играх, в которые окажутся вовлеченными. Граж­дане, наделенные четко определенными индивидуальными свободами и демо­кратическими правами в своих отношениях с правительством могут, например, стремиться ввести те же свободы и на рабочем месте. Другими словами, игры являются определяющими по отношению к предпочтениям игроков. Более того, изменяются не только игроки; меняются и законы. Поэтому игры рекурсивны в том смысле, что в числе исходов некоторых игр окажутся изменения правил этих или иных игр. Позднее я введу в анализ фирм, кредитных рынков, отно­шений найма и классовой структуры перекрывающие игры и асимметричные игры. Определяющие и рекурсивные игры я стану использовать при анализе со­вместной эволюции предпочтений и институтов.