ТАКИЕ РАЗНЫЕ ДЕПУТАТЫ: ДВА ДУМСКИХ ПОРТРЕТА
Среди 1724 подданных российского императора, избиравшихся в 1906-1917 гг. депутатами Государственной Думы, можно выделить несколько человек, оказавших наибольшее влияние на становление отечественных парламентских традиций: «председатель Божьей милостью» С.
А. Муромцев, «отец думского наказа» В. А. Маклаков, «отец делового парламентаризма» М. М. Алексеенко и «думский скандалист» В. М. Пуришкевич. Если политические портреты и, в частности, парламентская деятельность первых двоих давно стала предметом исторических исследований , то Алексеенко и Пуришкевичу в этом отношении не повезло. Между тем, именно они олицетворяли собой два противоположных типа парламентариев и публичных политиков.Парламентский бюджетник М. М. Алексеенко
Михаил Мартынович Алексеенко родился 5 октября 1847 г. в г. Екатеринославе в богатой купеческой семье. Закончив с золотой медалью гимназию, он поступил в Харьковский университет. После успешного завершения в 1869 г. полного курса обучения юридического факультета, он был оставлен стипендиатом на кафедре финансового права. Здесь он продемонстрировал исключительную работоспособность и страстное желание добиться успеха на научном поприще. За короткое время М. М. Алексеенко опубликовал несколько работ, таких как «Общая теория переложения налогов» (1869 г.), «Организация государственного хозяйства» (1869 г.), «Взгляд на развитие учения о налоге у экономистов А. Смита, Ж- Б. Сея, Рикардо, Сисмонди и Д. С. Милля» (1870 г.), «О подушной подати в России» (1870 г.). В 1872 г. двадцатипятилетний ученый защитил магистерскую диссертацию «Государственный кредит, очерк нарастания государственного долга в Англии и Франции» и получил должность доцента. В 1874 г. Михаил Мартынович был командирован на два года заграницу, где изучал налоговые системы разных стран (Великобритания, Германия, Франция) и читал лекции в европейских университетах .
После защиты в 1879 г. докторской диссертации «Действующее законодательство о прямых налогах», он последовательно занимал должности экстраординарного, ординарного и заслуженного ординарного профессора кафедры финансового права.Успешной была и его административная карьера в Харьковском университете: в 1886 г. М. М. Алексеенко стал деканом юридического факультета, а в 1890 и 1894 гг. назначался ректором родного университета. При ректоре Алексеенко были открыты обсерватория, библиотека, новые поликлиники, возобновилось изда-ние «Записок Императорского Харьковского университета». Будучи ректором, он получил чин действительного статского советника . Таким образом, сын купца приобрел потомственное дворянство. Его деятельность была отмечена министерством народного просвещения. В 1899 г., вместе с производством в тайные советники, Михаил Мартынович назначается попечителем Казанского учебного округа, а в 1901 г. - переводится на аналогичную должность в
Харьков. 8 февраля 1906 г. М. М. Алексеенко оставил государственную службу .
Уход в отставку не повлек для М. М. Алексеенко серьезных материальных потерь. Он был одним из крупнейших земельных собственников в Екатеринославской губернии, владея в самом конце 1890-х гг. 2798, в 1907 г. - 1692, в 1912 г. - 1689 дестин земли, часть из которых сдавал в аренду, а на других организовал, выражаясь языком той эпохи, «культурное хозяйство» . Сокращение земельной собственности было связано в первую очередь с выделением приданного для дочерей Екатерины и Марии. Одним из зятьев Михаила Мартыновича был присяжный поверенный П. П. Мигу- лин, благодаря поддержке тестя получивший должность профессора кафедры финансового права Харьковского университета. Когда П. П. Мигулин стал редактором журнала «Экономист России» (впоследствии «Новый экономист»), Алексеенко начал активно публиковаться в данном издании под псевдонимами «Бюджетник» и «Финансист».
По наследству от рано умершей жены к М. М. Алексеенко перешел дом в Харькове. К тому же заслуженный профессор продолжил купеческое дело своего отца.
С. Ю. Витте охарактеризовал в своих «Воспоминаниях» М. М. Алексеенко, как "человека умного и культурного, но гораздо более известного в качестве провинциального дельца, корректного, но не гнушающегося законными средствами наживы, нежели профессора экономиста-финансиста" . Пусть останется на совести бывшего министра финансов выпад в сторону «профессора экономиста-финансиста» - они исповедовали различные взгляды на сложные проблемы государственных финансов, хотя, объективности ради, необходимо отметить, что после защиты докторской диссертации М. М. Алексеенко не опубликовал в качестве профессора ни одной крупной научной работы. В словах С. Ю. Витте интереснее другое, а именно - характерное для царской бюрократии высокомерное отношение к предпринимательской деятельности и людям, этой деятельностью занимавшимся. При этом следует помнить, что Витте, как никто другой из высших сановников, покровительствовал на рубеже Х1Х-ХХ вв. развитию промышленности и торговли в России.Со второй половины 1870-х гг. Михаил Мартынович активно включился в земскую деятельность. Он неоднократно переизбирался в гласные Харьковской городской Думы, Екатеринославского уездного и губернского земств. В 1879 г. губернское земское собрание после докладов М. М. Алексеенко и И. А. Протопопова обра-тилось к властям с ходатайствами о принятии мер к улучшению хлебной торговли .
Благотворительная деятельность М. М. Алексеенко отличалась вниманием к самым беззащитным и обездоленным: с 1888 г. Ми-хаил Мартынович состоял почетным членом Екатеринославского губернского попечительства детских приютов; с 1 июня 1914 г. - членом состоявшего под покровительством императора Романовского комитета, субсидировавшего благотворительные заведения для сирот сельского состояния; с 26 августа 1914 г. - членом Верховного совета по призрению семей лиц, призванных на войну, а также семей раненых и павших воинов .
Несмотря на активную общественную деятельность, Алексеенко в течение долгого времени оставался человеком, мало интересующимся политикой, далеким от партийной жизни.
Этим объясняется то, что он не был избран ни в первую, ни во вторую Думу, ни в Государственный Совет, хотя сам и избирался в состав выборщиков. Только в третью избирательную кампанию, заручившись под-держкой местных октябристов, он получил в губернском избирательном собрании 99 голосов «за» при семи «против» и был избран депутатом Государственной Думы третьего созыва.Оказавшись в Думе, М. М. Алексеенко записался во фракцию октябристов, от которой не только был избран в финансовую комиссию, но и стал ее председателем. В скором времени его избирают в состав бюджетной комиссии, ради руководства которой
Алексеенко отказался от председательской должности в финансовой комиссии.
Согласно всем редакциям думского наказа предварительная разработка рассматривавшихся в общем собрании дел поручалась отделам и комиссиям. Но так сложилось, что деятельность одиннадцати отделов во всех четырех созывах чаще всего исчерпывалась поверкой полномочий депутатов и выборами распорядительной комиссии. В этой ситуации практически вся предварительная работа сосредоточивалась в думских комиссиях.
Депутаты первого созыва, фактически лишенные возможности заниматься законодательной деятельностью, были обречены (да и предрасположены!) к митингам в Таврическом дворце. При таких условиях комиссии, конечно, не могли играть серьезную роль в думской жизни. Изменение отношения депутатов к участию в работе комиссий просматривается со времени второго созыва. Лозунг «Беречь Думу!», провозглашенный кадетами, подразумевал в том числе и отказ от митинга, как формы существования народного представительства, в пользу серьезной парламентской деятельности. Показательно, что две трети депутатов второго созыва подключились к работе думских комиссий. В Думе третьего созыва, «Думе будничной работы», показатель участия депутатов в комиссиях превысил 80%. Впоследствии С. И. Шидловский в своих мемуарах отметил, что депутатов, желавших работать в комиссиях, оказалось так много, что пришлось увеличить количество мест в ряде комиссий .
Если в Думе второго созыва в бюджетную комиссию было избрано 33 депутата, то в Думе третьего созыва - ровно вдвое больше. Увеличилось и количество самих комиссий. Если в Думе второго созыва было сформировано 7 постоянных и 16 вре-менных комиссий, то в первую сессию следующего созыва - 7 и 24, во вторую - 6 и 24, в третью - 8 и 23, в четвертую - 8 и 27, в пятую - 8 и 29. Данная тенденция сохранилась и в Государственной Думе четвертого созыва, более того в 1916 г. количество постоянных комиссий возросло до 16 .Деятельность многих комиссий вызывала справедливые нарекания со стороны как самих думцев, так и министерских чиновников в связи с громоздкостью их аппарата, медлительностью в рассмотрении дел, недисциплинированностью членов комиссий. Яркое свидетельство этого оставил в своих воспоминаниях министр торговли и промышленности в 1909-1915 гг. С. И. Тимашев: «Самая техника работы в комиссиях была поставлена крайне неудовлетворительно. Время не ценилось совсем, к назначенному часу никто не собирался, приходилось долго ждать... Поражала меня малая осведомленность членов комиссий с предметом обсуждения. Кроме докладчика и 2-3 лиц, остальные, видимо, даже не давали себе труда пробежать очередной законопроект, знакомясь с делом на ходу, во время прений, что, видимо, не мешало им высказывать иногда в самой решительной и безапелляционной форме свое некомпетентное мнение. Немногие члены комиссий имели терпение сидеть до конца заседаний, большинство являлось на короткое время, одни уходили, другие приходили, и таким образом состав получался совершенно случайный, от чего зависела и случайность голосования. Бывало, что в начале заседания я давал подробные объяснения по основным положениям очередного законопроекта и, чувствуя благожелательное к нему отношения большинства, уезжал в Министерство. Затем кворум менялся, являлись новые члены, не слушавшие объяснений, они подпадали под влияние противников, и голосование давало отрицательный результат. Припоминаю и такие случаи, когда к моменту голосования оказывалось, что кворума не имеется, начиналось приглашение отсутствовавших членов, их отыскивали на прогулке в зале и Таврическом саду, привлекали в комнату заседаний, и тогда происходило голосование.
Если на поиски шли сторонники законопроекта, которые приводили своих единомышленников, то дело проходило благополучно. В противном случае законопроект отклонялся или в него вносились нежелательные поправки» .Иным было отношение к деятельности бюджетной комиссии под руководством М. М. Алексеенко, которую уважительно называли «маленькой Государственной Думой» . Тот же С. И. Тимашев отмечал, что на заседания этой комиссии «являлись как бы на экзамен, или, скорее, на суд в последовательном порядке все ведомства, одно за другим. Задача комиссии заключалась в рассмотрении смет каждого ведомства на следующий год. Но этим дело не ограничивалось, и по поводу смет представителям ведомств ставились самые разнообразные вопросы по их частям управления. В результате обсуждения выражались пожелания, нередко довольно фантастические. Я старался всегда быть лично в заседаниях бюджетной комиссии, что хотя отнимало много времени, но зато устанавливало тесные деловые отношения к членам Думы, чем облегчалась совместная работа» . На это же обращал внимание коллега Алексеенко по фракции Н. В. Савич: «При рассмотрении смет отдельных ведомств Комиссия не ограничивалась только финансовой стороной дела. Она старалась вникать в самую сущность деятельности министерств, указывала на дефекты, которые, по ее мнению, там существуют, на изменения, кои ей желательны. Эти пожелания часто выражались в мотивированных формулах перехода к очередным делам, которые Комиссия предлагала принять Государственной Думе. В большинстве случаев ведомства с этими пожеланиями считались» .
Первое заседание бюджетной комиссии в Государственной Думе третьего созыва состоялось 19 ноября 1907 г. Его открыл старейший по возрасту член комиссии Н. Л. Марков. Большинством голосов председателем комиссии был избран М. М. Алексеенко. Начиная с этого дня и до дня своей смерти, 18 февраля 1917 г., он оставался бессменным председателем комиссии. На этом же заседании было образовано одиннадцать подкомиссий, десять из которых должны были заниматься рассмотрением смет отдельных ведомств. Запись в состав этих подкомиссий велась по желанию, но было решено, что допускается одновременное участие того или иного депутата с правом решающего голоса только в двух подкомиссиях. Еще одна подкомиссия, руководимая Алексеенко, представляла собой совещание председателей отраслевых подкомиссий .
Внутренняя организация бюджетной комиссии угрожала превратить ее в медлительную бюрократическую систему. В течение первой сессии было проведено 66 пленарных заседаний комиссии и 165 раз заседали подкомиссии. Большой вины депутатов третьего созыва в этом не было. Не имея опыта парламентской бюджетной работы, они фактически скопировали структуру аналогичной комиссии во второй Думе. Однако предварительное рассмотрение бюджетов в подкомиссиях происходило лишь в первую сессию третьего созыва. Начиная со второй сессии, по предложению М. М. Алексеенко, для ускорения работы над бюджетом для каждой сметы избирался докладчик, остальные члены комиссии по желанию могли записываться в содокладчики. Этим резко сокращались прения в пленарном заседании бюджетной комиссии. Докладчикам было предоставлено право приглашать представителей ведомств в заседания или же непосредственно обращаться в правительственные учреждения за сведениями по вопросам рассмотрения смет . Также со второй сессии занятия комиссии стали начинаться за месяц до открытия общих заседаний Думы.
Тон в работе комиссии задавал ее председатель. Н. В. Савич следующим образом оценивал самого Михаила Мартыновича и его роль в комиссии: «Он был в одно и то же время культурным сельским хозяином, передовым земцем и профессором финансового права, таким образом, в нем счастливо сочетались психология осторожного, расчетливого производителя ценностей, привычка общественной работы на земской ниве, наконец, большой научный багаж теоретика финансовых вопросов. Если прибавить к этому большой житейский такт, громадную выдержку, усидчивость в работе и большую чуткость ко всему, что касалось прав народного представительства, то не мудрено, что он скоро приобрел громадное влияние на членов Бюджетной комиссии, не только на своих сочленов по фракции, но даже на оппозиционеров» . Член комиссии кадет А. И. Шингарев в письме к своему другу А. Г. Хрущову 23 ноября 1908 г. особо отметил: «Курс бюджетных работ Думы мало изменился с прошлым годом. Следует отметить, что острота поли-тической розни, невероятные по своему бесстыдству и безобразиям выступления крайней правой, травля оппозиции, оппортунистическая и робкая угодливая политика центра - все то, что является характерным для общих заседаний Государственной думы, в работах бюджетной комиссии почти отсутствует, уступая место практически деловой работе» . Кстати, в личном фонде М. М. Алексеенко сохранился листок, на котором плохо читаемым «профессорским» почерком записаны короткие размышления о Шингареве, из которых вытекает, что для Михаила Мартыновича главным в оценке коллег-депутатов была не партийная принадлежность, а их деловые качества .
Всего в течение третьего созыва бюджетная комиссия провела 300 пленарных заседаний, заметно опережая по интенсивности своей работы остальные думские комиссии (второй по числу проведенных пленарных заседаний была финансовая комиссия, собиравшаяся 256 раз). За пять лет в комиссию было передано 567 законопроектов, ею подготовлено и представлено общему собранию 514 докладов и более 200 заключений по законопроектам, рассмотренными другими комиссиями. В довоенные сессии четвертой Думы комиссия работала с аналогичной интенсивностью .
Заседания бюджетной комиссии значительно реже, чем других комиссий, срывались из-за отсутствия кворума. В борьбе с «прогульщиками» обычно сдержанный М. М. Алексеенко мог пригрозить применением административных санкций. Так, в донесении заведующего Министерским павильоном при Государственной Думе Л. К. Куманина от 11 декабря 1912 г. сообщалось: «В заседании Бюджетной комиссии после одобрения трех первых стоявших в повестке мелких дел был объявлен перерыв. По окончании перерыва к моменту возобновления заседания из 57 (в данном случае либо Л. К. Куманин, либо публикаторы документа допустили ошибку, так как в состав комиссии 3 декабря 1912 г. было избрано 67 депу-татов - И. К.) явилось 13 членов комиссии. Выждав некоторое время, председатель комиссии объявил заседание закрытым за отсутствием законного состава и объявил, что считает себя обязанным довести до сведения председателя Гос. Думы о непосещении членами Бюджетной комиссии ее заседаний» .
В самом начале своей думской деятельности М. М. Алексеен- ко сформулировал следующие общие положения, которыми неизменно руководствовались члены комиссии при рассмотрении госу-дарственного бюджета и смет отдельных ведомств:
«- никакой государственный расход не может производиться, если он не основывается на законе, изданном в установленном порядке;
в отдельные сметы и в общую государственную роспись вносятся только такие кредиты, которые оправдываются ранее изданными законами;
условные кредиты, т.е. внесенные предположительно или в запас, как не имеющие опоры в ранее изданных законах, не подлежат расходованию, доколе под них не будет подведено законное основание;
разнесение условных кредитов по соответствующим номерам параграфов расходных смет не дает ведомствам возможности распоряжаться полными суммами расходных параграфов, включая и условные кредиты» .
На подходах Михаила Мартыновича к работе над государственным бюджетом, безусловно, сказалась его социального двоя- кость - купец-профессор. Характеризуя своего тестя, П. П. Мигулин отмечал, что тот был «человеком экономным. В частной жизни он всегда вел почти спартанский образ жизни, на себя не любил тратить денег. Но он был щедрый благотворитель и, как хозяин, никогда не жалел денег на улучшение дела, на производительные рас- ходы»
Купеческая природа М. М. Алексеенко протестовала против превышения расходов над доходами. И первой его крупной победой стало утверждение на 1910 г. (впервые после 1888 г.) бездефицитного государственного бюджета. Правительство планировало на этот год дефицит в 84.2 млн. рублей, Государственная Дума после кропотливой работы своей комиссии утвердила бюджет с превышением доходов над расходами на 4.7 млн. Благодаря же хорошему урожаю бюджет 1910 г. был выполнен с профицитом в 232.9 млн. рублей . В успехах российской экономики накануне первой мировой войны есть немалая заслуга и самого Алексеенко, и воспитанных им думских бюджетников. Рост государственных доходов с 1907 по 1913 г. составил 35% (соответственно 2530 и 3417 млн. рублей). При этом существенно возросли расходы по таким ведомствам как министерство народного просвещения на 361% (46 и 212 млн. рублей), земледелия - на 206% (47 и 144 млн. рублей), торговли и промышленности - на 120% (31 и 68 млн. рублей), путей сообщения - на 93% (507 и 979 млн. рублей) . Учитывая все это, Михаил Мартынович мог с полным основанием заявить, что «благоприятное финансовое положение дает правительству опору для проектирования более или менее крупных мероприятий во внутренней жизни страны и для достойного представительства государства и его жизненных интересов во внешних сношениях. Очень часто повторяется изречение французского министра прошлого столетия: "Дайте мне хорошую политику, и я вам дам хорошие финансы". Русские плательщики государственных доходов могут, обращаясь к представителям правительства, сказать: "Вам даны хорошие финансы, дайте же нам хорошую политику"» .
Бюджетная комиссия под руководством М. М. Алексеенко избрала путь сотрудничества с правительством, стремясь избегать лишних столкновений с ним, придавая разногласиям форму технического спора. В то же время различные подходы комиссии и министерств к решению вопроса о пределах бюджетных полномочий Думы не могли не привести к принципиальным противоречиям. Борьба комиссии против финансовых нарушений в морском ведомстве привела к отставке двух министров и реорганизации ведомства при И. К. Григоровиче, который получил при своем назначении совет Николая II «ладить с Думой» . Но Алексеенко так и не удалось отстоять права Думы на ее участие в выдаче разрешений с государственными гарантиями частным обществам на строительство железных дорог, в контроле над эмиссией билетов государственного казначейства. Не без участия правительства Государственный Совет провалил достаточно умеренный проект изменений правил 8 марта 1906 г., которые существенно ограничивали бюджетные пол-номочия народного представительства и которые могли быть пересмотрены по инициативе самих законодательных палат.
Деловые отношения установились между Алексеенко и министром финансов В. Н. Коковцовым. По мнению Н. В. Савича, у них «было много общего, особенно во взгляде на методы управления нашими финансами... В психике обоих было нечто общее - большая осторожность, расчетливость, любовь к законности». В то же время Савичу казалось, что они по каким-то причинам недолюбливали друг друга, хотя и «ценили корректность установившихся между ними отношений» .
Действительно, в истории их взаимоотношений были эпизоды, о которых они предпочитали вслух не вспоминать. В «Экономисте России» на первых порах журналистский дуэт Мигулина- Алексеенко специализировался на критике деятельности министра финансов. Но после того, как болезненно чувствительный к критике
Коковцов предоставил журналу прямые и косвенные субсидии в виде объявлений, тон публикаций изменился, едва ли не в каждой статье стали восхваляться финансовые таланты В. Н. Коковцова .
В конце 1910 г. М. М. Алексеенко был приглашен в Царское Село для того, чтобы быть представленным императору. В этот период положение В. Н. Коковцова как министра финансов в прави-тельстве П. А. Столыпина не было достаточно прочным. Поездка Алексеенко вызвала массу слухов, в том числе и о его возможном руководстве финансовым ведомством .
Еще один эпизод был связан с потаенной стороной в истории принятия весной 1912 г. «малой судостроительной программы». Против этой программы активно интриговал лидер октябристов А. И. Гучков. В этой ситуации В. Н. Коковцов решил заручиться поддержкой М. М. Алексеенко, прибегнув к помощи императора. Коковцов просил Николая II оказать содействие в том, чтобы «заинтересовать в благополучном исходе дела председателя бюджетной комиссии Алексеенко, положительное влияние которого могло бы нейтрализовать отрицательное влияние Гучкова». Для этого, по мнению Коковцова, требовалось подействовать на самолюбие Алексеенко, «обратившись к нему по поручению государя и иметь право сказать, что государь ждет именно его помощи в таком патриотическом деле». Николай II готов был принять Алексеенко лично, но осторожный Коковцов просил не делать этого, сославшись на то, что «Алексеенко не захочет обнаружить открытого влияния на него сверху» и оказался прав. После того, как Коковцов сообщил Алексеенко о том, что император готов лично с ним встретиться для обсуждения думской судьбы «малой судостроительной программы», председатель бюджетной комиссии обещал поддержать председателя правительства, но «умолял только не обнаруживать ничем нашего уговора и устранить всякий повод думать, что он вошел в сношения с правительством» . Программа была принята большин-ством Думы. А. И. Гучков потерпел поражение, не получив поддержки значительной части собственной фракции. А сам Михаил Мартынович на следующий год был назначен членом комитета министра финансов.
Авторитет, приобретенный М. М. Алексеенко в качестве председателя бюджетной комиссии, был настолько велик среди думцев, что во время парламентского кризиса в марте 1911 г. представители самых разных фракций рассматривали его в качестве лучшей кандидатуры на пост председателя Государственной Думы, оказавшийся вакантным после отставки А. И. Гучкова. Но он отказался баллотироваться, уступив практически гарантированное ему место думского председателя другому октябристу М. В. Родзянко, с которым его связывала совместная деятельность в Екатеринославском губернском земстве .
Чрезвычайно важной была роль М. М. Алексеенко в судьбе октябристской фракции Государственной Думы четвертого созыва. Он отказался возглавить фракцию вместо не прошедшего в Думу А. И. Гучкова, но вместе с Н. А. Хомяковым стал лидером левого ее крыла, вел переговоры с П. Н. Милюковым, выступая за создание думского большинства с кадетами .
На состоявшемся 29 ноября 1913 г. заседании фракции он был в числе тех, кто выступал за обязательность для думских октябристов оппозиционных по отношению к правительству постановлений партийной конференции, состоявшейся накануне. Однако большинство членов фракции решило, что «принятие предлагаемых совещанием тактических мер в каждом частном случае должно определять отдельными решениями фракции». В ответ на это Алексеенко заявил о своем выходе из фракции. На следующий день состоялось заседание группы левых октябристов, на котором говорилось о том, что нет «сил терпеть иго правого октябризма», что необходимо образовать самостоятельную политическую группу. Однако неожиданно сам Алексеенко призвал единомышленников не торопиться, отметив, что «как реальный политик, тщательно взвесив в течение минувшей ночи все за и против, он с математической точностью выяснил, что открытый раскол в настоящий момент является для фракции несвоевременным». 2 декабря Алексеенко вместе с Н. П. Шубинским внесли на рассмотрение фракции предложение заменить фразу в предлагавшейся ранее левыми октябристами резолюции: «Фракция принимает к руководству постановления совещания Союза 17 октября» на «фракция принимает как руководящие начала постановления.». Но большинство думских октябристов отвергло и эту компромиссную форму. 5 декабря на квартире М. В. Родзянко состоялось частное совещание и образование земской группы. Алексеенко вошел в земскую группу Союза 17 октября, возглавив ее вместе с М. В. Родзянко и Н. С. Савичем .
Умер Михаил Мартынович 18 февраля 1917 г. Вряд ли его смерть оказалась неожиданной. Он часто болел в течение второго депутатского срока, а в последнюю сессию появился на заседании бюджетной комиссии только один раз - 20 января. Бюджет 1917 г. рассматривался в комиссии без его участия. М. В. Родзянко, объявляя на пленарном заседании 20 февраля депутатам о кончине М. М. Алексеенко, отметил: «Почил крупный государственный и общественный деятель, горячий патриот, беззаветный труженик. Но, пройдя свой жизненный путь, Михаил Мартынович мог спокойно умереть в сознании, что им сделано для блага своей родины все, что было в человеческих силах» .
Однажды один из высших сановников с уважением сказал, что «Государственная Дума - это Алексеенко». Слова эти обрели глубокий смысл сразу после смерти Михаила Мартыновича, учитывая, что последнее заседание Государственной Думы состоялось 25 февраля 1917 г. ТАКИЕ РАЗНЫЕ ДЕПУТАТЫ: ДВА ДУМСКИХ ПОРТРЕТА В. М. Пуришкевич: депутат-фракция
Владимир Митрофанович Пуришкевич в ряду публичных политиков первой волны был весьма заметной фигурой. И не только благодаря скандалам, которые он регулярно устраивал в Таврическом дворце и за его стенами. В своей деятельности ему удалось эффективно сочетать, по крайней мере, три вида публичной активности: издательскую, партийную и парламентскую.
В соответствии с устоявшейся в России традицией, консолидация политических единомышленников происходила вокруг редакции партийного или протопартийного издания. Не были исключением и события, связанные с образованием оппозиционных организаций в самом начале ХХ в. По такому пути пошли и социал- демократы (газета «Искра»), и социалисты-революционеры (газета «Революционная Россия»), и члены Союза освобождения (журнал «Освобождение»).
В отличие от противников самодержавия, действовавших нелегально, его сторонники, в силу законодательного запрещения публичной политической деятельности в России, не имели возможности консолидировать свои силы вплоть до Манифеста 17 октября 1905 г. Тягу к подобному объединению приходилось компенсировать участием в деятельности патриотических и монархических культурно-просветительских организаций. Наиболее авторитетным среди них было Русское собрание, устав которого официально был зарегистрирован в начале 1901 г. Главной целью созданной организации провозглашалось содействие «выяснению, укреплению в общественном сознании и проведению в жизнь исконных творческих начал и бытовых особенностей русского народа» . Именно из рядов Русского собрания вышли наиболее влиятельные лидеры правых партий - А. И. Дубровин, Н. Е. Марков, В. М. Пуришкевич.
Сам В. М. Пуришкевич являлся членом руководящего органа Русского собрания - Совета во всех его составах, от первого до по-следнего. В мае 1904 г. он возглавил издательский наряд этой организации. На внимание Владимира Митрофановича к издательской деятельности, конечно же, повлиял опыт его службы чиновником особых поручений при главном управлении по делам печати министерства внутренних дел.
Вся последующая политическая биография Пуришкевича тесно увязана с издательской деятельностью. Будучи заместителем председателя Главного совета Союза русского народа, он курировал в том числе и выпуск печатной продукции в организации. За период с мая по ноябрь 1906 г. союзники отпечатали более 13 млн. экземпляров различных брошюр и воззваний . По его инициативе 1 ноября 1906 г. при Главном совете СРН был создан Издательский комитет. Отличала Владимира Митрофановича и активность в деле открытия библиотек и читален. Первую бесплатную народную биб-лиотеку он основал в родном Аккермане. В конце 1906 г. несколько подобных библиотек и читален были организованы в Петербурге. По мнению Пуришкевича, в фондах читален обязательно должны были находиться книги как религиозно-духовного, так и исторического, географического, литературного содержания, а также книги по вопросам сельского хозяйства и ремесленничества .
Как полагает А. В. Шевцов, В. М. Пуришкевич «являлся наиболее активным издателем, благодаря усилиям которого удалось развернуть в таких масштабах издательскую деятельность... правых политических и общественных организаций» . Это утверждение относится, прежде всего, ко времени существования Русского народного союза имени Михаила Архангела. Именно тогда Владимир Митрофанович достаточно четко сформулировал кредо своей партийной печати: «Мы не можем издавать только полезные книги, мы должны издавать такие книги, которые бьют по нервам, оказывают давление на известный класс русского общества. Мы должны издавать книги для народа, которые действуют на его душу, и на его ум» . К 1914 г. общий тираж изданий союза составил около 1,3 млн.
экземпляров , включая 11 томов знаменитой «Книги русской скор-би», вобравшей в себя около тысячи биографий жертв революционного движения. Предыстория подобного издания во многом связана с думским скандалом, спровоцированным В. М. Пуришкеви- чем 29 марта 1907 г. в ходе восемнадцатого заседания Государственной Думы второго созыва. В начале заседания после сообщения Ф. А. Головина о поступивших делах слово к порядку дня попросил Пуришкевич. Сославшись на то, что несколькими заседаниями ранее по инициативе Ф. И. Родичева Дума почтила память бывшего ее члена Г. Б. Иоллоса, погибшего от рук черносотенцев, он пред-ложил совершить аналогичный акт в отношении «тех русских деятелей, никому, может быть, неизвестных, никому незнакомых, которые в последние дни пали от руки неизвестных убийц», имея в виду жертв недавних террористических актов в Москве. На замечание Ф. А. Головина о том, что это не относится к порядку заседания, В. М. Пуришкевич заявил: «Я предлагаю почтить вставанием память, а кадетский председатель мне этого не дает! Это русская Государственная Дума! Я предлагаю почтить вставанием русских подданных, погибших от руки убийц!». Растерявшийся председатель после заявления о том, что он лишает Пуришкевича слова, втянулся с ним в словесную дуэль. После истеричного выкрика лидера правых о том, что председатель делает «замечание верноподданному России», в зале послышались голоса: «Вон отсюда! Вон отсюда!». Приободренный Ф. А. Головин предложил на основании статьи 38 «Учреждения Государственной Думы» удалить провинившегося из данного заседания. Решение об удалении, принятое подавляющим большинством, было встречено «громом аплодисментов», возгласами: «Браво!» и криками уходящему В. М. Пуришкеви- чу: «Позор!» .
Тесно связанными с парламентской деятельностью Владимира Митрофановича оказались издававшиеся Русским народным союзом газета «Вождь» и журнал «Прямой путь». Хотя в редакционной передовице первого номера «Прямого пути» и отмечалось, что издание «не является в тесном смысле органом какой-либо политической партии или думской фракции, но... наши симпатии всецело принадлежат "правым" членам Государственной думы» , выпуски журнала, как правило, совпадали с думскими сессиями. Обращает на себя дата выхода первого номера «Прямого пути» - 1 мая. По своему чуткий к этому дню - то обзовет левых членов Думы «андалузскими тореодорами», намекая на гвоздики в петлицах социал- демократов по случаю пролетарской даты, то специально в этот день съездит в город, чтобы привезти и бросить на пюпитр Е. П. Гегечкори красный шелковый платок, то уже сам заявится на заседание Думы 1 мая с красной гвоздикой в застежке брюк - В. М. Пуришкевич и издание своего журнала приурочил именно к нему.
Последней газетой, выпуск которой Пуришкевич организовал в 1918-1919 гг., был «Благовест», издававшийся в занятом белогвардейцами Ростове-на-Дону.
Говоря о литературной деятельности Владимира Митрофано- вича, нельзя не остановиться на его поэтическом творчестве. Вряд ли литературное наследие Владимира Митрофановича может претендовать на жанр «высокой поэзии» - скачущие размеры строф, шероховатость рифм, нет - это среднего уровня политическая сатира, не более того. Но в то же время, многочисленные эпиграммы, басни, публиковавшиеся им под псевдонимом «Дед Шпыняй», пьеса в стихах «Законодатели» - это дополнительный арсенал публичного политика, апеллирующего к общественному мнению, воздействующего не только на разум, но и на эмоции аудитории. Тем более, что целый ряд поэтических опытов Пуришкевича содержал весьма яркие образы, очень меткие и злые характеристики, такие как: «Горемычная Русь испрохвостилась и распутной стала...» или «Штюрмерия», предшествовавшие знаменитой фразе о «министерской чехарде» .
Для Пуришкевича-сатирика не существовало вечных героев, коллекция его персонажей постоянно обновлялась, следуя вереницей слева направо, копируя представителей тех политических сил, которые становились объектом критики Пуришкевича- парламентария. Некогда «обласканного» особым вниманием лидера кадетов П. Н. Милюкова (в «Законодателях» последний выступал в качестве «Онания Плюхи-Юдакова») в 1915-1916 гг. сменили министры и «темные силы»: И. Л. Горемыкин, А. Н. Хвостов, Б. В. Штюрмер, Г. Е. Распутин. Даже на опросном листе, разосланном канцелярией Государственной Думы с просьбой указать отношение к воинской службе и наличие чина, Владимир Митрофано- вич свой ответ дал в стихотворной форме :
Заполнить лист могу, конечно, Советник я коллежский, други,
Но, откровенно говоря, Сказав давно карьере: «Стоп»,
Насчет чинов живу беспечно, Им лягу, несомненно, в гроб,
Сам честолюбьем не горя! Вертясь в одном и том же круге.
Как правило, агитационно-пропагандистская и издательская активность В. М. Пуришкевича была связана с его деятельностью в качестве партийного функционера. Организаторский опыт, приобретенный во время пребывания в должности председателя аккер- манской уездной земской управы (1898-1900 гг.) и члена Совета Русского собрания, оказался востребованным в конце 1905 г. в связи с образованием Союза русского народа.
Полицейское «держимордство» самодержавия в отношении проявления политической активности общественности любой окраски пагубно отразилось в первую очередь на массовом консервативном движении в России. Получив возможность легального самоопределения только после издания Манифеста 17 октября 1905 г., консервативно настроенные политические активисты оказались вынужденными действовать в условиях нараставшего революционного движения. Более того, в высших сферах власти также вызревала идея создания массового союза, способного ответить террором на революционный террор .
8 ноября 1905 г. в Петербурге был образован Союз русского народа под председательством А. И. Дубровина. Революция спровоцировала объединение в рамках общей организации консервативные силы самых различных оттенков, тем более, что официальной целью союза провозглашалось «развитие национального русского самосознания и прочное объединение русских людей всех сословий и состояний для общей работы на пользу дорогого нашего отечества - России единой и неделимой» . Активную роль в появлении новой политической организации сыграл В. М. Пуришке- вич, ставший заместителем председателя Главного совета и поставивший свою подпись наряду с А. И. Дубровиным и А. И. Тришат- ным под уставом союза, который был официально зарегистрирован 7 августа 1906 г.
В Союзе В. М. Пуришкевич развил бурную организационную и пропагандистскую активность. Он постоянно находился в разъездах, выступал на публичных собраниях и прямо-таки сколачивал из провинциальных монархистов все новые и новые местные отделы Союза русского народа. Во многом благодаря его энергии Союзу удалось за первый год своего существования провести три съезда, превратиться в крупнейшую политическую партию, местные организации которой достаточно густо распределились по территории России, особенно в полиэтничных по составу населения районах. Конечно, одной энергии для всего этого было недостаточно, требовалась моральная и материальная поддержка властей, которую Пу- ришкевич искусно извлекал, пользуясь связями в бюрократическом мире - недаром же он с 1900 по 1906 г. состоял в штате министерства внутренних дел, послужив чиновником особых поручений в хо-зяйственном департаменте министерства и главном управлении по делам печати.
Поражение революции негативным образом сказалось на по-ложении дел в Союзе - исчез объединявший фактор, начались разногласия, раздоры и расколы. Все это затронуло и руководство
Союза, вышли наружу принципиальные расхождения между А. И. Дубровиным и В. М. Пуришкевичем. Расхождения касались доктринальных вопросов, в том числе о месте Государственной Думы в политической системе России (Пуришкевич все чаще заявлял о необходимости сохранения законодательных полномочий Думы, яростным противником чего был Дубровин) и о путях решения аграрного вопроса; тактики союза в новых постреволюционных условиях (Пуришкевич выступал за парламентский путь борьбы с легальной оппозицией, он и раньше не имел отношения к деятельности боевых дружин черносотенцев , но никогда публично и не осуждал черносотенный террор), распределения финансов и др. Ко всему прочему добавилась разгоравшаяся не по дням, а по часам личная неприязнь двух бывших соратников. Расхождения не удалось преодолеть и на специально созванном в октябре 1907 г. частном совещании руководителей Союза русского народа. В декабре 1907 г. Главный совет исключил Пуришкевича из членов Союза.
К тому времени, Пуришкевич, ставший во второй раз депутатом Государственной Думы, четко осознал важность массовой политической организации для достижения тех целей, которые он ставил перед собой в российском парламенте - создание консерва-тивной партии парламентского типа. Владимир Митрофанович лихорадочно предпринимает одну попытку за другой создать подобную партию: сначала «Православный союз», потом «Союз Георгия Победоносца», затем думский «Союз непримиримых», который должен был занять позицию правее крайних правых. В конце концов, в марте 1908 г. был зарегистрирован устав Русского народного союза имени Михаила Архангела.
Новый союз, согласно программе, должен был помочь «устроению жизни русского народа на основах любви к Родине, возвеличивания церкви православной, преданности царю самодержавному и обновлению жизни России в духе русского самосознания», устав требовал от членов организации «способствовать просвещению народа для развития в нем сознательной политической жизни». Вступить в союз могли даже «инородцы» (по отношению к ним применялась усложненная процедура приема), исключая евреев . За Государственной Думой Русский народный союз признавал законодательные права, отводя ей важное место во взаимоотношениях императора с народом. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что ряд влиятельных деятелей Союза в разное время побывали членами Думы, сам Пуришкевич - в трех составах, Г. А. Шечков - в двух.
В годы первой мировой войны руководство РНС, следуя за своим лидером, избегало участия в совместных с другими правыми организациями мероприятиях, полагая, что подобная активность не уместна в тяжелое для страны время. Практически замерла жизнь и в самой партии, тем более ее лидер практически полностью переключился на думскую деятельность и службу начальником санитарного поезда. Усиливавшаяся на протяжении 1916 г. критика Пуриш- кевичем правительства вызвала негативную реакцию не только в других правых организациях, но и в его собственной. Ряд местных отделов РНС потребовали удалить его с поста председателя Главной палаты Союза. После февраля 1917 г. организация прекратила свое существование.
На протяжении 1917 г. имя Пуришкевича неоднократно упоминалось в связи с попытками создать новые организации, призванными положить конец революции и анархии. Любопытны январские слухи о том, что он возглавил «национальную партию», стремившуюся совершить дворцовый переворот . Правда, в неэффективности убийства Г. Е. Распутина для спасения монархии Владимир Митрофанович убедился уже в самом скором времени. Впрочем, не только его имя было на слуху, очень многие видные политические деятели с удивлением могли узнать, что и они занесены в списки заговорщиков. Последней организацией, которую создал Пуришке- вич в 1918 г. в Ростове-на-Дону, была антибольшевистская «Все-российская народно-государственная партия».
Но главной ареной в деятельности В. М. Пуришкевича как публичного политика стала Государственная Дума, Именно в стенах Таврического дворца он обрел всероссийскую известность, только с думской трибуны он имел возможность на всю Российскую империю отстаивать те ценности, в которые сам верил и в которые хотел заставить верить других. Показательна в этом отношении ис-тория со слухами в ноябре 1907 г. о возможном назначении Пуришкевича на один из министерских постов. Инициатива подобной рокировки (из депутатов в министры) исходила от определенных кругов в Царском Селе и группы правых Государственного Совета. Пу- ришкевич, отвечая на расспросы парламентских журналистов, заявил, что никакого «предложения ему не делалось, но если бы оно и последовало, то отказался бы, так как не считает возможным, как член кабинета, проводить идеи, которым он служит» .
Владимир Митрофанович избирался членом Государственной Думы второго, третьего и четвертого созывов. Во всех составах народного представительства он располагался на местах, отведенных для фракции правых, в третьей Думе занимал самое крайнее кресло в правом секторе. Несмотря на то, что Пуришкевич признавался одним из лидеров фракции, он явно не вписывался в социокультурный облик думских правых. Правые в Думе второго созыва ассоциировались с крупными дворянами-землевладельцами, принадлежавшими к титульной нации и исповедовавшими православие. Для них были характерны высокий уровень образования, опыт административной деятельности в среднем и центральном звеньях управления. Превратившись в Думе третьего и четвертого созывов в крупную парламентскую фракцию, думские правые утратили набор социокультурных признаков «хозяев жизни». Неизменной осталась лишь жесткая связь с титульной нацией и православным вероисповеданием. Правый выбор стал ассоциироваться с небогатыми священнослужителями, получившими среднее образование в духовной семинарии.
Сам же В. М. Пуришкевич, хотя и указывал в биографических данных на свою принадлежность к русской нации, имел глубокие молдаванские корни, знанием чего в период внутрипартийных раздоров в Союзе русского народа любил щегольнуть А. И. Дубровин. Потомственное дворянство род Пуришкевичей получил в самом недавнем прошлом, его дед был протоиереем кафедрального собора в Кишиневе. В то же время В. М. Пуришкевич был крупным землевладельцем Аккерманского уезда Бессарабской губернии, правда, формально 1364 десятин принадлежали его матери, по уполномочию которой он и смог принять участие во вторых думских выборах. Он получил весьма приличное образование, после окончания гимназии с золотой медалью успешно обучался на историко- филологическом факультете Новороссийского университета. В отличие от подавляющего большинства своих коллег по фракции, Пуришкевич обладал солидным опытом работы в органах местного самоуправления (с 1897 г. избирался гласным уездного и губернского земских собраний, затем прослужил трехлетие председателем уездной земской управы ) и в штате министерства внутренних дел.
В условиях начальной стадии формирования многопартийной системы в России сословное начало, с веером типичных для того или иного сословия социокультурных характеристик, играло существенную роль в политическом самоопределении различных групп населения. Как показал опыт начала ХХ в., сложная комбинация социальных сил в рамках одной партии не превратилась еще в фактор динамичного развития, напротив, она чаще всего являлась одной из важнейших причин расколов в подобного типа организациях. Примером тому является история Союза русского народа. Не могли в течение длительного времени в конкретных российских условиях той поры оставаться объединенными в рамках одной организации крестьяне-общинники и помещики. «Монархисты с мозолистыми руками» (именно они составляли опору А. И. Дубровина в СРН) и землевладельцы типа В. М. Пуришкевича и Н. Е. Маркова по разному смотрели на перспективы развития деревни и на многое другое.
Указанное несоответствие В. М. Пуришкевича социокультурному «стандарту» думских правых в Думе третьего и четвертого созывов способно было сыграть роль мины замедленного действия. Далеко не случайно в его высказываниях время от времени звучал мотив политического одиночества (15 марта 1911 г., выступая с думской трибуны, он заявил: «По временам мне хочется думать и чувствовать, что я сам могу быть фракцией, и, как таковая, я и говорю»), достаточно часто позволял он себе несогласованные с бюро фракции выступления и поступки.
В парламентской биографии Пуришкевича можно выделить, по крайней мере, три периода, разнящиеся его взглядами на сам институт Государственной Думы и характером его собственной деятельности в Таврическом дворце:
февраль - июнь 1907 г. (деятельность Думы второго созыва);
ноябрь 1907 г. - июль 1914 г. (деятельность Думы третьего созыва и первые две сессии четвертого созыва);
август 1914 г. - август 1917 г. (деятельность Думы четвертого созыва в годы первой мировой войны, частные совещания членов Государственной Думы в мае-августе 1917 г.).
В результате выборов в Думу второго созыва собственно правым удалось получить только 10 мест. Подобный итог воспринимался еще большей неудачей, чем полное отсутствие правых депутатов в предыдущем думском составе, так как ко второй избирательной кампании монархические силы отнеслись чрезвычайно серьезно. Это не могло не отразиться на поведении правых в стенах Тавриче-ского дворца. Уже 25 февраля 1907 г. состоялось совещание, в котором приняли участие правые думцы, ряд членов Государственного Совета, представители Русского собрания и Союза русского народа. Собравшиеся сошлись на том, что необходим скорейший роспуск Думы. Было признано желательным, чтобы в самой Думе возник повод для столь решительных действий правительства. Некоторые из участников совещания полагали, что сами правые, исходя из патриотических соображений, должны спровоцировать подобное развитие событий . Хотя на этой встрече и не было принятого окончательного решения по поводу дальнейших действий правых, но история Думы второго созыва продемонстрировала, что данная идея была взята на вооружение.
В. М. Пуришкевич развил бурную активность в Думе. Он 38 раз поднимался на думскую трибуну. Если учесть, что он пропустил из-за наказания 15 заседаний из 53, то вполне понятным становится ощущение многих думцев, что Пуришкевич не сходил с трибуны. Он действительно, если воспользоваться сравнением одного из парламентских журналистов, «скакал как мячик». 75 раз Пуришкевич прерывал ораторов, не стеснялся одергивать председателя Ф. А. Головина. Последний сделал ему 39 замечаний, лишал слова, дважды Пуришкевич удалялся по решению общего собрания из зала заседаний, он был первым депутатом в истории Государственной Думы не только удаленным из заседания, но и устраненным на 15 заседаний за нарушение думского регламента. И большей частью подобное поведение было не спонтанным, а продуманным. В первый раз Пуришкевич устроил большой скандал, как уже отмечалось, 29 марта 1907 г. Еще в самом начале заседания он предупредил одного из коллег: «Ну, я же им и сделаю!». А накануне заседания в группе публики, ожидавшей пригласительных билетов для посещения думского заседания, пронесся слух, что «сегодня будет жаркий день». Хотя повестка заседания особой «жары» не обеща- ла .
Традиция думского скандала закладывалась не только В. М. Пуришкевичем. У Государственной Думы второго созыва был еще один enfant terrible - социал-демократ Г. А. Алексинский, удостоенный 36 замечаниями председателя. Крайности российского политического спектра сошлись в отрицании того типа законодательного представительства, который представляла собой Государственная Дума.
Долгожданный для правых день роспуска Думы и издания нового избирательного закона наступил 3 июня 1907 г. Третья избирательная кампания принесла несомненный успех консервативным силам, они получили 140 мест и уверовали в то, что смогут стать ведущей политической силой в Думе. Смущало только одно об-стоятельство - за Государственной Думой были сохранены законодательные права. Консервативное большинство развалилось, не сумев преодолеть расхождений по вопросам отношения к правам Думы и к блоку с октябристами. Невосприимчивой к новациям оказалась группа крайне правых, в состав которой вошел и В. М. Пу- ришкевич.
Однако «непримиримость» Пуришкевича по отношению к этим двум вопросам, характерная для периода второй Думы, не была столь очевидной в третьей. Если 27 октября 1907 г. он говорил: «Зная народ и являясь его представителем, я не могу высказаться против идеи народного представительства. Задача правых заключается как раз в обратном. Мы должны доказать народу работоспособность и необходимость Думы, только правой», то буквально через несколько дней он вспомнил, что является сторонником народного представительства, «но, конечно, с правом совещательного голоса» . Если 28 октября, выступая в клубе умеренных и правых, В. М. Пуришкевич говорил о готовности всех правых действовать в Думе совместно с октябристами и отрицал слухи о намерении правых «взорвать» Думу (на необходимости «взорвать» Думу, чтобы раз и навсегда уничтожить «конституцию» настаивал председатель главного совета Союза русского народа А. И. Дубровин, в противном случае обещавший оставить фракцию без своего содействия и сотрудничества), то уже через несколько дней он избегал участия в совместных заседаниях с октябристами, опасаясь «заразиться конституционализмом», пугал коллег своим выходом из состава бюро объединенной группы правых и умеренных, ссылаясь на то, что невозможно ему, товарищу председателя СРН, оставаться в рядах фракции, ищущей сотрудничества с октябристами .
Ощущение раздвоенности оставила и его речь 13 ноября 1907 г. Прения по поводу ответного адреса императору вылилась в дискуссию о характере государственного строя России после Манифеста 17 октября 1905 г. За исключением типичных для Пуриш- кевича антисемитских вывертов, его речь отличалась необычным для него умиротворяющим настроением. Высказав в начале своего выступления сожаление по поводу того, что вместо «дивной картины духовного единения центра Государственной Думы и правого крыла ее», для создания которой было бы достаточно просто выразить «верноподданническую благодарность Державному вождю земли русской» на его приветственное слово в адрес «избранников русского народа», развернулись споры о том, есть ли в России конституция, он заявил: «Не глядите на нас, сидящих справа, как на сторонников беспросветной реакции... Не меньше вас стремимся мы в ход развития народной жизни внести здоровую струю, взяв за исходную точку цикл свобод, возвещенных манифестом 17 октября... Нам ли дерзнуть выступлением против Высочайшей воли, так ясно выраженной в указе 18 февраля 1905 г. и в манифесте 17 октября? Не мы ли приветствовали, наконец, указ 20 февраля 1906 г. и ряд тех правительственных актов, которые упрочивали дело общения Царя с народом работой Государственной Думы и выборного Государственного Совета?». Единственное предложение Пуриш- кевича по редактированию текста ответного адреса сводилось к внесению в него определения «самодержавный» к титулу императора, при этом Пуришкевич был великодушен по отношению к оппозиции: «Вы не хотите признавать его после актов 17 октября, мы не настаиваем на понимании его вами так, как мы его понимаем...», ссылаясь на то, что в тексте присяги, которую подписали все депутаты, данное слово все равно значится .
На протяжении всего периода деятельности Думы третьего созыва определенная двойственность в отношении законодательных прерогатив народного представительства в России у Пуришке- вича сохранялась. В одном случае, участвуя в банкетах, устраиваемых октябристами, он мог выпить за «величие народного представительства» и трижды расцеловаться с председателем Н. А. Хомяковым, в другом - напомнить о том, что император остается само-держцем и вправе отказать Думе в законодательных полномочиях.
Но и он выступил с резкой критикой применения статьи 87 Основных государственных законов при проведении законопроекта о введении земств в Западном крае. В своей речи 15 марта он напомнил, критикуя П. А. Столыпина, что «кроме закона... есть чувство собственного достоинства и уважения к тому учреждению, в котором мы работаем» . Месяц спустя он обвинит все того же Столыпина в «зоологическом национализме»(!), хотя сам еще в прошлую сессию после одобрения Думой правительственного законопроекта, резко ограничившего прерогативы финляндского сейма, рукоплескал и кричал: "Finis Finlandiae!".
Наметившаяся эволюция во взглядах В. М. Пуришкевича на роль Государственной Думы не осталась незамеченной. Первыми обратили на это внимание его бывшие соратники, дубровинцы. В одной из передовиц «Русского знамени» отмечалось: «Вперед и вперед по части парламентаризма в государственной думе. Грустно удостоверить, что называвшиеся когда-то правыми членами государственной думы, энергично сперва боровшиеся против укрепления конституционного начала ныне сдают позиции по всем пунктам. Уже в конце третьей думы правая фракция объявила себя солидарною со всею левою половиною в признании народного пред-ставительства... Монархисты г.г. Марков и Пуришкевич показали наглядно свое маргариновое достоинство. Эта эволюция знаменательна... В 1905 г. и они протестовали против уличных беспорядков, а теперь уже успели проникнуться прогрессом и подобно тому, как в государственной думе примкнули они к прогрессистам признанием народного представительства, несомненно, также примкнут для прогрессивности к баррикадистам» . В этом пассаже, в манере столь характерной в тогдашней России для общения между вчерашними политическими союзниками, степень «прогрессивности» Маркова и Пуришкевича была явно преувеличена, но все же дубровинцы оказались более проницательны, чем, к примеру, корреспондент кадетской «Речи», полагавший, что Пуришкевич может высказаться в пользу народного представительства только в пьяном состоянии .
Адаптация В. М. Пуришкевича к публичной политической деятельности не могла не примирить его с законодательным народным представительством. Другое дело, что «привычка» к Думе формировалась под влиянием тактических, а отнюдь не доктринальных, соображений. В данном отношении вряд ли есть основания полагать, что Пуришкевич заметно выделялся на общем консервативном фоне предвоенной России, для которого, по мнению М. Н. Лукьянова, было характерно сочетание «архаичности идеологических установок» с «готовностью использовать новейшие по тому времени политические технологии: массовые политические организации, массовую прессу, парламентскую трибуну» .
Что касается поведения В. М. Пуришкевича в стенах Таврического дворца, то оно не претерпело существенных изменений. Впервые в своей парламентской практике он стал работать в думских комиссиях: бюджетной, о неприкосновенности личности, для рассмотрения дела о привлечении к ответственности члена Государственной Думы А. М. Колюбакина (первая и вторая сессии); по запросам, о мерах борьбы с пожарами (третья - пятая сессии); для рассмотрения законопроекта об уставе и штатах университетов (третья сессия). Но кропотливая комиссионная работа не была стихией Пуришкевича, его как магнитом притягивал общий зал засе-даний. В период третьего созыва он довольно часто и подолгу выступал с думской трибуны. В своих речах достигал необычной быстроты произношения - 90 и более слов в минуту, что заставляло сокращать время работы думских стенографов до трех минут . И вновь не было равных ему по части думского скандала, Пуришкевич пропустил в качестве наказания 50 заседаний из 621 состоявшегося.
Да, поведение осталось прежним, но изменилась его мотивация. В Думе третьего созыва В. М. Пуришкевич уже не стремился своими скандалами создать повод для досрочного роспуска народного представительства, скандал отныне становится для него, и не только для него (не зря же П. Н. Милюкова прозвали «богом бестактности»), формой парламентской борьбы, направленным против политических оппонентов, но предназначенным для публики. По мнению В. А. Маклакова, «скандалы угождали вкусам толпы, газеты занимались ими с особым усердием» . Нередко в газетных отчетах те заседания Думы, в которых Пуришкевич был серьезен, не позволял себе нарушений думского регламента, характеризовались журналистами как скучные. Не только Пуришкевич играл свою роль, но и его играли, как короля играет свита . Благодаря скандалам Пуришкевич приобрел «всероссийскую известность», сумев возбудить не только любопытство к себе как к политику, но и симпатии «широких масс». Стать «лучше» других он смог из-за своего темперамента, особенностей своего психического склада. Как полагал В. А. Маклаков, Пуришкевич «был неуравновешенным фанатиком, но не угодником, не карьеристом. Но он не умел собой владеть, был едва ли нормален. Он был заряженной бомбой, всегда готовой взорваться, а тогда остановить его уже было нельзя» . Усидеть спокойно, слушая других ораторов, чаще всего было выше его сил. Даже В. М. Волконский, товарищ председателя в Думе третьего созыва от фракции правых, с огромным терпением относившийся к выходкам Пуришкевича, не сдержавшись 22 марта 1911 г., раздраженно обратился к последнему: «Член Думы Пуриш- кевич, посидите вы Бога ради хоть 10 минут смирно» . На уже упоминавшемся банкете, устроенном в честь Н. А. Хомякова, Пуриш- кевич честно предупредил последнего, что не изменит своего поведения: «Меня, находящегося под дамокловым мечом 38 статьи, которая неоднократно и применялась ко мне председателем, трудно заподозрить в пристрастии к Н. А. Хомякову. Несмотря на то, что я и впредь буду представлять случаи для применения этой статьи, я считаю своим долгом отдать дань уважения беспристрастности Н. А.». Кстати, из-за скандала, спровоцированного Пуришкевичем, Хомяков в марте 1910 г. ушел с поста председателя Думы.
«Отличался» Владимир Митрофанович и вне стен Таврического дворца. Он вместе с В. В. Шульгиным был секундантом на дуэли, состоявшейся между депутатами Думы Н. Е. Марковым и О. Я. Пер-гаментом, именно он явился инициатором запрещения постановки «Саломеи» в театре В. Ф. Коммисаржевской.
Принципиальным образом позиция В. М. Пуришкевича изменилась в годы первой мировой войны. Он выступает за консолидацию патриотических сил в Думе и обществе перед лицом внешней опасности, но отказывается поддержать образованный в августе 1915 г. Прогрессивный блок из-за явной оппозиционности последнего по отношению к правительству (через год он вполне мог стать сторонником подобного блока). В 1916 г. он выходит из состава фракции правых, заявив при этом: «... я не могу покинуть ряды правых, ибо я самый правый, быть может, из всех, кто сидит в правом лагере. Бывают, однако, моменты, когда должно быть приносимо в жертву все, когда нельзя позволить себе говорить, взобравшись на уездную или губернскую колокольню, а нужно бить в набат, взойдя на колокольню Ивана Великого, откуда виднее все то, что творится на святой матушке-Руси . Владимир Митрофанович подает примеры примирения с политическими противниками: просит познакомить его с П. Н. Милюковым, голосует за избрание председателем военно-морской комиссии Думы кадета А. И. Шингарева. В течение четвертой сессии Государственной Думы четвертого созыва, самой продолжительной в военное время, он только 8 раз прерывал своими репликами выступления других депутатов, тогда как Н. Е. Марков - 254 раза.
Пуришкевич готов был пожертвовать во имя консолидации даже своим антисемитизмом. В своей знаменитой думской речи 19 ноября 1916 г., посвященной критике правительства и «темных сил» во главе с Г. Е. Распутиным, на подсказку Г. Г. Замысловского: «О жидах вы скажите», он возразил бывшему коллеге по фракции: «В настоящее время, да будет вам ведомо, подымать национальные вопросы - это значит создавать в России революцию; по окончании войны будем говорить» .
В условиях политического кризиса, паралича исполнительной власти, влияния «темных сил» на императора Пуришкевич занимает последовательную позицию сторонника законодательного народного представительства. По его мнению, думская «трибуна, в настоящее время являясь единственной отдушиной России, единым клапаном, куда прорываются русские общественные настроения, эта трибуна пользуется сейчас в России исключительным доверием». Он полагал, что именно от Думы шел импульс к тому, чтобы поли-тика правительства стала последовательной. Более того, Пуришкевич был склонен обвинить исполнительную власть в том, что между Думой и правительством не сложились партнерские отношения: «Укажите мне момент в истории России за последнее время, когда Россия выступила на путь общественной жизни законодательных учреждений, укажите мне момент... сочетания деятельности правящей власти и общества. Его не было, ибо у нас понимают только два отношения: одно отношение - это эпоха и пора доверия, т.е., иначе говоря, с моей, правой, точки зрения, пора сдачи всех госу-дарственных позиций представителям крайних левых течений, и другое, - наоборот, пора недоверия, пора заподазривания, когда правительственная власть обрушивается целым рядом репрессий и душит общественную инициативу» .
Речь, произнесенная В. М. Пуришкевичем 19 ноября, поставила его в положение «своего среди чужих» (неоднократно его полу-торачасовое выступление прерывалось аплодисментами и криками: «Браво» со стороны левой и центра) и «чужого среди своих» (Н. Е. Марков 22 ноября заявил по поводу речи Пуришкевича, что последний «был и остается крайним правым, настолько крайним, что для нас он действительно слишком правый» .
Начавшаяся в скором времени революция и падение монархии в конце концов определили его дальнейший выбор. В мае 1917 г., выступая на съезде офицеров армии и флота в Могилеве, Пуриш- кевич высказался в пользу того, что только Государственная Дума способна прекратить беспорядки на фронте . Его расположенность к Думе во многом объяснялась тем, что она была политическим институтом, олицетворявшим связь с дореволюционной системой власти, а, значит, только Дума могла претендовать на легитимный статус.
В июне-августе он принимал активное участие в частных совещаниях членов Государственной Думы, изумив коллег-депутатов новизной своего политического лексикона. 16 июня, впервые придя на подобное совещание, В. М. Пуришкевич заявил, что «единственным органом власти в России может быть только Государственная дума, та Государственная дума, которую обвиняют в том, что она буржуазная, та Государственная дума, однако, которая, несмотря на буржуазный элемент, который в ней заключается, первая подняла знамя восстания для освобождения России, преследуя глубоко национальные цели», но «вина всех нас в том, что мы не проявили достаточной энергии и воли в момент переворота 28 февраля, и что те темные силы (Распутина в ипостаси «темных сил» сменили для Пуришкевича большевики - И. К), которые находились в подполье, эти силы проявили бурную энергию, и кормило власти перешло к ним» .
Вновь и вновь в ходе частных совещаний В. М. Пуришкевич напоминал своим коллегам об опасности, исходившей от Петро-градского совета и партии большевиков, об анархии, царившей на фронте и в тылу, о роли Государственной Думы в преодолении политического кризиса, заявляя о необходимости спасения не революции ради революции, а самой России ради России: «Я - монархист, я - убежденнейший монархист, ибо никогда не менял и не могу менять своих убеждений, но, будучи монархистом, я готов служить последнему умному социал-демократу, стоящему у власти, запрятать свои симпатии, свою политическую окраску, если буду верить, если буду знать, что этот социал-демократ поведет Россию к спасению и не даст нам возможности возвратиться в этом веке к царствованию Ивана Калиты и в Россию времен Ивана Калиты» . На выборах в петроградскую городскую думу он отдал свой голос за партию народной свободы, как за наиболее массовую политическую организацию, противостоявшую эсерам и большевикам
В призывах к «твердой» власти Пуришкевич не видел ничего реакционного: «... среди нас нет ни одного человека, который стре-мился бы к контрреволюции, все мы так или иначе принимавшие участие в том движении, которое вылилось в современную форму, все мы добивались одного: свержения бюрократического режима, гнета бюрократии над русским народом и торжества права, правды и свободы» . Но думцы, оказавшиеся на обочине политического процесса, не были способны к проявлению решительности, критикуя Пуришкевича за то, что тот «переоценивает момент». Разуверившись в легальных возможностях борьбы против левого радикализма, он становится одним из организаторов корниловского мятежа, а после победы большевиков связывает остаток своей жизни с белым движением. Умер В. М. Пуришкевич в феврале 1920 г. в Новороссийске от тифа.
Не только в традиционной советской историографии, где по законам жанра полагалось приклеивать ярлыки идейным оппонентам большевизма, но и в серьезных западных исследованиях, посвященных политической истории России начала ХХ в., упоминание имени В. М. Пуришкевича обычно сопровождалось эпитетами типа «трагический клоун Государственной Думы», «парламентский шут», «хулиган». Карикатурное восприятие либеральным общественным мнением личности одного из лидеров русской правой во многом было унаследовано позднейшими поколениями историков.
Эмоциональное отношение современников к В. М. Пуришкевичу вполне может быть объяснено реалиями тогдашней политической жизни, благо сам Владимир Митрофанович подавал предостаточно поводов к тому, чтобы стать персонажем сатирических произведений, превратить свое имя в имя нарицательное. Речь, конечно, не идет о том, чтобы превратить Пуришке- вича из антигероя (каковым он, кстати, и не был) российской истории начала ХХ в. в ее героя. Но использование расхожего диагноза не позволяет адекватно оценить его место в тогдашних политических процессах. Одним из первых оппонентов, кто попытался «по-нять» Пуришкевича, был кадет В. А. Маклаков, отметивший в своих воспоминаниях: «Моя фракция мне вменяла в вину, что я с ним "разговаривал". Я чувствовал, однако, что в нем что-то есть, чего мы не видим. Война обнаружила его основную черту; ею была не ненависть к конституции или Думе, а пламенный патриотизм. Он не пошел бы вместе с Гитлером против России... Он был лучше своей репутации» .
В более широком плане, подобный подход не позволяет проследить реальной эволюции консервативного движения в России после реформы государственного строя 1905-1906 гг. и, в особенности, в годы первой мировой войны, в том числе и по отношению к народному представительству. В своем выступлении перед думцами всех четырех созывов 27 апреля 1917 г. В. В. Шульгин, приветствуя собравшихся от лица умеренно-правых и националистов, отметил, что «в среде нашей, по крайней мере, в среде некоторых из нас, если не самое зарождение Государственной Думы, то, во всяком случае, первые ее шаги были встречены недружелюбно. Но... годы шли, и мы научились Государственную Думу ценить, любить и в конце концов мы научились возлагать на нее все наши самые дорогие надежды. Этот процесс укрепления народного представительства в консервативных кругах шел медленно, но он шел гораздо медленнее в первую половину и гораздо быстрее во вторую.
Можно сказать, что любовь и уважение к Государственной Думе со стихийностью захватили те круги, которые в данном случае я представляю, уже во время войны...» .
Для самых разных политических сил в России годы войны стали периодом спешного обучения идеям гражданского мира и тактике компромиссов. Фактором сплочения становилась растущая оппозиционность правительственному курсу, который ассоциировался с военными неудачами, глубоким экономическим кризисом, ростом социальной напряженности в стране. В этих условиях определенная часть консервативных сил, осознав свою гражданскую ответственность перед будущим России, нашла в себе мужество пожертвовать архаикой идеологических догм. О признании итогов февральских событий «широкими консервативными кругами» говорил 27 апреля 1917 г. В. В. Шульгин: «Нам от этой революции не отречься, мы с ней связались, мы с ней спаялись и несем за нее моральную ответственность. ..» .
Свое место в событиях бурного 1917 г. консерваторы типа Пу- ришкевича и Шульгина видели в противодействии силам левого радикализма, ориентировавшимся на решительный разрыв с традицией под лозунгом «отречения от старого мира». Но этот исторический поединок ими был проигран. Одной из козырных карт левого радикализма была слабость массового консервативного движения, адаптированного к реальным задачам России в наступившем ХХ столетии.
Еще по теме ТАКИЕ РАЗНЫЕ ДЕПУТАТЫ: ДВА ДУМСКИХ ПОРТРЕТА:
- ВВЕДЕНИЕ
- РОЖДЕНИЕ HOMO POLITICUS В РОССИИ
- ТАКИЕ РАЗНЫЕ ДЕПУТАТЫ: ДВА ДУМСКИХ ПОРТРЕТА
- ДУМЦЫ ПОСЛЕ ДУМЫ: ПОЛИТИКА И СУДЬБЫ, 1917-1976