§ 2. Криминологический анализ социальной среды разного уровня

Метасреда — конкретное своеобразие комплекса обществен­ных отношений на данном этапе существования человеческого общества в целом. Это социальная среда на Земле в единстве ее материальных и духовных компонентов, во взаимодействии со­циальной среды разных государств, народов, рас с материальны­ми условиями их существования, их культурой.

Не случайно в работах криминологов 60—80-х гг. отмечался в числе коренных причин преступности такой фактор, как наличие в мире двух систем: социалистической и капиталистической, их конфронтация. Гонка вооружений изматывала государства, в ко­нечном счете привела на определенном этапе к поражению более экономически слабой социалистической системы, которую точ­нее в последнее время называли «реальным социализмом».

Конфронтация отражалась на разных сторонах жизни общест­ва, в том числе и на преступности. Наиболее очевидно это про­являлось в фактах шпионажа, измены Родине, других особо опасных государственных преступлениях, делах так называемых врагов народа в 30—50-х гг., диссидентов — в 60—70-х гг. Но рас­сматриваемое обстоятельство отражалось и на состоянии иных преступлений.

Помимо конкретных влияний следует иметь в виду процессы более общего плана. В России, например, не развивалась в долж­ной мере, не модернизировалась промышленность, обеспечивав­шая мирные нужды населения. Следствием был дефицит нуж­ных, высококачественных товаров, их доставание любым путем, в том числе за счет преступных махинаций, выпуска недоброка­чественных товаров, спекуляции.

Криминологически значимы также следующие представления Даллеса (1945 г.) о реализации американской послевоенной док­трины против СССР: «Посеяв там хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые цен­ности верить...

10 Криминология

словом, всякой безнравственности... Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пе­режиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчи­вость, предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу — все это мы будем ловко и незаметно культивировать. И лишь немногие, очень не­многие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, пре­вратим в посмешище, найдем способ их оболгать и объявить от­бросами общества»¹. Это пример того, как тесно взаимосвязаны не только экономика и преступность, но также политика и пре­ступность.

В результате перестройки и реформ в России положение дел изменилось в том отношении, что рухнул «железный занавес». Но практически Россия стала государством без надлежащим об­разом защищенных государственных и таможенных границ. Но­вое состояние метасреды во взаимодействии с данным фактором не могло не сказаться на преступности: получают все большее распространение контрабанда, нарушение таможенных правил, валютные преступные махинации, незаконная миграция и т. п. Россия стала огромным полем отмывания преступных доходов, включая так называемые наркодоллары. С другой стороны, орга­низованные преступники из России вышли на международную арену.

Метасреда находится постоянно в развитии, в ней происходят сложные процессы, и это отражается на преступности. Кримино­логические исследования, таким образом, должны выходить на эти процессы и их учитывать.

События в одной стране сказываются на положении дел в других и в мире в целом. Это аксиома.

На криминологическом анализе метасреды останавливались и отечественные криминологи (особенно И. И. Карпец), и зару­бежные (Хелланд, Шелли и др.).

Германский ученый У. Эвальд в качестве одного из крими­нологических подходов выделяет тот, который связан с попыт-

.И предатели нашлись//Литературная Россия. 1992. 31 июля.

кой «понять преступность и контроль над ней в более общем контексте цивилизации, что приводит к разработке критериев и ценностей, которые идентифицируются не только с существую­щими западными обществами, но и историей развития всего человечества — с цивилизацией и модернизацией»^[173]. Эвальд вслед за Хелландом и Шелли признает необходимость истори­ческого, межкультурного анализа в исследованиях проблем пре­ступности.

Что касается макросреды, то раньше о ней говорили как о со­вокупности конкретных общественных отношений в рамках су­ществования определенной общественно-экономической форма­ции. Позднее — о развитых или цивилизованных странах, разви­вающихся и т. п.^[174]

Особую группу в конце 80—90-х гг. представляли общества переходного типа, переходного от так называемого реального со­циализма к рыночной экономике, а может быть, и к так называе­мой смешанной. В зарубежных капиталистических странах, раз­витых странах рыночной экономики принято говорить именно о смешанной экономике либо социально ориентированной рыноч­ной экономике.

Выделение группы стран указанной переходной экономики необходимо сочетать с учетом специфики каждой из них. До пе­рестройки и реформ в таких странах заметно различались эконо­мическая, социальная, политическая и духовная ситуации.

Общим для стран бывшего социалистического лагеря было безраздельное господство государственной собственности, или иначе, как говорилось в Конституции СССР, общенародной; признание личного труда как единственного источника личных доходов взрослых трудоспособных лиц; удовлетворение многих нужд населения за счет общественных фондов (например, меди­цинское обслуживание, образование, дошкольное воспитание и содержание детей, потребность в жилище). Это являлось основой провозглашения примата общественного, государственного инте­реса над интересом личности, а также практически тотального государственного, общественного контроля за разными сферами жизнедеятельности и поведением человека.

Для капиталистического общества характерно господство ча­стной собственности; ставка на свободное частное предпринима­тельство, конкуренцию. Благосостояние личности в нем связано

почти полностью с этими моментами. Отсюда провозглашение высшей ценностью интересов личности, ее прав и свобод, а так­же существенное ограничение вмешательства государства в сферу частной деятельности, подконтрольность власти той части насе­ления, которая владеет внушительной собственностью.

Фактически речь шла о двух линиях развития цивилизации. Не дело криминолога оценивать, какая из двух линий лучше в широком историческом и социальном аспектах. Однако история показала, что в социалистических странах вся зарегистрирован­ная преступность была намного ниже, чем в капиталистических или странах со смешанной, рыночной экономикой. Изложенное можно проиллюстрировать данными первой половины 80-х гг. — дореформенного периода в странах социализма. Он характерен более высоким уровнем преступности, чем ранее, поскольку это так называемый застойный период, или период кризиса социали­стической системы, время, когда еще не начались процессы пе­рестройки и реформ (табл.

Только в Японии коэффициенты преступности были близки аналогичным коэффициентам в бывших странах социалистиче­ского лагеря. Этот феномен изучался, и, в частности, японский криминолог Кан Уэда специально анализировал причины более

благополучной криминальной ситуации в стране по сравнению с другими капиталистическими странами^[175].

Можно было бы, конечно, указать на то, что в странах рыноч­ной экономики полнее регистрируют преступность. В частности, на этом настаивали германские криминологи из западных зе­мель, выступая на одном из семинаров по проблемам борьбы с преступностью в начале 90-х гг. Однако в области точного отра­жения статистикой реальной преступности везде существуют серьезные проблемы.

Здесь надо учитывать особенности сути общества. В социали­стическом обществе при отсутствии официально признаваемой и существующей оппозиции меньше возможности разоблачения преступлений власть имущих и их наказания в уголовном поряд­ке. Подавление оппозиции в истории социализма было связано с массовыми политическими внесудебными репрессиями, и такого рода по сути преступные действия представителей власти не ре­гистрировались как таковые. Такого размаха массовых репрессий не знало общество рыночной экономики.

Надо помнить и о том, что социалистическое общество в его реальном воплощении далеко не соответствовало тем высоким идеалам, во имя которых оно создавалось.

Обобществив все средства производства, идеологи социали­стической революции не решили практически проблему эффек­тивного управления этой собственностью, особенно в условиях нарастания ее объемов. Государство объявлялось только управ­ляющим общенародной собственностью, но так и не было найде­но оптимального решения вопроса о том, какими же должны бы­ли быть отношения правительства, министерств и конкретных государственных предприятий, а также взаимоотношения разных государственных предприятий.

Гражданское право регулирует отношения независимых соб­ственников, но, как писал академик А. В. Венедиктов, прослежи­валась все усиливающаяся тенденция «к превращению правовых отношений между формально самостоятельными и обособленны­ми участниками гражданского оборота в организационно-техни­ческие отношения между отдельными звеньями единой синдици­рованной промышленности. Этот процесс... отражает... процесс превращения движения товара от одной «самостоятельной хозяй­ственной единицы» (треста) к другой (синдикату) в движение продукта внутри замкнутого хозяйственного комплекса...»¹.

Далее отмечалась неотложность работы юристов и экономи­стов над этой проблемой. Однако до сих пор ведутся споры во­круг проблем гражданского и хозяйственного права. Между тем при указанном движении продукта внутри замкнутого хозяйст­венного комплекса ошибки в централизованном управлении та­ким комплексом практически не могли радикально компенсиро­ваться инициативой и разумными решениями в рамках отдель­ных госпредприятий. То есть система не имела достаточной надежности.

Заметим, что опыта практического решения задачи управле­ния гигантским хозяйством ранее не было. Командно-админист­ративные методы, которые казались наиболее быстро дающими результаты, оправдывавшие себя в экстремальных ситуациях (война), в стратегическом плане оказались неэффективными. Новых решений найдено не было и начались застойные явления: социалистическая система в экономическом отношении стала все очевиднее проигрывать рыночной.

Социалистическая собственность не имела надлежащего учета и контроля, руководители предприятий, министерств, страны, разваливавшие экономику, не несли никакой материальной или иной ответственности.

Существенно и другое: был провозглашен принцип «от каждо­го по способностям, каждому — по труду». Но как оценивать труд? До сих пор не существует в мире других оптимальных мето­дик, помимо рыночной оценки результатов труда. Со временем

' Венедиктов А В. Правовая природа государственных предприятий. Л., 1928. С. 150-151.

при социализме появилась оплата на основе государственной оценки труда (нормировщики и т. п.) и так называемой рыноч­ной (шабашники).

Обобществление средств производства, общественный харак­тер труда сочетались с личной формой присвоения. Это отра­жалось на реальной системе приоритетов людей: обеспечение личного благосостояния за счет общественных фондов, государ­ственной и общественной собственности, нарушения закона. Особенно в условиях должностных злоупотреблений тех, кто управлял этой собственностью, установления ими для себя осо­бого режима материального благополучия и доступа к социаль­ным благам.

Существовала основа для сохранения социального типа лич­ности, ориентированного на свободную конкуренцию, достиже­ние личного благополучия любым путем.

Введение «потолков» фонда заработной платы сочеталось с фактическим неравенством физических, интеллектуальных и других возможностей людей, их положения. Все это служило предпосылкой расширения теневой, или «параллельной», эконо­мики. Последняя же практически все больше размывала офици­альные социалистические отношения. Усиливалась дифферен­циации населения по уровню реальных доходов, расширялись социальные слои, которым становилось тесно в рамках социали­стических отношений.

В 1985 г. криминологи при проведении исследований в раз­ных регионах страны задавали вопрос: известны ли опрашивае­мым лица, которые живут значительно лучше окружающих, и ес­ли известны, то за счет чего эти люди выделяются своей матери­альной обеспеченностью?

Что такие люди им не известны, отвечали не более 16 процен­тов опрошенных, в основном в сельской местности. В первую очередь опрошенные называли следующих выделявшихся мате­риальной обеспеченностью лиц:

лица, имеющие по работе доступ ко многим материальным благам (работают на складе, в магазине, пищевом предприятии и т. п.), — в Московской и Ростовской областях их назвали 40% опрошенных, в Курской — 41%, в Башкирской АССР — 47%, в Свердловской области — 52%, в Тувинской АССР— 43%;

«нужные» люди, которым оказывают услуги и делают подарки (в том числе работники бытового обслуживания, медицинские работники и т. п.), — в Московской области — 20%, в Ростов­ской — 26%, в Курской — 25%, в Башкирской АССР — 24%, в Свердловской области — 19%, в Тувинской АССР — 17%;

лица, занимающие ответственное положение, — соответствен­но 18, 22, 8, 19, 21 и 17%;

лица, работавшие по договорам, совместительству (в основ­ном в теневой экономике), — соответственно 17, 7, 11, 12, 10, 12%.

0 людях с высоким уровнем образования и учеными звания­ми упоминали в этой связи 8—16% опрошенных в разных регио­нах, о высококвалифицированных рабочих — 11 — 18%; о лицах, выполнявших заказы частных лиц, — 5—18%; прямо о корыст­ных преступниках — 5—16%.

В 1990 г. при ответах на тот же вопрос в Ростовской и Мос­ковской областях на первое место по распространенности опро­шенные вновь поставили лиц, имевших по работе доступ к мате­риальным благам (склады, магазины и т. п.), — соответственно 57 и 51%; на второе — членов кооперативов (35 и 23%); на третье — лиц, занимающих ответственное положение (32 и 24%). Прямо на преступников, совершавших кражи и хищения, указа­ли соответственно 13 и 16% опрошенных^[179].

Такое преимущество социализма, как сильные социальные программы, более низкая преступность, в противостоянии с ры­ночным обществом не стало решающим. Основным оставался экономический фактор. Ослабление экономического потенциала начинало сказываться на всех сферах жизни общества, в том чис­ле и на преступности, которая характеризовалась последователь­ным ростом.

С другой стороны, и общество рыночной экономики, господ­ства капитала — это совсем не рай в криминологическом отно­шении. Оно характеризуется резкими экономическими контра­стами, психологией крайнего индивидуализма. Это общество гос­подства частной собственности, идей свободной конкуренции. А преступность, по образному выражению Ф. Энгельса, «лишь последовательное осуществление принципа, заложенного уже в свободной конкуренции». Для такого общества характерны вну­шительные размеры бедности, безработицы и бездомности.

То, что рыночное общество обладает сильным криминальным потенциалом, высокой криминогенностью, убедительно показы­вают многие зарубежные криминологи, изучавшие такое общест­во изнутри.

Бывший министр юстиции США Рамсей Кларк, например, пишет: «В условиях массового общества, где все зависят друг от друга, государственное вспомоществование — существенно важ­ное условие, позволяющее выжить; однако действующая в США система социального обеспечения лишь увеличивает неспособ­ность этих людей покончить с бедностью и часто подавляет ини­циативу, столь необходимую для того, чтобы это сделать»'.

Американский социолог Эдвин М. Шур, говоря о том, что американское общество преступно, отмечал, что оно преступно, поскольку является обществом неравноправных, и здесь в пер­вую очередь важны проблемы нищеты и отсутствия благоприят­ных экономических возможностей. Далее, оно участвует в массо­вых насилиях за рубежом; в американских культурных ценностях есть порождающие преступность элементы. Шур пишет в связи с этим: «У нас высоко ценятся динамизм, индивидуализм, конку­ренция и личный успех (он чаще всего проявляется в материаль­ном достатке), которые помогают вырабатывать общий характер американской жизни. Как мы увидим, чрезмерная привержен­ность к таким ценностям, превращение их в доминирующие в сочетании с некоторыми структурными характеристиками наше­го общества могут создать определенные стимулы, толкающие индивидов на преступление»^[180]. Шур отмечает еще два момента, характеризующие американское общество, по его мнению, как преступное: оно «создало» дополнительные преступления в ре­зультате чрезмерной регламентации; руководствуется «нереаль­ными и недейственными принципами при подходе к проблеме преступности»: недооцениваются программы борьбы с нищетой, улучшения расовых взаимоотношений, на первом плане оказыва­ются методы принуждения.

Не вдаваясь в вопрос о том, по какому пути должны идти ре­формы — выбирать ли России рыночную, плановую, смешанную экономику, отметим только: рынок, свободная конкуренция, ча­стная собственность с ее господством органически связаны с преступностью. В капиталистических государствах длительное время отрабатывались способы противостояния высокой пре­ступности, недопущения ее роста, смягчения социально-эконо­мических контрастов. Но при проведении реформ последние об­стоятельства практически не учитывались или учитывались край­не слабо.

Общество переходного типа имеет свои специфические про­блемы, не существующие ни при реальном социализме, ни при развитой экономике. В частности, на быстрый рост преступности влияет, как показывают криминологические исследования, не­системный характер преобразований. Например, с 1992 г. в Рос­сии «открытие шлюзов» для развития частного предприниматель­ства, приватизация проходили одновременно с обесценением трудовых сбережений граждан в Сберегательном банке. Затем рост безработицы взаимодействовал с резким понижением уров­ня жизни и падением объемов производства, отсутствием дейст­венной социальной поддержки молодежи. В этих условиях осо­бенно активно заработали преступные капиталы и реальным ори­ентиром для многих граждан стал именно криминальный путь решения проблем. Причем резкий рост безработицы, снижение внутреннего валового продукта и ряд других крайне негативных изменений отмечался во всех бывших социалистических странах Восточной Европы и России^[181].

Все эти криминологически значимые особенности макросре­ды разного типа важно учитывать при анализе причин преступ­ности.

Социально-государственная среда — особый феномен, завися­щий и от состояния мета-, макросреды, и от исторических осо­бенностей развития данного государства, его экономики, поли­тики, духовной основы, даже его геополитического положения.

Процессы перестройки и реформ, например, имели особенно­сти в разных государствах. Так, в новых восточных землях Герма­нии (бывшей ГДР) иначе, чем в России, происходили процессы приватизации, были приняты радикальные меры по борьбе с ле­гализацией преступных доходов. В России за все годы реформ та­кие меры практически не принимались.

В результате реально проводившейся политики Россия стала быстро обгонять государства рыночного типа по дифференциа­ции материальной обеспеченности населения, пропаганде идей крайнего эгоизма и оправдания любых средств обеспечения сверхдоходов. Последние, пожалуй, скорее учитывали опыт со­циалистических государств, чем наоборот. Страны рыночной экономики воспринимали (разумеется, в допустимых для них пределах) социальные программы предупреждения преступности в условиях социализма, а власти России в период реформ прак­тически полностью от них отказались. Там развивают институты участия населения в борьбе с преступностью, а граждане России все больше отчуждались от сотрудничества с государством, в том числе в области борьбы с преступностью. Последнее произошло и потому, что многие граждане были брошены на произвол судь­бы в период перехода к рынку, лишены многолетних трудовых накоплений, и из-за их незащищенности от мести преступников, и из-за боязни коррумпированности сотрудников правоохрани­тельных органов, и из-за низкой оценки профессиональных ка­честв государственных служащих, и по другим причинам.

Сотрудники Института социально-политических исследова­ний в 1994 г. писали, что «динамику материального расслоения населения можно считать беспрецедентной. Согласно официаль­ным данным, 20% самых богатых русских присваивают 43% сово­купных денежных доходов, 20% самых бедных — только 7%. Со­циальная дифференциация населения России подошла к черте, за которой в верхних и нижних слоях общества начинают формиро­ваться взаимоисключающие интересы. Практически полное от­сутствие смыслового целеполагания и системного подхода к со­циальной политике привело к тому, что деградация уровня и ка­чества жизни, социальная поляризация уже создали предпосылки тотального социального конфликта в российском обществе»^[182]. В 1996 г. отмечалось, что «80% россиян живут за чертой бедно­сти... население 90% субъектов Федерации едва сводит концы с концами. Доходов здесь хватает на приобретение лишь 3/4 корзи­ны физиологического минимума»^[183]. И тогда же признавалось, что «в нашей стране живут уже тысячи долларовых миллионеров... Из 140 крупнейших отечественных предпринимателей 40 занимались ранее незаконным бизнесом, около 20 процентов привлекались к уголовной ответственности»^[184].

Такого рода процессы безусловно повлияли на те крайне не­благоприятные изменения преступности в России, о которых го­ворится в главе 6.

Среда среднего уровня. Это может быть, во-первых, региональ­ная среда, во-вторых, социально-групповая. Причем они диалекти­чески взаимосвязаны.

Региональная среда — социальная среда определенной терри­тории со своеобразием комплекса ее экономических, политиче­ских, социальных и духовных характеристик.

Содержание территориального (регионального) фактора дале­ко не исчерпывается географическими особенностями того или иного региона, даже в единстве с социальными последствиями этих особенностей. Здесь криминолог встречается с одним из ос­новных уровней совместной деятельности людей, который харак­теризуется общностью территории, экономической жизни, язы­ка, социальных условий, ряда черт культуры, социальной психо­логии и т. п. Общность территории диалектически взаимосвязана со многими аспектами совместной деятельности граждан.

Наиболее обширное криминологическое изучение территори­альных различий преступности в России и их причин было про­ведено в 1984—1985 гг. на базе семи регионов России: Тувы, Башкирии, Московской, Ленинградской, Курской, Ростовской, Свердловской областей.

В преступности этих регионов общими были тенденции пре­ступности: увеличение ее распространенности, превышение удель­ного веса корыстной преступности над насильственной, определе­ние общих характеристик зарегистрированной преступности об­щеуголовной преступностью, высокая латентность хозяйственно- корыстной (экономической) преступности и ряд других.

Различия преступности на протяжении 15 лет, данные о кото­рых исследовались, носили устойчивый характер при одной и той же иерархии коэффициентов преступности, выстроенной на ос­нове коэффициентов по фактам и лицам. Такая иерархия сохра­нялась и при сравнении регионов по сопоставимому массиву преступлений. Оказалось, что различия в регистрируемой карти­не преступности в основном происходили за счет преступлений, вероятность совершения которых могла быть в принципе равной. На нее не влияли, например, разная численность автомототранс- порта, сказывающаяся на «автомототранспортных преступлени­ях», разная структура производства и т. п.

В процессе исследования проверялось, не связаны ли разли­чия в интенсивности преступности с различиями в характере на­селенных пунктов, в том числе с разным этническим, социаль­ным составом населения. Например, не скрываются ли за высо­кими средними коэффициентами преступности в области, автономной республике только очень высокие коэффициенты в некоторых городах или районах, либо, наоборот, не определялись ли общие низкие коэффициенты преступности большим числом населенных пунктов с очень низкой интенсивностью преступно­сти, существовавших наряду с населенными пунктами, где пре­ступность была высокой. Это предположение не подтвердилось. В автономных республиках и областях с более высокими коэффици­ентами преступности все города и районы оказывались сдвинутыми по шкале в сторону высоких коэффициентов. Противоположное положение отмечалось в регионах с низкой интенсивностью пре­ступности. Следовательно, на общую картину преступности в ре­гионе влияли какие-то общие для него социально-экономиче­ские и иные явления, в том числе, как показало исследование, региональные особенности борьбы с преступностью. Это законо­мерное явление в отсутствие жесткой централизованной полити­ки в разных бывших автономных республиках, краях, областях, а также вследствие крайне ограниченных полномочий органов ме­стного самоуправления.

Проверялось также, связаны ли различия в интенсивности преступности с половозрастной структурой населения. Напри­мер, не выше ли преступность там, где больше мужчин молодого возраста. Оказалось, что примерно одинаковая половозрастная структура населения встречалась в регионах с высокими и низкими коэффициентами преступности. А различия общих коэффициен­тов преступности были связаны примерно с такими же различия­ми специальных коэффициентов мужчин и женщин, несовер­шеннолетних, молодежи. Другими словами, различия общих ко­эффициентов преступности отражают различия не столько в половозрастной структуре населения, сколько в степени крими­нальной активности одних и тех же социальных групп.

Судя по полученным данным, половозрастная структура населе­ния определяет не столько интенсивность фактической преступно­сти, сколько ее структуру. Где выше коэффициенты преступно­сти несовершеннолетних и молодежи, там выше коэффициенты общеуголовной преступности, как корыстной, так и насильствен­ной.

Исследование не подтвердило ранее высказывавшийся в лите­ратуре тезис о том, что более высоким или низким коэффициен­там преступности соответствуют более высокие или низкие ко­эффициенты всех ее видов. В ряде регионов за более низкими, чем в других, общими коэффициентами преступности скрыва­лись более высокие коэффициенты хозяйственно-корыстной (экономической) преступности.

Было установлено, что территориальные различия преступности определяются особенностями целостных процессов, происходящих в регионах. Они являются итогом, во-первых, региональной спе­цифики явлений социально-экономического, социально-культур­ного, организационно-управленческого, правового характера; во- вторых, особенностей динамики этих явлений в регионах; в-треть­их, специфики взаимодействия разных явлений в одном и том же регионе, разных характеристик условий такого взаимодействия — состояния внешнего социального контроля, предупредительной и правоохранительной деятельности.

Базовыми, определяющими территориальные различия преступ­ности являются социально-экономические явления и процессы. При­чем социально-экономические изменения влияют на преступ­ность не сразу, а через определенный период, поскольку, во-пер­вых, механизм данного влияния опосредуется характеристиками населения, субъективным фактором; во-вторых, преступность порождают не сами по себе экономические процессы, пусть даже неблагоприятные, а отрицательные последствия недостаточного учета или игнорирования этих процессов в управленческой дея­тельности, предупреждении преступности.

Во всяком случае не было установлено однозначной, автома­тической детерминации региональных различий преступности экономическим фактором. Например, все регионы находились в условиях рассогласования экономического и социального плани­рования, планирования производственных заданий и их ресурс­ного обеспечения; практически во всех регионах существовал де­фицит благоустроенного жилья, бытовых услуг, высококачест­венных товаров, ряда продуктов питания. Однако в регионах различались способы преодоления последствий этих обстоя­тельств. Так, в Свердловской области имело место наиболее от­четливо выраженное управление распределением продуктов и то­варов недостаточного ассортимента (на основе предварительных заказов, контроля за строгим их исполнением), и там реже, судя по опросам, люди прибегали к услугам спекулянтов, лиц, зани­мавшихся поборами.

Разумеется, соответствующие управленческие меры смягчали только до определенных пределов криминогенность дефицита товаров и услуг, но не могли снять полностью его влияния на преступность.

Выявилось и влияние географического фактора на преступность, но оно имеет место в условиях его взаимодействия с другими об­стоятельствами, в том числе особенностями управления социаль­ными процессами. Так, в России в 1985 г. выделилось два крими­нологических типа региона:

1) так называемый «северный тип» с особо неблагоприятными характеристиками общеуголовной преступности, существовавшей на фоне явного и острого рассогласования экономического и со­циального развития регионов, трудонедостаточности, высокой «криминальной зараженности» населения, значительной доли в нем деморализованного контингента, распространения традиций злоупотребления спиртными напитками;

2) «южный тип», выделявшийся неблагоприятными характе­ристиками хозяйственно-корыстной или экономической пре­ступности и той части общеуголовной корыстной, в основе кото­рой лежало стяжательство. Он существовал на фоне получения частью населения доходов в результате деятельности вне сферы общественного производства, превращения личного подсобного хозяйства в товарное, необеспеченности новых потребностей на­селения в развитии инфраструктуры стихийно складывающегося широкого рынка товаров и услуг, решения проблем несбаланси­рованного планирования, просчетов в социальном управлении, за счет взяток и поборов с использованием преступных и иных теневых доходов, усиления различий в материальной обеспечен­ности разных социальных групп населения, расширения ориен­тации населения на частнопредпринимательскую деятельность, усиления частнособственнических настроений.

Были регионы и переходного типа. Но можно полагать, что в южных регионах благоприятные природные условия, позволяю­щие получать большие доходы от личных подсобных хозяйств, сдачи внаем помещений, обслуживания отдыхающих, при про­счетах налоговой политики, равнодушном отношении органов управления к данным явлениям приводили к отмечавшимся вы­ше процессам. В южных регионах у определенных контингентов населения оседала часть «северных» денег (вырученных от прода­жи сельскохозяйственной продукции, сдачи внаем помещений и т. п.) со всеми вытекавшими из этого социально-экономиче­скими и социально-психологическими последствиями.

Существенно то, что указанные выше процессы касались не южных регионов в целом, а отдельных контингентов проживаю­щего там населения. В результате именно там была более ощути­ма напряженность во взаимоотношениях между группами, живу­щими исключительно на доходы, полученные на основе закона, и деятелями теневой экономики. Именно в южных регионах на­чали получать распространение акции бандитизма, вымогатель­ства, совершавшиеся в отношении владельцев крупных теневых, в том числе криминальных, капиталов. То есть уже тогда проис­ходило криминальное перераспределение криминальных дохо-

дов^[185].

Интересно, что Монтескье в своей книге «О духе законов» писал, что по мере приближения к экватору увеличивается пре­ступность, а по мере приближения к полюсам — пьянство. Пре­обладание имущественных преступлений в структуре преступно - сти в южных районах Франции по сравнению с северными в 1825—1830 гг. отмечал Герри Шампнеф. В то же время, упоминая о «термическом законе преступности», Майо Смит писал, наобо­рот, что имущественные преступления больше распространены в зонах холодного климата, а ближе к экватору больше совершает­ся насильственных преступлений¹. Здесь, очевидно, имелись в виду только наиболее очевидные общеуголовные преступления и не учитывались высоколатентные экономические. Судя по на­шим данным, для южных регионов более характерны, чем для се­верных, именно экономические корыстные преступления или связанные с ними опасные общеуголовные корыстные преступ­ления, совершаемые с применением физического или психиче­ского насилия. Характерная для южных регионов криминологи­ческая картина отмечается также в столичных городах, где сосре­доточены органы государственной власти, банковские и другие учреждения, проживают многие владельцы крупных состояний.

Чем более централизовано управление государством, тем больше криминальная ситуация в регионах определяется центром и тем ме­нее разнообразны ее региональные характеристики. Так, в годы ре­форм в России расширялась область принятия регионами само­стоятельных решений. Различия в коэффициентах преступности также усиливались. Если в 1985 г. по числу зарегистрированных преступлений на 100 тыс. жителей регионы различались более чем в четыре раза, то в 1995 г. — более чем в семь раз, в 1999 г. — более чем в восемь раз.

Существует и более дробная классификация регионов: город и сельская местность, разные районы городов: центральные, слу­жащие местом совершения многих преступлений, «спальные», где проживают лица, совершающие преступления, а также про­межуточные.

Среда среднего уровня — это, как уже отмечалось, и социально- групповая среда. Представители разных социальных групп характе­ризуются различной криминальной активностью. Беспрецедентно высока она среди лиц без определенных занятий и источников дохо­дов, без определенного места жительства.

Социально-классовые, социально-групповые различия, осно­ванные на социально-экономических критериях, всегда были важны для криминологов.

При криминологической классификации регионов немало за­рубежных авторов выделяли регионы повышенной делинквент- ности, которые оказывались районами бедности и нищеты. Там были распространены общеуголовные преступления или «обыч­ные», по классификации таких исследователей.

Однако это не означало меньшей криминогенное™ особо обеспеченных слоев, получивших доступ к власти. Для них, по

См.: Mayo-Smith R. Statistics and Sociology. Cambridge, 1907.

замечанию все большего числа авторов, характерно совершение должностных преступлений, экологических, такого масштаба экономических преступных махинаций, разоблачение и наказа­ние которых не обеспечивается обществом, в котором получают власть эти лица.

«Беловоротничковой» преступностью Э. Сатерленд назвал пре­ступления лиц, занимающих высокое общественное положение, и совершаемые ими в процессе своей профессиональной деятельно- сти¹. Э. Шур писал: «Бизнес как бизнес, без сомнения, скрывает в себе широчайший спектр укоренившихся «беловоротничковых» преступлений»².

Шур выделяет «респектабельную преступность» в связи с по­казом фактического неравенства перед уголовным законом лиц, характеризующихся разным социальным положением: подозре­ваемые или обвиняемые представители среднего класса оказыва­ются под защитой существующей системы по той причине, что они-де вовсе не являются «преступными элементами». Для тако­го рода «респектабельных преступников» характерны служебные и другие «беловоротничковые» преступления, а также так назы­ваемые пограничные уголовные преступления, связанные с «ле­гализацией порока» (наркоманией и т. п.). Данная проблема ак­туальна для многих стран, включая Россию. Действительно, не­редко, когда говорят об усилении борьбы с преступностью, имеют в виду именно преступность общеуголовную, продуцируе­мую в основном выходцами из малообеспеченных, малообразо­ванных и деморализованных семей. Между тем «респектабельная преступность» по своей общественной опасности может конку­рировать с преступностью общеуголовной. Даже наиболее тяж­кие насильственные преступления нередко провоцируются или даже «заказываются» «респектабельными гражданами».

В отечественной криминологии исследовались преимуществен­но социально-демографические аспекты преступности (М. М. Ба­баев, Э. В. Кузнецова, М. М. Королева и другие авторы). Наибо­лее глубокое криминологическое исследование социально-груп­пового фактора было предпринято В. П. Мурашовым. Этот автор выделил так называемые криминогенные группы, которые, по его мнению, относятся к «условным социатьным группам» по­добно, например, группе мигрантов и других лиц, между которы­ми нет непосредственных взаимосвязей. Такие группы выде­ляются по определенной направленности их деятельности, уже

' См.: Сатерленд Э. X. Являются ли преступления людей в белых во­ротничках преступлениями? // Социология преступности. М., 1966.

² Шур Э. М. Наше преступное общество. С. 224.

допущенным нарушениям закона и грубым нарушениям мораль­ных норм^[186]. Криминогенные группы не совпадают с группами, выделяемыми на основании социально-экономических, социаль­но-демографических и других критериев. Связь таких кримино­генных групп и указанных выше если и обнаруживается, то но­сит, как правило, не причинный, а функциональный или иной характер. Например, в основе крайней нищеты и преступного поведения некоторых групп населения лежит крайняя деморали­зация личности, связанная с пьянством. Нежелание работать, конфликты между собутыльниками находятся между собой не в причинной, а в иной зависимости. Но аморальный образ жизни и преступное поведение связаны причинно через определенные взаимодействия, в которых значимы состояние социального кон­троля в обществе, программы помощи алкоголикам, наркоманам и т. п.

Поэтому криминологами выделяются такие специфические характеристики населения, как степень его «криминальной зара­женности» (распространенность в нем лиц, совершающих или ранее совершавших преступления) и «социальная запущенность» (распространенность лиц, допускающих иные отрицательные от­клонения в поведении непреступного характера: наркотизм в разных его проявлениях, проституция, бродяжничество, нищен­ство и другие формы социального паразитизма).

Криминальная и аморальная среда могут представлять собой специфическую социально-групповую среду, в которой существуют свои нормы, стандарты поведения, идеалы и т. п. Лиц, принадле­жащих к этой среде, нельзя отнести к какой-то из традиционно выделяемых экономистами и социологами социально-экономи­ческих, иных социальных групп. К. Маркс в «Капитале», анали­зируя пауперизм (паупер — человек, лишенный всяких средств к существованию), писал следующее: «Если оставить в стороне бродяг, преступников и живущих проституцией, короче говоря, весь люмпен-пролетариат в собственном смысле этого слова, то этот слой общества состоит из трех категорий...» Выделенные группы — продукт такого функционирования общества, при ко­тором оно продуцирует негативные социальные отклонения и в процессе движения к продуцированию преступности или пре­ступности в более опасных проявлениях порождает специфиче­ские социальные группы. Их иногда называют маргинальными.

Криминологически значима и этническая среда, не совпадающая с региональной. Например, это может быть русская, армянская, татарская, чеченская, еврейская или другая диаспора. Отказ от реализации идеи культурно-национальной автономии и призна­ние территориально-национальной автономии находились в рус­ле решения вопроса, что считать первичным в конкуренции тер­ритории и этноса, народа, нации.

Часть преступности как раз бывает связана с нерешенностью проблем учета характеристик населения, состоящего из предста­вителей разных национальностей, но находящегося в условиях одного региона с его социально-экономическими и политиче­скими условиями. С другой стороны, нередко за такими явле­ниями, как призывы к учету «национальной специфики» и стремление к самоопределению, скрываются чисто корыстные и властные устремления определенной части той или иной народ­ности, попытки уйти из-под социального контроля федеральной государственной власти и власти закона.

Взаимодействия социально-групповой среды и региональной среды бывают весьма сложными. Например, не совпадают соци­альная среда Чеченской Республики как субъекта Федерации с ее многонациональным населением и социальная среда чеченцев, многие из которых живут вне пределов Чечни. На примерах Кир­гизии, Тувы можно было видеть грубые просчеты в оценках про­цессов взаимодействия этих двух типов социальной среды. Они приводили к росту числа очень серьезных преступлений, обост­ряли криминальную ситуацию в регионе.

Значительно большее внимание этническому фактору тради­ционно уделяли зарубежные криминологи. В частности, они ис­следовали влияние на преступность расы, национальности. И практически почти всегда приходили к выводу, что такое влия­ние опосредуется другими, социально-экономическими фактора­ми. Например, бедностью, миграцией.

Японский криминолог Кан Уэда среди факторов сдерживания роста преступности в Японии выделяет так называемый естествен­ный фактор: преимущественно однородную этническую структуру населения, островное положение государства и единство языка, недопущение в политических и экономических целях в течение длительного времени систематического притока представителей других народов. Он пишет: «В США и странах Западной Европы иммигранты, приезжающие на заработки, составляют дискрими­нируемые низшие слои общества. В каждой из указанных стран высокий уровень преступности среди этих слоев влияет на повы­шение коэффициента преступности в целом. Кроме того, само по себе наличие на одной территории представителей различных на­циональностей создает конфликты культур, ослабляет возможно­сти социального контроля над преступностью и увеличивает ее в обществе»^[187].

Действительно, усиление миграции связано с повышением преступности, так как у мигрантов возникает немало социально- экономических, социально-психологических, организационных проблем, связанных с интеграцией в новую для них общность. Нельзя при этом игнорировать возможный конфликт традиций, ценностей национально-культурной и социально-государствен­ной среды. Кровная месть признается среди отдельных народов, но преследуется в уголовном порядке законами государства. Из­вестен также конфликт между законом и обычаями многоженст­ва, выкупа за невесту. В этих случаях, разумеется, существует проблема такого законодательства, которое бы не преследовало без достаточных оснований то, что укоренялось в традициях на­рода веками. Но в то же время трудно представить, чтобы госу­дарство не преследовало, например, каннибализм либо убийство человека на почве кровной мести.

Микросреда человека опосредует влияние более широкой соци­альной среды. Поведение личности, ее формирование весьма за­висимы от семьи, среды ее непосредственного общения — друзей, товарищей, знакомых, соседей и т. п. Как отмечает Л. П. Буева, «разумеется, каждый из этих элементов несет в себе общие, осо­бенные и единичные признаки, в разной степени в них выявля­ются типичные для данного общества социальные отношения, могут сочетаться противоречивые элементы, порожденные раз­личными социальными условиями»^[188].

Изучение микросреды — это вовсе не реализация некоторой изолированной «теории микросреды» и отрицание криминологи­ческого изучения макроуровневого характера^[189]. Микросреда рас­сматривается во взаимосвязи с другими уровнями среды, но мо­жет играть и относительно самостоятельную роль. Например, способна изолировать личность от влияния социально-государст­венной среды, может своеобразно ретранслировать исходящую от нее информацию; бывает и весьма противоречивой (семья требу­ет одно, друзья — иное, сослуживцы — третье). Или бывает так, что пребывание девочки в школе требует одного уровня доходов,

семья имеет другой, более скромный уровень, а подруги вообще ориентируют на расходы, обеспечиваемые только сверхдоходами.

Все это значимо не только в плане выявления причин инди­видуального преступного поведения, но и преступности. Досуго- вые группировки, в том числе криминогенные, «гэнги», по тер­минологии американских авторов, «галери», по терминологии венгерских авторов, а также банды, преступные организации, преступные сообщества — это тоже варианты своеобразной мик­росреды со своей экономикой, социальной, духовной сферами.

Какие типы микросреды распространены, как они взаимодей­ствуют с другими — важные вопросы, влияющие на состояние преступности.

Длящееся криминологическое изучение бывших несовершен­нолетних преступников через 10 и 20 лет после первого этапа об­следования в сочетании с данными других исследований показа­ло, что причинно связано с преступным поведением следующее взаимодействие в их микросреде, когда они не достигают возрас­та 18 лет: неблагоприятные семейные условия и связи с группами лиц, характеризующихся антиобщественным поведением, при недостатках воспитательного воздействия со стороны официаль­ных институтов общества и государства (учебных заведений, об­щественных организаций и т. п.). Утрата семьей положительного влияния на несовершеннолетнего, неудачи в школе и его сбли­жение с отрицательной досуговой группой могут иметь различ­ную последовательность, но почти во всех случаях наблюдается взаимодействие этих трех моментов.

Характеристики социальной среды разного уровня диалекти­чески взаимосвязаны. Применительно к отдельным социальным группам и типам личности они представляют такое сочетание, которое требует в каждом случае конкретного криминологиче­ского изучения и конкретного, дифференцированного подхода к предупреждению преступного поведения. Соответственно ни од­на страна не может автоматически заимствовать у другой систему борьбы с преступностью. Такая система не может оставаться не­изменной в условиях социальных реформ и катаклизмов.