$ 1. Исторические и социально-культурные истоки российской правовой системы. Ее особенности и связь с правовыми системами мира

В правовую систему через юридические тексты, тесно связанные с текстами народной устно-поэтической тра-

диции, проникли не только те или иные языковые фор­мулы и конструкции, но и наиболее устойчивые и глубо­кие мифологические образы и представления древних людей о порядке, гармонии и дисгармонии, нарушении порядка и его восстановлении, о деянии и воздаянии, норме, обычае и последствиях их нарушения, т. е. все то, что может рассматриваться как некий предправовой материал, на котором базировалась в период становле­ния правовая система, из которого складывались юри­дические традиции. Причем в каждой культуре эти образы и идеи осознавались в своих понятиях, катего­риях и с большей или меньшей глубиной и основатель­ностью входили в быт и привычки народа. Например, в древнерусской традиции такие идеи выражались в ка­тегориях «правда» и «кривда», «суд» и «ряд», «преступ­ление», в древнегреческой традиции — «дике», римской — «эквитас». Можно сказать и более определенно: мно­гие языковые формулы и конструкции, встречающиеся в мифопоэтических текстах, потому и проникли в пра­вовую ткань, что в правовое сознание вошли выражае­мые с их помощью предправовые мифологические обра­зы и представления, соответствующий менталитет древ­них людей.

Если сравнить древнерусскую мифологию с мифоло­гией этносов, известных своей высокой правовой куль­турой (например, древнегреческой, древнеримской), то можно обнаружить, что древнерусская мифология, язы­ческая религия сосредоточены главным образом на осознании и понимании природных явлений и процес­сов.

Трудно найти в древнерусской и русской мифологии те образы и идеи, сюжеты и представления, которые у греков, например, воплотились в мифах о Фемиде (богине правосудия, основе правопорядка) и ее дочерях

Эвномии («благозаконии»), Дике («справедливости»), Ирене («мире»). Эти последние хотя и имели архаичес­кие, природно-аграрные черты, вместе с тем, будучи дочерьми Зевса и Фемиды, упорядочивали жизнь чело­века, вносили в нее установленную периодичность, наблюдали за ее закономерным течением. У римлян предправовые представления воплотились в Юстиции («правосудии», «праве»), обожествляемом (с I в.) поня­тии, в Эквитас («справедливости»), часто изображав­шейся женщиной с весами.

В русской мифологии мы не найдем весов — важного и необходимого для внедрения в жизнь правовых начал символа предправа, свидетельствующего об осознании людьми таких понятий, как мера, мерность, соразмер­ность деяния и воздаяния за него и т. д. В то же время славянские Правда и Кривда, Суд (Усуд) во многом близки символу Доли, т.е. непостижимой, трансцен­дентной (а не социальной) силе, предопределяющей как аграрно-природные события, так и всю жизнь человека. Это говорит о слабом осознании русским человеком возможностей своей социальной деятельности, о его подчиненности внешним природным и потусторонним силам. Этнос же, осознавший и переосмысливший в до­статочной мере и с достаточной глубиной всю совокуп¹ ность предправовых образов и представлений, сюжетов и идей, в большей степени подготовлен к восприятию и усвоению правовых форм, институтов, чем народ, не прошедший целиком этой стадии социального и матери­ального развития, но столкнувшийся с правовыми фор­мами раннеклассового общества.

Право, правовая система и правовая культура эконо­мически сопряяеены с индивидуальной собственностью, а идеологически, точнее, духовно — с осознанием чело­веком своей индивидуальности, самостоятельности, соб­ственной сущности. Эти понятия близки и с точки зрения происхождения, этимологии: индивидуальность, самостоятельность и собственность, присвоение имущества, где слово «собственность» образовано от слова «себе», и означает принадлежащее индивиду. Коллективные формы собственности и соответствующие им формы социальной организации жизни (первобытный коллек­тивизм, различные разновидности общины) на первых этапах становления и развития общества противостоят

выделению индивидуальной собственности, формирова­нию человеческой индивидуальности, а также формиро­ванию полнокровного права, правовой системы, которые представляют собой средство защиты индивида, личнос­ти от произвола общества и государства.

Коллективная форма общежития русского крестьян­ства — община — была одним из фундаментальных фак­торов развития российского общества, значительно по­влиявшим на его политическую и духовную жизнь и культуру. Община — универсальная форма организации аграрных и иных ранних обществ, через которую про­шли (или проходят) все народы мира. Специфика же русской общины заключается в медленном преодолении родовых, патриархальных пережитков, в широких пра­вах общины на все земли ее территории и крайне слабом в силу этого развитии частной собственности, в значительной роли общины в решении хозяйственных вопросов, касающихся ее членов, длительном ее сущест­вовании в национальных масштабах и др.

Сильная община препятствовала становлению инди­видуального начала в хозяйственной и духовной жизни, создавала условия для почти полного поглощения лица миром и рационального отрицания всякого личного права. Поэтому и «стоимость» персонифицированных воплоще­ний коллектива (князя, дружинника, общинного имущест­ва), являющегося главной ценностью в обществе, в ран­них правовых памятниках была во много раз выше и по­сягательства на них наказывались гораздо строже.

И тем не менее русское право, российская правовая система в целом, как и любая другая правовая система, формировалась с ориентиром на личностные начала, хотя сперва это была личность главным образом представи­теля господствующего класса. Так, из 43 статей краткой (одной из самых ранних) редакции Русской Правды 40 были прямо посвящены защите от преступных пося­гательств личности и собственности (которая является лишь экономическим выражением личности).

Вообще все известные истории первые или ранние юридические акты, закрепляющие права и свободы личности, были созданы представителями господству­ющего класса собственников и направлены прежде всего на защиту последнего: будь то греческое или римское законодательство, созданное классом рабовладельцев, будь то любое иное законодательство или отдельные правовые акты. Например, Великая хартия вольностей 1215 г. уже закрепляла положение о том, что ни один свободный человек не может быть заключен в тюрьму, изгнан из страны, лишен имени иначе как по приговору, вынесенному равными по положению судьями и по законам страны. Аналогичные положения содержат зна­менитый Хабеас корпус акт 1679 г., французская Декла­рация прав человека и гражданина 1789 г. и т. д. Лишь в XX в. общее развитие мировой цивилизации, личност­ного начала в культуре, понимания самоценности и уни­кальности человека привело к тому, что право в демо­кратических обществах стало распространяться на всех, стало инструментом защиты всех и каждого.

Формирование господствующего слоя как носителя правовых начал долгое время основывалось на кровно­родственных отношениях, ему было присуще понимание больше родовой, чем личной чести. Геополитическая ситуация на Руси, необходимость консолидации перед лицом внешней угрозы привели к тому, что государст­венность складывалась в форме деспотии, жестоко по­давляющей свой народ и отчасти господствующий слой тоже.

В выборе деспотического (а тем самым, добавим, вне- правового) пути развития Руси «колоссальную роль сыг­рала гибель именно господствующего класса»^[108]. Уничто­жение последнего происходило не только в физическом смысле. Он превращался в несамостоятельное, хотя и самое высокое сословие в обществе. Поэтому, кстати говоря, данному сословию вряд ли мог быть известен в развитом состоянии институт рыцарства — самозащиты своего субъективного права, чести (хотя отдельные зачатки этого института на Руси были). Государство подчинило себе все слои общества и все институты, включая церковь. Никакая сила не могла создать ему оппозиции, которая только одна и была способна поро­дить полноценную правовую систему, избавить русскую историю от многих бед, страданий и трагических потря­сений.

Выдающийся русский философ В. С. Соловьев связы­вал общее возрождение и успешное развитие России, русской нации с необходимостью отказа от права силы, от деспотизма и насилия, с обретением веры в силу права. Он писал: «Одно только мы знаем наверное: если Россия... не откажется от права силы и не поверит в силу права, если она не возжелает искренне и крепко духовной свободы и истины — она никогда не может иметь прочного успеха ни в каких делах своих, ни внешних, ни внутренних»^[109].

В 60-е гг. XIX в. в стране появляются благоприятные условия для развития правовых начал, что выразилось в освобождении крестьянства от крепостной зависимос­ти и в разворачивании крупнейшей в истории нашей страны правовой реформы, заложившей основы право­вой государственности в России. Если предшествующая история характеризуется некоторой задержкой правового развития (сильные общинные традиции, правовой ниги­лизм и т.

В процессе правовой реформы в России была ликви­дирована сословность суда, провозглашено равенство всех перед судом и законом, было произведено отделение суда от административной власти, установлены выбор­ность и несменяемость судей, коллегиальность рассмот­рения дел и состязательность процесса, провозглашены гласность суда и право на защиту, введен институт присяжных заседателей. Таким образом, в конце XIX - начале XX вв. в России был заложен основательный, хотя и непрочный фундамент современной правовой государственности, позволяющий, если бы у нас продол­жалось эволюционное развитие, выйти в XX столетии на передовые рубежи мировой правовой культуры. Что же касается русской либеральной правовой мысли — работ Б. Н. Чичерина, П. И. Новгородцева, Б. А. Кистя- ковского и др.—то она уже в то время находилась на уровне передовых правовых теорий.

Развитие российской правовой системы в X — XIX вв., восприятие ею византийской культуры, православия, духа позднеримского права, а также североевропейских влияний позволяют сделать вывод о вхождении ее в романо-германскую семью правовых систем на правах особой — евразийской — разновидности. Особенности эти заключаются в следующем.

1. Высокая, приоритетная защита общих интересов, общего дела, дух соборности в ущерб личным притяза­ниям индивида, его правам и интересам, составляющие, с нашей точки зрения, смыслосодержательный корень, основание права и правовой культуры как таковых.

2. Слабость личностного и, следовательно, правового начала в культуре вообще.

3. Широкое распространение неправовых регулято­ров в обществе: моральных, морально-религиозных, кор­поративных и т. д.

4. Отрицательное отношение православной религии к фундаментальным устоям правового общества, а тем самым и к праву, правовой культуре. Известный русский философ и богослов С. Булгаков писал, что «православие не стоит на страже частной собственности», не защища­ет капиталистическую систему хозяйства и, напротив, положительно относится к социализму (как идеалу: Достоевский говорил, что православие есть наш русский социализм), аскетизму, послушанию и смирению^[110] в про­тивоположность отстаиванию личностью своих прав и свобод.

5. Высокая степень «присутствия» государственности в общественной жизни, в государственной идеологии, огосударствление многих сторон общественной жизни, подчиненность права государству и т. д. Возможно, это — реакция на слабость государственного начала на ранних этапах российской истории. Здесь же можно указать и на другую сторону медали: обусловленное огосударст­влением общественной жизни слабое развитие структур гражданского общества, которые и обеспечивают во многом эффективность правового регулирования в стра­нах с развитым правовым государством, развитой пра­вовой системой.